Немецкий солдат задержал их движением руки. Ромек остановился, а Спыхала и Анджей спокойно подошли к немцу. Оле стало не по себе.
— Можно нам проехать? — спросил Спыхала, не дожидаясь, когда немец заговорит с ним.
Тот задумался.
— Езжайте,— решил он через минуту.— А куда едете?
— В Варшаву,— с оттенком торжества сказал Анджей,— nach Warschau.
— Тогда поторопитесь, а то мы, возможно, недолго здесь задержимся.
Немец казался добродушным, и Спыхала рискнул задать вопрос:
— А что они там делают? Солдат засмеялся.
— Э, ничего особенного. Поляки много патронов здесь растеряли. А нам собирать приходится. Евреи их собирают.
— Но ведь там стреляют,— сказал Спыхала.
— Не бойтесь,— немец засмеялся, на этот раз весьма неприятно.— Стрельба в воздух. Стреляют, чтоб те живее шевелились.
Когда повозка приблизилась к тому месту, где стоял грузовик, они увидели толпу евреев, вытаскивающих из канав ящики с патронами. Время от времени немецкий унтер давал команду, и солдаты вскидывали винтовки. Повозка уже проехала мимо, когда грянул очередной залп. Лошади рванули, Анджей оглянулся. Он увидел, что солдаты стреляют поверх голов несчастных жителей местечка.
— Пока что стреляют поверх голов,— сказал Спыхала.
Первая встреча с войной была вполне невинной, но Оля не могла избавиться от воспоминания об этом зрелище. Напуганные евреи украдкой бросали на них взгляды, когда повозка проезжала мимо, даже силились улыбаться. Один еврей помоложе подмигнул Оле, словно говоря: «Ну, на этот раз обойдется, пусть себе постреляют». Этот взгляд преследовал ее всю дорогу, и, когда они поздно ночью, уже за Венгровом, остановились на ночлег в какой-то придорожной избе у бедных оробевших крестьян, она долго неподвижно сидела на табуретке перед кухонным очагом и не могла произнести ни слова.
Спыхала подошел к ней.
— Вы устали? — спросил он.
Она не ответила. И лишь немного погодя спросила:
— Где мальчики?
— Выпрягают лошадей, их надо напоить и накормить. Иначе коняги завтра не потянут.
— Много ли мы проехали?
— Немного,— ответил Спыхала,— каких-нибудь сорок километров.— Что с вами? — спросил он, заметив, как Оля бледна.
— Да ничего. Только я все думаю: неужели этих евреев они потом расстреляли?
— Нет, пожалуй;— сказал Спыхала.— Они ведь им еще нужны, чтобы собирать патроны.
— Почему же наши все так побросали? — спросила Оля без всякого, впрочем, любопытства.
— Было тяжеловато. Удирать приходилось.
— Удирали, всюду удирали,— повторила Оля.— Я же видела, что делалось на шоссе, когда мы ехали из Варшавы.
— Не удивляйтесь,— с какой-то теплотой сказал Спыхала.
Изможденная крестьянка, которая когда-то, наверно, прислуживала в помещичьих домах и знала, как «господа кушают», вскипятила в чайнике воду. Она была очень растрогана, когда Спыхала, заварив чай из маленькой коробочки, полученной в Пустых Лонках, угостил ее горячим золотистым напитком. Потом все сидели на чистой половине, которую им отвели для ночлега. Здесь стояли две кровати. Решили, что Ромек будет спать на сеновале над конюшней, чтобы и ночью быть возле лошадей. Спыхала с Анджеем улягутся на одну кровать. Другая кровать — широкая, хотя и жесткая,— была предоставлена Оле. Над ней висели старые и новые образа, а также фотография хозяина в военной форме, который и сейчас, верно, где-то там защищал отчизну, так как в доме его не было и на все вопросы о нем хозяйка отмалчивалась и только вздыхала тяжко.
Оля и Спыхала сидели в горнице за столом, пили чай и ждали мальчиков, чтобы поджарить яичницу. У хозяйки в чулане нашлось еще несколько яиц.
Тем временем Ромек и Анджей, накормив и напоив лошадей, вышли на дорогу. Возле дома асфальт шоссе серебрился в густой темноте сентябрьского вечера. Из парка неподалеку глухо доносились голоса. Хозяйский сын, парень лет четырнадцати, сказал Ромеку, что в парке стоят немцы.
— Там, наверно, штаб,— заявил мальчуган, он уже неплохо разбирался в военных порядках.— Сколько всего туда понаехало! И автомобили, и разные офицеры... Идите посмотрите.
— Да нас небось не пустят?
— Э-э, они даже охраны не выставили,— ответил мальчик.— Я там уже три раза был. Немецкого супа получил. Они на кострах готовят. Там помещичья усадьба,— пояснил он.
— Пойдем,— потащил Ромек Анджея, который стоял в нерешительности,— посмотрим.
