Но, взглянув на Олю, тут же пожалел об этих необдуманных словах. Оля, бледная, стояла посреди комнаты, не в состоянии прийти в себя после встречи с безумной женщиной на поле боя.
— Что с вами,— спросил Спыхала, прервав веселую фразу, и вдруг повторил: — Что с тобой?
Оля взглянула на него с ужасом.
— Не говорите так,— сказала она,— не говорите так... И отвернулась к окну.
Спыхала не раздумывая подошел сзади и обнял ее за плечи. Она не противилась. Отвернулась от окна и спрятала лицо на груди Казимежа.
— Как она говорила? — промолвила Оля.— «Такие молодые, и все погибнут»?..
— Не повторяй таких слов,— ответил Казимеж.
Но Оля не могла сдержать долгого, безудержного плача. Это были ее первые слезы с начала войны.
Лесничий уступил скитальцам свою горницу, но ребята хотели спать возле лошадей, под навесом сарая, где поставили повозку, и Спыхала отправился на чердак, на сено, забрав все одеяла. Оля осталась одна в комнате. Она уже собиралась ложиться: измучена была до потери чувств всеми впечатлениями сегодняшнего дня и предыдущих дней. Впечатления эти еще не уложились в сознании по порядку, а хаотически смешивались в ее голове. Непонятно было, что с ней происходит.
Она очень удивилась, когда довольно поздно — уже стемнело, п в комнате горела только свеча — раздался стук в дверь. В ответ на ее неуверенное «войдите» появился лесничий. С таинственным лицом он приблизился к Оле. Она испугалась.
Лесничий спросил:
— Прошу прощения, нет ли у вас петушка?
В первую минуту Оля подумала, что лесничий рехнулся.
— Что вам нужно? — спросила она.
— Порошок от головной боли.
Тут Оля вспомнила, что Геленка положила ей в несессер дорожную аптечку с множеством разных лекарств. Она не хотела их брать, но Геленка ее заставила. Оля открыла аптечку. Там лежала целая пачка тройчатки с изображением петушка на этикетке.
При виде порошков у лесничего загорелись глаза.
— Уже неделю у меня нет петушков,— сказал он.— Вы не могли бы дать мне несколько штук... дюжину? — поправился он.
— Да берите все,— сказала Оля, высыпая порошки на стол,— мне они не понадобятся.
— У вас никогда не болит голова? — с сомнением спросил лесничий.
— Нет, не болит. А если и болит, я никогда не принимаю петушков.
— А я без них не мог бы жить.
— Неужели? Так часто болит голова? Лесничий смутился.
— Нет, собственно говоря, нет. Но я не засну, если не приму петушка.
И, не спрашивая Олю, схватил один порошок из груды, лежавшей на столе. Налил из графина воды и, ловко разорвав этикетку, всыпал порошок себе в рот. По его движению, ловкому и привычному, Оля определила наркомана.
— Зря вы приучили себя к лекарству,—сказал а она/несколько смущенная бездумной искренностью лесничего.— Это дурная привычка.
Но лесничий не слышал ее слов или притворился, что не слышит. Он вдруг повернулся к ней и сказал с фальшивым пафосом:
— Да благословит вас бог!
— За такое бог не благословляет,— сказала Оля,— недоброе это дело.
— Что вы говорите! — воскликнул лесничий удивленно и даже немного испуганно.— Неужели правда?
В комнату, не постучавшись, вошла жена лесничего.
— Ты уже, наверно, надоедаешь пани со своими порошками?— обратилась она к мужу.— Не мешай, пани устала, хочет спать.
— Посмотри,— сказал лесничий, показывая жене пачку порошков, лежавшую на столе.
— О господи,— вздохнула лесничих а,— откуда у вас столько порошков? Это для него хуже, чем папиросы. Привык, и все тут.
— Может, вам завтра понадобятся лошади? — спросил вдруг лесничий очень любезно, гораздо любезнее, чем прежде.— Я могу дать.
— Нет, нет,— запротестовала его жена,— ты не поедешь в Сохачев...
Оля встревожилась.
— Нет,— сказала она,— мне не нужны лошади до Сохачева. Надеюсь, что нас благополучно довезут и наши. К тому же под Сохачевом живет мой двоюродный брат, заедем к нему. Если надо будет, он даст лошадей.
Лесничий все кланялся неуклюже.
— Если вам что-нибудь потребуется, скажите мне,— повторял он, как маньяк.
Жена взяла его под руку.
— Идем,— сказала она,— сейчас нет порошков. Сейчас война.
Но лесничий сгреб в карман всю груду, которая лежала на столе.
— Постыдился бы! — сказала жена.
— Что ж тут такого? — оправдывался лесничий.— Пани была так добра и все мне отдала.
Для облегчения ситуации Оля взяла оставшийся на столе порошок, высыпала его на ладонь и проглотила. Запила водой из стакана, стоявшего возле кровати.
