Он видел, что с ней творится что-то необычайное, вовсе не связанное со страшными обстоятельствами войны и поражения. Она была поглощена какими-то сложными личными проблемами и жаждала как можно скорее приступить к их разрешению. Она не хотела обременять себя тяжестью общего несчастья. Януш ясно почувствовал это из ее слов.
— Ну а как твои мальчики? — спросил он, чтобы переменить тему.
— Анджей держится молодцом, — ответила Оля, — хотя сегодня на шоссе получил кнутом по лицу.
— Кнутом по лицу? — спросил удивленно Януш. — От кого? Оля усмехнулась.
— Януш, — сказала она, — ведь у нас война.
— Да, но я полагаю, что немцы не воюют кнутами.
— И кнутами тоже. Немецкий солдат, ехавший на грузовике, ударил Анджея кнутом. То был кнут, рассчитанный па четверку лошадей. Белоснежный. Теперь он уже, наверно, стал красным.
Януш еще больше удивился.
— И ты так спокойно рассказываешь!
— Бедный Анджей, — сказала Оля, — и ему пришлось принять это спокойно. Дай бог, чтобы этим все и ограничилось. По теперь уж ничто не настроит его благосклонно к нашим победителям... Впрочем, мы видели их в Пустых Лонках. Весьма любезно все прибирали к рукам.
— Ты разговаривала с немцами? — возмущенно спросил Януш.
— А что мне оставалось? Надо было помочь тете Ройской.
— Я постараюсь избежать таких разговоров.
— Я тоже к ним не стремлюсь — можешь быть уверен.
— И что ты сейчас намереваешься делать? — спросил Януш.
— Представь себе, не знаю. Надо искать Франека, но не знаю, как за это взяться. Ведь мы же понятия не имеем, что происходит в Варшаве.
— Варшава уже взята?
— А ты еще не знаешь? Вчера подписана капитуляция. Мне уже здесь пан Фибих сказал.
— Ну вот, а от меня такие вещи скрывают, не хотят беспокоить. Этакая глупая деликатность!
— Так что в Варшаве сперва надо осмотреться. Если разрешишь, я отдохну у тебя дня два.
В эту минуту вошла, предварительно постучавшись, Ядвига.
— Простите,— сказала она, обращаясь к Янушу.— Мальчики хотят еще сегодня, во второй половине дня, выехать в Варшаву.
— Как это: мальчики? А я? — спросила Оля.
— Они говорят, что вы останетесь здесь и подождете, а они поедут. Ведь ничего же не известно, неизвестно даже, уцелела ли ваша квартира. Улицу Чацкого, кажется, бомбили. Может, туда уже и ехать незачем.
Оля возразила:
— Как, же они сами туда поедут?
— Поедут, ничего с ними не случится, поедут, — успокаивала ее Жермена. — Они снюхались тут с одним парнем, который с дядей пришел. Лилек его зовут. Хотят вместе ехать в Варшаву. Пусть поедут, осмотрятся...
Януш заволновался.
— Лилек? — сказал он. — Право, не знаю, хорошо ли это будет для мальчиков.
Ядвига возмутилась.
— Что вы такое говорите! Парень — золото. Дядю моего как родного отца любил и мальчикам наверняка поможет. Надо им уступить.
Оля еще сопротивлялась.
— А вы,— обратилась Ядвига к Янушу,— должны взять себя В руки и встать. Раз гости приехали, нечего вам в постели лежать.
Януш согласился с ней.
— Ну тогда выйдешь, сударыни, — сказал он, — а я сейчас оденусь.
Женщины направились к выходу.
— И перебирайтесь-ка отсюда совсем, — обернулась в дверях Ядвига, — возвращайтесь в свою комнату, здесь мне удобнее гостей поместить. Я хочу в этой комнате поселить пана Спыха-лу...
Януш приподнялся на локтях.
— Кого?
— Пана Спыхалу. Он же приехал вместе с пани Голомбе-ковой.
Януш остолбенел.
— Оля, — сказал он,— так ты приехала сюда со Спыхалой? Но Оля уже не слышала его. Она быстро спустилась вниз,
чтобы обсудить с мальчиками их поездку.
Ей удалось уговорить их отложить отъезд на завтра.
X
С некоторых пор у Януша вошло в привычку под вечер — а вечера день ото дня наступали все раньше — выходить в сад и в раздумье стоять под дубом, где еще желтела глина свежей могилы. Януш с годами становился все более педантичным, любил, чтобы все шло по раз и навсегда заведенному порядку. Своими требованиями точно соблюдать часы обеда и ужина он приводил Ядвигу в отчаяние. И так же пунктуально он ходил на прогулки. Политические события ничуть не изменили распорядка его дня, а трагическая смерть Янека Вевюрского только создала новую цель для ежедневной прогулки перед ужином. Нельзя сказать, чтобы эта могила не вызывала у Януша бурю чувств, как бы подводя итог всему, что он испытал в своей беспокойной жизни. Ему пришлось пережить многих, но эти потери вовсе не закалили его. Тот, кто увидал бы Януша возле могилы Вевюрского, не смог бы представить себе, что у него творилось в душе. Мышинский стоял спокойно, прямой и неподвижный, слегка склонив голову к левому плечу, как обычно, когда слушал музыку или задумывался. В безмолвии осеннего вечера этот серьезный и тихий господин в длинном пальто с пелериной словно сливался с окружающей природой. Пожухлые, но еще не опавшие листья дуба были того же коричневого цвета, что и пальто Мышинского.
Анджея тоже интересовала эта могила, о которой он так мало
узнал от Черного Лилека. Видя, что Януш направляется к ней, он пошел вслед и остановился в нескольких шагах от Мышинского.
— Дядя, — окликнул его Анджей в сгущающихся сумерках (он всегда так обращался к Янушу, хотя между ними не было ни малейшего родства), — дядя, что это за могила?
Януш вздрогнул и поднял голову, словно проснулся.
— Янека Вевюрского убили на дороге, знаешь? — спросил он.
— Знаю, мне говорила Ядвига. Это он здесь лежит?
— Да.
— И вы сюда ходите?
— Да. Прихожу ежедневно.
— Зачем?
— Странный вопрос.
— Но зачем? Вы ведь не молитесь?
— Молиться за него я мог бы и у себя в комнате.
— Здесь вы его чувствуете... ближе?
— Может быть, именно так. Чувствую его ближе. Это был мой большой друг. Я был знаком со многими, меня носило по всему свету. А он был мой истинный друг. Он сказал мне: «Дорогой...»
— Это был коммунист?
— Не знаю. Он был настоящий человек.
— Но все-таки он был коммунистом.
— Ко мне Янек относился без ненависти.
— Потому что вы тоже человек.
Помолчали. Со стороны дома доносились какие-то спокойные, осенние отзвуки, кто-то звал собаку. В спокойствии этой теплой ночи трудно было представить себе, что идет война.
— Что ты в этом понимаешь, Анджей... — с грустью сказал Януш.
Анджей опустился на скамью под дубом.
— Я всегда считал, что вы человек что надо. В полном смысле слова настоящий человек. Ведь вы столько повидали...
— Видел я, может быть, и много, — согласился Януш, — а испытал мало.
— Ох, это зависит...
— Вот именно, — сказал Януш и сел рядом с Анджеем. — Вот именно, это от многого зависит. Видишь ли, самая большая моя вина в том, что я слишком мало сделал.
— Еще не поздно, — вдруг очень серьезно сказал Анджей. — Как раз настало время для этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170