Наконец они заметили поляков. Когда Анджей и Ромек были совсем рядом, офицеры вдруг повернулись и оказались лицом к лицу с ними.
— Was machen sie hier? — спросил один из них совсем другим, гортанным голосом, в котором не оставалось и следа смеха.— Sind sie Polen?
— А что, разве тут нельзя? — самым наивным тоном спросил Ромек.
— Raus! — крикнул другой немец, указывая на ворота. Юноши спокойно повернулись и ушли.
У ворот Ромек обернулся. Немецкие офицеры стояли на месте и смотрели им вслед. Ромек крикнул: «Адье!» — и помахал рукой.
Один из офицеров сделал жест, будто потянулся за пистолетом, но юноши уже были за воротами, в непроглядной тьме ночи. Они громко расхохотались. Из темноты им ответил такой же смех двух немцев. Офицеры были еще слишком молоды и неопытны.
— Война не кончилась, вопреки тому, что говорил тот немец,— сказал Анджей, когда они шли к своей хате.— Война только начинается. Те молодцы скоро это поймут.
— Дай-то бог! — сказал Ромек.
Они вошли в хату. В горнице сидели Оля и Казимеж и пили горячий чай. На стене горела маленькая керосиновая лампа. Оля с улыбкой слушала Казимежа, который рассказывал ей что-то.
Спыхала сказал недовольно:
— Где вы запропастились? Мы ждем вас. Яичницу хотите?
— Разумеется,— ответил Ромек.— И вдобавок по три десятка яиц на каждого!
— Прости, мама,— Анджей поцеловал матери руку,— мы задержались в усадьбе. Навестили немчуру в их резиденции, представляешь? Этот визит занял у нас немного времени. Ты беспокоилась?
— Сам понимаешь,— сказала Оля,— очень беспокоилась. И тут же сердце ее болезненно сжалось: она ведь даже
не заметила отсутствия сына.
VI
Едва только повозка, увозившая Олю и Спыхалу из Пустых Лонк, исчезла за воротами парка, с противоположной стороны снова появился вездеход и, описав круг, остановился у крыльца. На этот раз Валерек приехал один.
Ройская встретила его холодно.
— Дай мне поесть, мама,— сказал Валерий,— я дьявольски голоден.
Ройская провела сына в столовую. Наскоро собрала на стол, подав, что осталось из приготовленного на дорогу. Уже за столом она сказала:
— Я ведь просила тебя не появляться здесь. Валерек как-то даже растроганно взглянул на мать.
— Я помню это, мама, и не приехал бы, если бы у меня не было к тебе важного дела.
— Какого именно? — спросила Ройская.
— О, сейчас, сейчас... А Голомбеки уехали? Что-то их не видно.
— Так это дело к Голомбекам?
— Да нет же. Спрашиваю о родственниках. Я как будто видел на крыльце Геленку.
— Да, Геленка в Пустых Лонках.
— А Оля? Упорхнула с паном Спыхалой?
— Перестань,— сказала Ройская.— До чего же ты несносный, все такой же! Что же это за дело?
— «Все такой же»,— вздохнул Валерек.— А помнишь, мама, как ты не хотела взять меня в Одессу? Какое трогательное воспоминание.
Ройская мягче взглянула на сына.
— Помнишь, мама? Ведь тогда я не был «все такой же», я был другой. И ты считала меня тогда своим сыном.
— А разве теперь я не считаю тебя своим сыном?
— Как знать? Пожалуй, твое отношение ко мне совершенно переменилось.
— Да ведь и ты изменился.
— Но не мое к тебе отношение. Ну, да что об этом говорить... Как есть, так и есть.
— Могло бы сложиться иначе,— с грустью сказала Ройская.
— Возможно, но не сложилось. Наибольшая житейская мудрость заключается в том, чтобы мириться с фактами. Пожалуйста, отрежь мне еще полендвицы.
— Похоже, что ты не ел дня два.
— Я голоден. Сентябрьское утро обостряет аппетит. А если бы еще поохотиться...
— Не вздумай только приводить сюда немцев на охоту!
— Нет, нет... Здесь я больше не появлюсь. Я как раз приехал попрощаться.
— Попрощаться? Со мной? Почему?
— Я место получил, довольно далеко отсюда. В Пулавах. Предложили быть управляющим несколькими имениями.
— В Пулавах?
— Под Пулавами.
— На немцев будешь работать?
— А как ты себе представляешь? Не могут же они допустить, чтобы имения оставались без присмотра. Им же нужен кто-то ответственный.
— И доверенный,— иронически добавила Ройская.
— Вот-вот... Ты нашла точное слово. И доверенный. Кому можно доверять. В конце концов, это и для поляков важно — нельзя допустить развала сельского хозяйства...
— Но ведь ты как будто не слишком разбираешься в сельском хозяйстве.
— Что ты, мама. Ведь это моя специальность.
— А... не знала.
Ройская хотела взять тарелку, стоявшую перед Валереком, но он схватил ее обеими руками.
— Подожди.
— Я хочу сменить тарелку, вот фрукты. Замечательные сливы.— Она пододвинула сыну корзинку.
