Бронек взглянул на часы:
— Час с четвертью шло. Я даже и не заметил.
— За кулисы пойдем? — спросил Губерт у Алека.
— Зачем?
— К Марысе.
— Нет, не пойду. И знаешь что, мне не хочется оставаться на «Мастера и подмастерье». И что им в голову пришло вместе такое ставить!
— Горбаль же играет.
— И чудесно. Посмотрю его в другой раз. Пошли, пройдемся.
— Куда?
— Бронек, ты идешь?
— Давайте перекусим где-нибудь. Сейчас везде свободно,— сказал Алек.— А потом устроим хорошую прогулку.
— Идет. После такой встряски надо прийти в себя.
— Да, встряска основательная,— сказал Бронек, когда они вышли на улицу.
Ночь была теплая и лунная. В воздухе висела голубоватая дымка. Друзья шли сначала вдоль Вислы, а потом в гору — Там-кой, и небо над ними было звездное, лунное — удивительно банальное и удивительно неестественное.
— Только я бы на месте Малика дал другой горизонт,— сказал Алек.
— Go звездами? — спросил Бронек.
— А ты знаешь, может быть, и со звездами,— усмехнулся Билинский.
Ресторан Симона был в это время почти пуст. Зеленоватые залы сверкали белизной накрахмаленных скатертей.
Друзья устроились в самой глубине за продолговатым столом, так что все трое сели рядом, и выжидательно переглянулись.
— Вы не смейтесь,— сказал вдруг Бронек своим бархатистым, удивительным басом (говорил он всегда так, словно сдерживал улыбку),— вы не смейтесь, но я впервые сижу в этом ресторане. И вообще я никогда не бывал в ресторанах, так что не знаю, как себя вести. И, что самое главное, у меня ни гроша и платить придется вам.
— Ну и что? — как всегда нарочито громко воскликнул Губерт, тряхнув своими байроновскими локонами.— Алек за нас заплатит. Последний ужин последнего из рода Билинских.
Алек добродушно улыбнулся.
— Можете есть — пока еще хватит.
— И пить? — спросил Губерт.
— Нет. Только есть. Ну, еще куда ни шло — пиво. Тут подошел официант.
— Я мяса не ем,— серьезно сказал Бронек.
— Вот тебе раз! Тогда что же? Овощи?
— Есть спаржа,— сказал официант.
— Ну, значит, спаржу. Ладно? — спросил Алек, видя, что Бронек просто умирает от застенчивости.
— Ладно.
Официант помчался к кухне, не забыв перед этим поставить на стол графинчики водки со льда.
— Выпьешь? — спросил Алек у Бронека.
— Что делать, за компанию с вами и удавишься.— И Бронек подкрепил свои слова соответствующей улыбкой.
Алек налил всем троим по большой рюмке.
— Нет, ты скажи,— навалился Губерт,— как ты будешь жить? На что?
— Откуда я знаю? Мама с Шушкевичем что-нибудь сообразят. Наверняка весь вечер сегодня на это убыот.
— Ты думаешь, что он прибрал к рукам все бумаги?
— Думаю, что да.
— Это значит, что денег у тебя совсем не будет?
— Хоть бы с моим отцом такое стряслось! — вздохнул Бронек с такой миной, что оба его приятеля расхохотались.
— Ну, в конце концов, это же не все, что мне бабка оставила,— сказал Алек,— есть еще много добра, хоть бы тот же дом на Брацкой...
— Он тоже твой? — спросил Бронек.
— А чей же еще? Есть дом, есть участки в Варшаве и в Подкове Лесной, это можно сразу в деньги обратить — оторвут с руками... Шушкевич мне полдня подсчитывал, когда я вступал во владение...
— Ты как-то небрежно о своем состоянии говоришь,— с явным неудовольствием заметил Губерт.— У меня вот все в ажуре...