Наконец хозяева ушли.
Оля вздохнула.
«Разные бывают пристрастия»,— подумала она.
Сон долго не шел к ней. Она легла, не раздеваясь, и ей было неудобно в постели. К тому же слишком устала, чтоб сразу заснуть. Мысли лихорадочно роились в голове.
И вот, неизвестно почему, мысли эти задержались на лесе, который они проезжали сегодня утром. Она не думала ни о случае в Венгрове, ни о переправе через Вислу, ни о той женщине, которая дергала их повозку,— она думала только о том лесе. Лес был обычный, сосновый, и очень некрасивый,— почти все деревья переломлены пополам. Угодили в них снаряды, или то была буря, или еще что-нибудь — Оля не спросила Спыхалу. Она, собственно, не очень и заметила этот лес. Но сейчас перед ней возникла эта картина: сломленные надвое деревья и разбросанные повсюду сосновые ветви. Древесина в изломах стволов была белая, как человеческое тело, а кора серая, местами кровавая. Оля все думала и думала об этом лесе, пока не заснула. Сон ее был тяжел — видно, действовал порошок.
Она долго плутала в этом лесу, вернее, не плутала, а искала кого-то или что-то — точно и сама не знала. Геленка шла рядом и спросила:
— Кого ты ищешь, мама?
Странное было чувство — будто ищет кого-то и в то же время не хочет найти.
— Ради бога,— сказала она Геленке,— если ты его увидишь, сделай вид, что не заметила.
— Но кого же? — настаивала Геленка.
Оля не хотела ответить. Впрочем, она и сама не знала.
И вдруг лес преобразился: деревья вокруг стали маленькими, тонкими, как спички, ветками, поломанными и черными, и они обе в этом карликовом лесу тоже стали совсем крошечными. Огромный человек стоял над лесом, даже не человек, а лишь нижняя половина человека — громадный живот и ноги — все это миндального, палевого цвета. На этом фоне четко вырисовывался лес, в котором вдруг стала скручиваться проволока — немного обыкновенной проволоки, а остальная — колючая; она все туже опутывала Оле ноги, так что ей пришлось сесть. Она села, и было темно, а страшный человек шел себе куда-то и даже не заметил их, они видели только его шагающие ноги, обтянутые миндального цвета брюками. Геленка сидела рядом с ней и вдруг сказала;
— Знаешь, у меня будет ребенок.
И вот уже у Геленки был ребенок, она держала его в подоле, ребенок кричал, широко открывая ротик и морща лоб так, что он побелел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
— Что с вами,— спросил Спыхала, прервав веселую фразу, и вдруг повторил: — Что с тобой?
Оля взглянула на него с ужасом.
— Не говорите так,— сказала она,— не говорите так... И отвернулась к окну.
Спыхала не раздумывая подошел сзади и обнял ее за плечи. Она не противилась. Отвернулась от окна и спрятала лицо на груди Казимежа.
— Как она говорила? — промолвила Оля.— «Такие молодые, и все погибнут»?..
— Не повторяй таких слов,— ответил Казимеж.
Но Оля не могла сдержать долгого, безудержного плача. Это были ее первые слезы с начала войны.
Лесничий уступил скитальцам свою горницу, но ребята хотели спать возле лошадей, под навесом сарая, где поставили повозку, и Спыхала отправился на чердак, на сено, забрав все одеяла. Оля осталась одна в комнате. Она уже собиралась ложиться: измучена была до потери чувств всеми впечатлениями сегодняшнего дня и предыдущих дней. Впечатления эти еще не уложились в сознании по порядку, а хаотически смешивались в ее голове. Непонятно было, что с ней происходит.
Она очень удивилась, когда довольно поздно — уже стемнело, п в комнате горела только свеча — раздался стук в дверь. В ответ на ее неуверенное «войдите» появился лесничий. С таинственным лицом он приблизился к Оле. Она испугалась.
Лесничий спросил:
— Прошу прощения, нет ли у вас петушка?
В первую минуту Оля подумала, что лесничий рехнулся.
— Что вам нужно? — спросила она.
— Порошок от головной боли.
Тут Оля вспомнила, что Геленка положила ей в несессер дорожную аптечку с множеством разных лекарств. Она не хотела их брать, но Геленка ее заставила. Оля открыла аптечку. Там лежала целая пачка тройчатки с изображением петушка на этикетке.
При виде порошков у лесничего загорелись глаза.
— Уже неделю у меня нет петушков,— сказал он.— Вы не могли бы дать мне несколько штук... дюжину? — поправился он.
— Да берите все,— сказала Оля, высыпая порошки на стол,— мне они не понадобятся.
— У вас никогда не болит голова? — с сомнением спросил лесничий.
— Нет, не болит. А если и болит, я никогда не принимаю петушков.
— А я без них не мог бы жить.
— Неужели? Так часто болит голова? Лесничий смутился.