— Гордишься своим садом.
— Сад в самом деле хорош,— улыбнулась Ройская. И вдруг смягчилась. Положила ладонь на руку сына,— Ну,— спросила она,— почему ты бежишь из Седльц?
Валерек отшатнулся.
— Бегу? Зачем мне бежать? Я же сказал, что мне дают прекрасную должность. А что в Пулавах... так ведь, господи, это совсем недалеко.
— Боишься, что нас здесь слишком хорошо знают? — невольно перейдя на шепот, спросила Ройская.
Валерек замолчал и посмотрел на мать. Молчал долго. Потом принялся за сливы.
— Действительно, замечательные,— сказал он.— Сладкие, как мед. Дай мне немного этих слив для моей малышки.
— Ну конечно, сейчас же велю тебе дать.
— Я надеюсь, мама, что ты присмотришь за ней. Я не беру с собой в Пулавы ни жену, ни дочь.
— Почему?
— Как сказать? Возможно, в Седльцах им будет спокойнее.
— Спокойнее?.. Или безопаснее? — спросила пани Эвелина. Валерек съел еще одну сливу.
— Лучше всего было бы, если бы ты взяла Зюню к себе. Надеюсь, она здесь не помешает...
— Ну конечно, могу взять. Это моя единственная внучка.
— Вот именно. Если что случится, жена привезет ее к тебе. И ты позаботишься о ней?
— Странные ты вопросы задаешь.
— Так ведь жизнь стала очень странной. Когда еще немецкая власть утвердится.
— Полагаешь, она утвердится?
— Ну а как же иначе? Немцы победили! Ты, кажется, об этом забываешь. При такой организационной основе, как их партия, как не победить.
— Оставим эту тему.
— Ладно, оставим. Ты еще убедишься.
— Возможно.— Ройская позвонила прислуге и велела упаковать корзину слив для пана Валерия.
— Выпроваживаешь меня! — засмеялся Валерий.— А ты из этих слив еще ничего не делала?
— Из нынешнего урожая — еще нет. Но водки, если хочешь, могу дать,— примирительно сказала Ройская.
— Ох нет. Если трудно, то не надо. К тому же я за рулем, лучше не пить.
— Это твоя машина?
— Сельскохозяйственного управления. Все равно что моя. Ройская пожала плечами.
— Ах, да,— спохватился Валерек,— дай мне, пожалуйста, фотографию твоего отца.
— Фотографию моего отца? Зачем тебе?
— Ну, а почему бы нет? У тебя ведь две. Одна на камине, другая в альбоме. Пожалуйста...
Ройская пристально посмотрела на сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
— Was machen sie hier? — спросил один из них совсем другим, гортанным голосом, в котором не оставалось и следа смеха.— Sind sie Polen?
— А что, разве тут нельзя? — самым наивным тоном спросил Ромек.
— Raus! — крикнул другой немец, указывая на ворота. Юноши спокойно повернулись и ушли.
У ворот Ромек обернулся. Немецкие офицеры стояли на месте и смотрели им вслед. Ромек крикнул: «Адье!» — и помахал рукой.
Один из офицеров сделал жест, будто потянулся за пистолетом, но юноши уже были за воротами, в непроглядной тьме ночи. Они громко расхохотались. Из темноты им ответил такой же смех двух немцев. Офицеры были еще слишком молоды и неопытны.
— Война не кончилась, вопреки тому, что говорил тот немец,— сказал Анджей, когда они шли к своей хате.— Война только начинается. Те молодцы скоро это поймут.
— Дай-то бог! — сказал Ромек.
Они вошли в хату. В горнице сидели Оля и Казимеж и пили горячий чай. На стене горела маленькая керосиновая лампа. Оля с улыбкой слушала Казимежа, который рассказывал ей что-то.
Спыхала сказал недовольно:
— Где вы запропастились? Мы ждем вас. Яичницу хотите?
— Разумеется,— ответил Ромек.— И вдобавок по три десятка яиц на каждого!
— Прости, мама,— Анджей поцеловал матери руку,— мы задержались в усадьбе. Навестили немчуру в их резиденции, представляешь? Этот визит занял у нас немного времени. Ты беспокоилась?
— Сам понимаешь,— сказала Оля,— очень беспокоилась. И тут же сердце ее болезненно сжалось: она ведь даже
не заметила отсутствия сына.
VI
Едва только повозка, увозившая Олю и Спыхалу из Пустых Лонк, исчезла за воротами парка, с противоположной стороны снова появился вездеход и, описав круг, остановился у крыльца. На этот раз Валерек приехал один.
Ройская встретила его холодно.
— Дай мне поесть, мама,— сказал Валерий,— я дьявольски голоден.
Ройская провела сына в столовую. Наскоро собрала на стол, подав, что осталось из приготовленного на дорогу. Уже за столом она сказала:
— Я ведь просила тебя не появляться здесь. Валерек как-то даже растроганно взглянул на мать.
— Я помню это, мама, и не приехал бы, если бы у меня не было к тебе важного дела.
— Какого именно? — спросила Ройская.