И в самом деле не было никакой охраны, они свободно прошли в расположение части; никто даже не заметил их. Несколько деревенских мальчишек вертелись у костров.
Ворота, ведущие в парк, были разрушены. Видимо, оказались узкими для грузовиков или танков. От ворот вела к дому аллея старых грабов. Вдоль аллеи, отступив в глубь парка, стояли легковые автомобили и грузовики. Между деревьями тут и там пылали костры. Солдаты, лежа, грелись у огня либо сновали с котелками в руках.
Анджей и Ромек подошли по аллее почти к самой усадьбе. Несмотря на костры и льющийся из дома яркий электрический свет, в аллее было довольно темно. На классическом крыльце бывшего помещичьего дома были установлены рефлекторы с аккумуляторами.
Юноши ходили по аллее взад и вперед, и никто не обращал на них внимания. По той же грабовой аллее прогуливались, то и дело встречаясь с ними, два молоденьких немецких офицера. В неверном свете лица их казались красивыми, интеллигентными — ни дать ни взять студенты, гуляющие по университетскому дворику. То держась за руки, точно школьники, то в обнимку они очень оживленно рассказывали что-то друг другу, поминутно хохоча и совершенно не замечая проходящих мимо поляков.
Каждый раз, поравнявшись с офицерами, Анджей стискивал зубы.
— Посмотри,— сказал он наконец Ромеку,— какие они счастливые. Подумай только: поход удачный, нас разбили, все развалилось, а они ходят себе торжествующие и сияющие. Радуются, что молоды и что победили.
Ромек не очень-то понимал, о чем говорит Анджей.
— Пистолет бы сейчас,— сказал он.— Мы бы их как пить дать укокошили.
— А дальше что? — спросил Анджей.
— Ничего, конечно! Я даже знаю, что у Спыхалы есть пистолет. Но я ведь не возьму его и не стану стрелять в этих негодяев.
— Видишь ли, самое страшное, что эти даже не выглядят негодяями. Они похожи на нас.
— Ошибаешься,— сказал Ромек.— Видал, как они стреляли в евреев? Тот, что стоял на шоссе, тоже был похож на нас... Но...
— Вот именно — но... Хотелось бы мне поговорить с таким. Когда тот немец с Валереком приехал в Пустые Лонки, я так растерялся, что ничего не смог ему сказать.
— Пани Ройская, по-моему, много сказала ему своим молчанием.
И они пошли дальше по аллее.
Темная ночь пахла осенью и грибами, но была очень, очень теплой. Огни отбрасывали красные блики на гуляющих офицеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
— Можно нам проехать? — спросил Спыхала, не дожидаясь, когда немец заговорит с ним.
Тот задумался.
— Езжайте,— решил он через минуту.— А куда едете?
— В Варшаву,— с оттенком торжества сказал Анджей,— nach Warschau.
— Тогда поторопитесь, а то мы, возможно, недолго здесь задержимся.
Немец казался добродушным, и Спыхала рискнул задать вопрос:
— А что они там делают? Солдат засмеялся.
— Э, ничего особенного. Поляки много патронов здесь растеряли. А нам собирать приходится. Евреи их собирают.
— Но ведь там стреляют,— сказал Спыхала.
— Не бойтесь,— немец засмеялся, на этот раз весьма неприятно.— Стрельба в воздух. Стреляют, чтоб те живее шевелились.
Когда повозка приблизилась к тому месту, где стоял грузовик, они увидели толпу евреев, вытаскивающих из канав ящики с патронами. Время от времени немецкий унтер давал команду, и солдаты вскидывали винтовки. Повозка уже проехала мимо, когда грянул очередной залп. Лошади рванули, Анджей оглянулся. Он увидел, что солдаты стреляют поверх голов несчастных жителей местечка.
— Пока что стреляют поверх голов,— сказал Спыхала.
Первая встреча с войной была вполне невинной, но Оля не могла избавиться от воспоминания об этом зрелище. Напуганные евреи украдкой бросали на них взгляды, когда повозка проезжала мимо, даже силились улыбаться. Один еврей помоложе подмигнул Оле, словно говоря: «Ну, на этот раз обойдется, пусть себе постреляют». Этот взгляд преследовал ее всю дорогу, и, когда они поздно ночью, уже за Венгровом, остановились на ночлег в какой-то придорожной избе у бедных оробевших крестьян, она долго неподвижно сидела на табуретке перед кухонным очагом и не могла произнести ни слова.
Спыхала подошел к ней.
— Вы устали? — спросил он.
Она не ответила. И лишь немного погодя спросила:
— Где мальчики?
— Выпрягают лошадей, их надо напоить и накормить. Иначе коняги завтра не потянут.
— Много ли мы проехали?
— Немного,— ответил Спыхала,— каких-нибудь сорок километров.— Что с вами? — спросил он, заметив, как Оля бледна.
— Да ничего. Только я все думаю: неужели этих евреев они потом расстреляли?