— Нет, собственно говоря, нет. Но я не засну, если не приму петушка.
И, не спрашивая Олю, схватил один порошок из груды, лежавшей на столе. Налил из графина воды и, ловко разорвав этикетку, всыпал порошок себе в рот. По его движению, ловкому и привычному, Оля определила наркомана.
— Зря вы приучили себя к лекарству,—сказал а она/несколько смущенная бездумной искренностью лесничего.— Это дурная привычка.
Но лесничий не слышал ее слов или притворился, что не слышит. Он вдруг повернулся к ней и сказал с фальшивым пафосом:
— Да благословит вас бог!
— За такое бог не благословляет,— сказала Оля,— недоброе это дело.
— Что вы говорите! — воскликнул лесничий удивленно и даже немного испуганно.— Неужели правда?
В комнату, не постучавшись, вошла жена лесничего.
— Ты уже, наверно, надоедаешь пани со своими порошками?— обратилась она к мужу.— Не мешай, пани устала, хочет спать.
— Посмотри,— сказал лесничий, показывая жене пачку порошков, лежавшую на столе.
— О господи,— вздохнула лесничих а,— откуда у вас столько порошков? Это для него хуже, чем папиросы. Привык, и все тут.
— Может, вам завтра понадобятся лошади? — спросил вдруг лесничий очень любезно, гораздо любезнее, чем прежде.— Я могу дать.
— Нет, нет,— запротестовала его жена,— ты не поедешь в Сохачев...
Оля встревожилась.
— Нет,— сказала она,— мне не нужны лошади до Сохачева. Надеюсь, что нас благополучно довезут и наши. К тому же под Сохачевом живет мой двоюродный брат, заедем к нему. Если надо будет, он даст лошадей.
Лесничий все кланялся неуклюже.
— Если вам что-нибудь потребуется, скажите мне,— повторял он, как маньяк.
Жена взяла его под руку.
— Идем,— сказала она,— сейчас нет порошков. Сейчас война.
Но лесничий сгреб в карман всю груду, которая лежала на столе.
— Постыдился бы! — сказала жена.
— Что ж тут такого? — оправдывался лесничий.— Пани была так добра и все мне отдала.
Для облегчения ситуации Оля взяла оставшийся на столе порошок, высыпала его на ладонь и проглотила. Запила водой из стакана, стоявшего возле кровати.
Наконец хозяева ушли.
Оля вздохнула.
«Разные бывают пристрастия»,— подумала она.
Сон долго не шел к ней. Она легла, не раздеваясь, и ей было неудобно в постели. К тому же слишком устала, чтоб сразу заснуть. Мысли лихорадочно роились в голове.
И вот, неизвестно почему, мысли эти задержались на лесе, который они проезжали сегодня утром. Она не думала ни о случае в Венгрове, ни о переправе через Вислу, ни о той женщине, которая дергала их повозку,— она думала только о том лесе. Лес был обычный, сосновый, и очень некрасивый,— почти все деревья переломлены пополам. Угодили в них снаряды, или то была буря, или еще что-нибудь — Оля не спросила Спыхалу. Она, собственно, не очень и заметила этот лес. Но сейчас перед ней возникла эта картина: сломленные надвое деревья и разбросанные повсюду сосновые ветви. Древесина в изломах стволов была белая, как человеческое тело, а кора серая, местами кровавая. Оля все думала и думала об этом лесе, пока не заснула. Сон ее был тяжел — видно, действовал порошок.
Она долго плутала в этом лесу, вернее, не плутала, а искала кого-то или что-то — точно и сама не знала. Геленка шла рядом и спросила:
— Кого ты ищешь, мама?
Странное было чувство — будто ищет кого-то и в то же время не хочет найти.
— Ради бога,— сказала она Геленке,— если ты его увидишь, сделай вид, что не заметила.
— Но кого же? — настаивала Геленка.
Оля не хотела ответить. Впрочем, она и сама не знала.
И вдруг лес преобразился: деревья вокруг стали маленькими, тонкими, как спички, ветками, поломанными и черными, и они обе в этом карликовом лесу тоже стали совсем крошечными. Огромный человек стоял над лесом, даже не человек, а лишь нижняя половина человека — громадный живот и ноги — все это миндального, палевого цвета. На этом фоне четко вырисовывался лес, в котором вдруг стала скручиваться проволока — немного обыкновенной проволоки, а остальная — колючая; она все туже опутывала Оле ноги, так что ей пришлось сесть. Она села, и было темно, а страшный человек шел себе куда-то и даже не заметил их, они видели только его шагающие ноги, обтянутые миндального цвета брюками. Геленка сидела рядом с ней и вдруг сказала;
— Знаешь, у меня будет ребенок.
И вот уже у Геленки был ребенок, она держала его в подоле, ребенок кричал, широко открывая ротик и морща лоб так, что он побелел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170