— О, сейчас, сейчас... А Голомбеки уехали? Что-то их не видно.
— Так это дело к Голомбекам?
— Да нет же. Спрашиваю о родственниках. Я как будто видел на крыльце Геленку.
— Да, Геленка в Пустых Лонках.
— А Оля? Упорхнула с паном Спыхалой?
— Перестань,— сказала Ройская.— До чего же ты несносный, все такой же! Что же это за дело?
— «Все такой же»,— вздохнул Валерек.— А помнишь, мама, как ты не хотела взять меня в Одессу? Какое трогательное воспоминание.
Ройская мягче взглянула на сына.
— Помнишь, мама? Ведь тогда я не был «все такой же», я был другой. И ты считала меня тогда своим сыном.
— А разве теперь я не считаю тебя своим сыном?
— Как знать? Пожалуй, твое отношение ко мне совершенно переменилось.
— Да ведь и ты изменился.
— Но не мое к тебе отношение. Ну, да что об этом говорить... Как есть, так и есть.
— Могло бы сложиться иначе,— с грустью сказала Ройская.
— Возможно, но не сложилось. Наибольшая житейская мудрость заключается в том, чтобы мириться с фактами. Пожалуйста, отрежь мне еще полендвицы.
— Похоже, что ты не ел дня два.
— Я голоден. Сентябрьское утро обостряет аппетит. А если бы еще поохотиться...
— Не вздумай только приводить сюда немцев на охоту!
— Нет, нет... Здесь я больше не появлюсь. Я как раз приехал попрощаться.
— Попрощаться? Со мной? Почему?
— Я место получил, довольно далеко отсюда. В Пулавах. Предложили быть управляющим несколькими имениями.
— В Пулавах?
— Под Пулавами.
— На немцев будешь работать?
— А как ты себе представляешь? Не могут же они допустить, чтобы имения оставались без присмотра. Им же нужен кто-то ответственный.
— И доверенный,— иронически добавила Ройская.
— Вот-вот... Ты нашла точное слово. И доверенный. Кому можно доверять. В конце концов, это и для поляков важно — нельзя допустить развала сельского хозяйства...
— Но ведь ты как будто не слишком разбираешься в сельском хозяйстве.
— Что ты, мама. Ведь это моя специальность.
— А... не знала.
Ройская хотела взять тарелку, стоявшую перед Валереком, но он схватил ее обеими руками.
— Подожди.
— Я хочу сменить тарелку, вот фрукты. Замечательные сливы.— Она пододвинула сыну корзинку.
— Гордишься своим садом.
— Сад в самом деле хорош,— улыбнулась Ройская. И вдруг смягчилась. Положила ладонь на руку сына,— Ну,— спросила она,— почему ты бежишь из Седльц?
Валерек отшатнулся.
— Бегу? Зачем мне бежать? Я же сказал, что мне дают прекрасную должность. А что в Пулавах... так ведь, господи, это совсем недалеко.
— Боишься, что нас здесь слишком хорошо знают? — невольно перейдя на шепот, спросила Ройская.
Валерек замолчал и посмотрел на мать. Молчал долго. Потом принялся за сливы.
— Действительно, замечательные,— сказал он.— Сладкие, как мед. Дай мне немного этих слив для моей малышки.
— Ну конечно, сейчас же велю тебе дать.
— Я надеюсь, мама, что ты присмотришь за ней. Я не беру с собой в Пулавы ни жену, ни дочь.
— Почему?
— Как сказать? Возможно, в Седльцах им будет спокойнее.
— Спокойнее?.. Или безопаснее? — спросила пани Эвелина. Валерек съел еще одну сливу.
— Лучше всего было бы, если бы ты взяла Зюню к себе. Надеюсь, она здесь не помешает...
— Ну конечно, могу взять. Это моя единственная внучка.
— Вот именно. Если что случится, жена привезет ее к тебе. И ты позаботишься о ней?
— Странные ты вопросы задаешь.
— Так ведь жизнь стала очень странной. Когда еще немецкая власть утвердится.
— Полагаешь, она утвердится?
— Ну а как же иначе? Немцы победили! Ты, кажется, об этом забываешь. При такой организационной основе, как их партия, как не победить.
— Оставим эту тему.
— Ладно, оставим. Ты еще убедишься.
— Возможно.— Ройская позвонила прислуге и велела упаковать корзину слив для пана Валерия.
— Выпроваживаешь меня! — засмеялся Валерий.— А ты из этих слив еще ничего не делала?
— Из нынешнего урожая — еще нет. Но водки, если хочешь, могу дать,— примирительно сказала Ройская.
— Ох нет. Если трудно, то не надо. К тому же я за рулем, лучше не пить.
— Это твоя машина?
— Сельскохозяйственного управления. Все равно что моя. Ройская пожала плечами.
— Ах, да,— спохватился Валерек,— дай мне, пожалуйста, фотографию твоего отца.
— Фотографию моего отца? Зачем тебе?
— Ну, а почему бы нет? У тебя ведь две. Одна на камине, другая в альбоме. Пожалуйста...
Ройская пристально посмотрела на сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170