— Нет, пожалуй;— сказал Спыхала.— Они ведь им еще нужны, чтобы собирать патроны.
— Почему же наши все так побросали? — спросила Оля без всякого, впрочем, любопытства.
— Было тяжеловато. Удирать приходилось.
— Удирали, всюду удирали,— повторила Оля.— Я же видела, что делалось на шоссе, когда мы ехали из Варшавы.
— Не удивляйтесь,— с какой-то теплотой сказал Спыхала.
Изможденная крестьянка, которая когда-то, наверно, прислуживала в помещичьих домах и знала, как «господа кушают», вскипятила в чайнике воду. Она была очень растрогана, когда Спыхала, заварив чай из маленькой коробочки, полученной в Пустых Лонках, угостил ее горячим золотистым напитком. Потом все сидели на чистой половине, которую им отвели для ночлега. Здесь стояли две кровати. Решили, что Ромек будет спать на сеновале над конюшней, чтобы и ночью быть возле лошадей. Спыхала с Анджеем улягутся на одну кровать. Другая кровать — широкая, хотя и жесткая,— была предоставлена Оле. Над ней висели старые и новые образа, а также фотография хозяина в военной форме, который и сейчас, верно, где-то там защищал отчизну, так как в доме его не было и на все вопросы о нем хозяйка отмалчивалась и только вздыхала тяжко.
Оля и Спыхала сидели в горнице за столом, пили чай и ждали мальчиков, чтобы поджарить яичницу. У хозяйки в чулане нашлось еще несколько яиц.
Тем временем Ромек и Анджей, накормив и напоив лошадей, вышли на дорогу. Возле дома асфальт шоссе серебрился в густой темноте сентябрьского вечера. Из парка неподалеку глухо доносились голоса. Хозяйский сын, парень лет четырнадцати, сказал Ромеку, что в парке стоят немцы.
— Там, наверно, штаб,— заявил мальчуган, он уже неплохо разбирался в военных порядках.— Сколько всего туда понаехало! И автомобили, и разные офицеры... Идите посмотрите.
— Да нас небось не пустят?
— Э-э, они даже охраны не выставили,— ответил мальчик.— Я там уже три раза был. Немецкого супа получил. Они на кострах готовят. Там помещичья усадьба,— пояснил он.
— Пойдем,— потащил Ромек Анджея, который стоял в нерешительности,— посмотрим.
И в самом деле не было никакой охраны, они свободно прошли в расположение части; никто даже не заметил их. Несколько деревенских мальчишек вертелись у костров.
Ворота, ведущие в парк, были разрушены. Видимо, оказались узкими для грузовиков или танков. От ворот вела к дому аллея старых грабов. Вдоль аллеи, отступив в глубь парка, стояли легковые автомобили и грузовики. Между деревьями тут и там пылали костры. Солдаты, лежа, грелись у огня либо сновали с котелками в руках.
Анджей и Ромек подошли по аллее почти к самой усадьбе. Несмотря на костры и льющийся из дома яркий электрический свет, в аллее было довольно темно. На классическом крыльце бывшего помещичьего дома были установлены рефлекторы с аккумуляторами.
Юноши ходили по аллее взад и вперед, и никто не обращал на них внимания. По той же грабовой аллее прогуливались, то и дело встречаясь с ними, два молоденьких немецких офицера. В неверном свете лица их казались красивыми, интеллигентными — ни дать ни взять студенты, гуляющие по университетскому дворику. То держась за руки, точно школьники, то в обнимку они очень оживленно рассказывали что-то друг другу, поминутно хохоча и совершенно не замечая проходящих мимо поляков.
Каждый раз, поравнявшись с офицерами, Анджей стискивал зубы.
— Посмотри,— сказал он наконец Ромеку,— какие они счастливые. Подумай только: поход удачный, нас разбили, все развалилось, а они ходят себе торжествующие и сияющие. Радуются, что молоды и что победили.
Ромек не очень-то понимал, о чем говорит Анджей.
— Пистолет бы сейчас,— сказал он.— Мы бы их как пить дать укокошили.
— А дальше что? — спросил Анджей.
— Ничего, конечно! Я даже знаю, что у Спыхалы есть пистолет. Но я ведь не возьму его и не стану стрелять в этих негодяев.
— Видишь ли, самое страшное, что эти даже не выглядят негодяями. Они похожи на нас.
— Ошибаешься,— сказал Ромек.— Видал, как они стреляли в евреев? Тот, что стоял на шоссе, тоже был похож на нас... Но...
— Вот именно — но... Хотелось бы мне поговорить с таким. Когда тот немец с Валереком приехал в Пустые Лонки, я так растерялся, что ничего не смог ему сказать.
— Пани Ройская, по-моему, много сказала ему своим молчанием.
И они пошли дальше по аллее.
Темная ночь пахла осенью и грибами, но была очень, очень теплой. Огни отбрасывали красные блики на гуляющих офицеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170