Бронек пожал плечами:
— Лучше всего не иметь ничего. Губерт вскипел:
— Вот уж не скажешь, что это девиз твоего отца.
— К сожалению,— снова улыбнулся Бронек и взглянул на Губерта так, будто в чем-то провинился.
Губерту стало не по себе. Официант поставил перед ними закуски. Чудесные. Бронек даже порозовел при виде их. Губерт поднял рюмку:
— Ну, за твой успех, Бронек!
Бронек взглянул на него с благодарностью.
— Спасибо.
Алек тоже взглянул на них, опрокидывая свою рюмку.
— Верно, Бронек, Губерт парень что надо.
— Только, говорят, старых друзей бросает. Анджей Голом-бек недавно мне жаловался...
— Ну, деточка, ты сам подумай,— жалобно заныл вдруг Губерт,— ну что мне с ними водиться! Это же такие лопухи...
— Ты не прав,— сказал Алек.
— Ну не лопухи, ладно. Не знаю, как их назвать. Мамины сыночки...
— Скорей уж папины,— заметил Бронек.
— Если Анджей любит отца, так уж сразу и...— начал Алек.
Губерт вспыхнул:
— Виноват, я тоже любил своего отца. Алек вернулся к первоначальной теме:
— Так вот, забрал бумаги, продал и промотал. Это же еще означает, что всему конец. Я могу жить и без этих бумаг. Я вообще могу жить без денег, а он вот взял и тут же застрелился. Вот что страшно!
— А где он застрелился?
— У себя в квартире, есть у него там комната на Снядецких. Сразу же после моего звонка.
— А откуда у него револьвер?
— Сейчас, сейчас... Помнишь, Губерт, как ты позвонил на Брацкую, а я тебе сказал, что приходи, мол, сразу? Когда это было? В прошлый четверг, да?
— Кажется, в четверг.
— Представьте, Адась тогда был у меня и показывал мне свою пушку. Парабеллум — во, первый сорт! Только как-то он все поигрывал им, этим револьвером... Я еще что-то такое почуял. Просто даже испугался,— признался Алек, комично разводя руками.— Черт ведь знает, что такому может в голову стукнуть. Глаза странные, и огоньки в них, не по душе мне были эти огоньки. В общем, не понравился он мне тогда. Потому я и сказал Губерту; «Приходи сейчас же»,— когда он позвонил.
— А тот что же?
— Л ничего. Распрощался и ушел.
— Думаешь, он застрелить тебя хотел?
— Да, думаю.
— Но зачем?
— Ну, мог подстроить как-нибудь. Что, дескать, в гневе, что я, дескать, распалился из-за того, что потерял... или там еще что-нибудь... Ну откуда я знаю?
— Все это фантазии твои.
В эту минуту в ресторан вошел Малик и, еще издалека увидев приятелей, так как никого больше в зале не было, подошел к их столу.
— Хорошо сделали, что ушли сразу после «Электры». Я видел вас в театре. Я тоже не выдержал. Зачем, спрашивается, такой винегрет? «Электра» — и «Мастер и подмастерье»!
— Ради публики.
— А мне кажется, что публика вполне удовольствовалась бы «Электрой». Вы видели? Видели? Какая актриса!.. Да что вам рассказывать. Вы же сами наверняка только об этом и говорите.
Переглянувшись, друзья слегка улыбнулись.
— Это что-то небывалое, что-то потрясающее,— горячился Малик, присев к столу.— Эх ому даже названия не подберешь, потому что это уже за пределами театра.
Друзья, словно сговорившись, уставились в свои тарелки. Бронек сидел с несчастным видом; перед ним громоздилась гора зеленоватой (в меню стояло «a Pitalienne») горячей спаржи. Словоизвержение Малика слегка смущало их.
— Декорации вам очень удались,— сказал Алек и разрезал свою cotellette de volaille. Масло даже брызнуло на Губерта.
— Что ты делаешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170