— Мне очень нравятся его работы,— признался Губерт,— я думаю, он был гораздо способнее Алека.
— Наверняка,— безжизненно, словно во сне, проговорила Геленка,— но вообще-то трудно сравнивать двух художников.
— Верно. А по мне, Бронек был художником.
— У него был пунктик.
— Да. Но как раз этот пунктик и делал его художником. Эти его рисунки обнаженных женщин... Ведь, кроме них, он больше ничего и не рисовал?
— Немного писал красками.
— Все погибло?
— Погибло. Или погибнет,— сказала Геленка. Губерт откашлялся.
Тем временем Анджей спустился во двор. «Роту» свою он застал сгрудившейся в подворотне. Ребята были очень растеряны и смотрели на Анджея с любопытством и страхом. Этот страх в глазах молодых солдат неприятно поразил Анджея. Капрал Жбик не имел ничего общего с псевдонимом, который носил. Это был худющий, долговязый, как спаржа, молодой человек с беспокойно бегавшими, пустыми бесцветными глазами. Бойцы сбились в кучу как-то совсем по-штатски.
— Что случилось? — спросил Анджей. Жбик забормотал что-то.
— Пан поручик... я только...
— Что это за женщина?
— Пришла сюда,— плаксиво заговорил парень с мокрыми волосами, который докладывал Анджею о происшествии,— спрашивала фамилию пана поручика. Но я не сказал ей. Зачем ей фамилия пана поручика?
— Где она?
Жбик неохотно показал на угол двора.
— Там.
Анджеи пошел туда. За ним увязался самый молоденький боец отряда — Кацусь.
— Я покажу, пан поручик.
И протянул руку к мешку, которым был накрыт труп. Но Анджеи отстранил руку паренька и сам откинул мешок с лица жертвы. Он узнал Касю.
Анджеи дернул мешок сильнее, открыв труп женщины по пояс. Она лежала с раскрытыми глазами, и ее простая блузка из шотландки была вся в крови. Но лицо, неподвижное и окаменевшее, оставалось спокойным.
Анджеи нагнулся еще ниже и прикоснулся к ее лбу. Он был еще теплый. Выстрел прозвучал четверть часа назад. Анджеи передвинул ладонь ниже и прикрыл ей глаза. Потом выпрямился и застыл, глядя на мертвую. Наконец кивнул стоявшему рядом Кацусю, который быстро прикрыл мешком лицо Каси.
Обратный путь к подворотне показался Анджею очень долгим. Надо было решить, что делать со Жбиком. Так оставлять этого нельзя. Пуля в лоб — это было бы простейшее решение вопроса. Простейшее ли?
— Есть тут какой-нибудь подвал? — спросил он. Кацусь знал все.
— Есть,— выпалил он,— есть, только все заперты.
— Надо открыть,— сказал Анджеи,— и пусть двое отведут Жбика в подвал. И сторожат.
Он понимал, какой бессмыслицей было его приказание. Но ничего больше не приходило в голову, ему не хотелось кончать с парнем здесь, во дворе.
— Откуда взялась эта женщина? — спросил он еще, и это тоже было бессмыслицей.
— Пришла, еду какую-то несла.
— Еду? Где же она?
Ребята смотрели друг на друга и молчали.
Анджеи подумал, что лучше уж не раскапывать всю эту историю, и пошел к дому. Поднимаясь по лестнице, он старался отогнать от себя мысль, что «рота» умышленно убила Касю. На этот раз, конечно, нет, а вот что будет через несколько дней?
Когда он вошел в комнату, Геленка и Губерт молчали. Несмотря на слабый свет быстро догоравших свечей, он заметил на лбу Губерта мелкие капельки пота. Анджеи сел рядом с сестрой, вытянув свои длинные ноги.
— У тебя температура, Губерт,— проговорил он.— Ну что вы молчите?
Губерт вздрогнул.
— Мы говорили о Бронеке,— сказал он.
— И об Алеке,— колко добавила Геленка.
Жесты и голос Анджея выдавали, что водка подействовала на него. Он прямо-таки накинулся на Губерта.
— Этого Алека я простить тебе не могу,— сказал Анджей.— Чем тебе всегда так нравился этот хлыщ?
— Порой он бывал очень энергичен,— вспомнил Губерт.
— Ты носился с ним, как дурень с писаной торбой,— пожал плечами Анджей. — Зауряднейший сноб. И вся его живопись...
— Ты не всегда так говорил о нем, — начал терять терпение Губерт.
— Верно, не всегда. Я считал Алека другом. Но эта его мазня! Хуже нет, когда друг — неудавшийся художник, не знаешь, что ему сказать.
— Ну у Алека есть способности.
— Да ты что? — фыркнул вдруг Анджей.— Способности! Вот у Бронека был талант. В гетто он писал еще лучше. То есть рисовал, ведь он не писал красками. Да, но погиб... Это был талант, во всем, что он делал, было нечто такое... Ну, посмотри вот на эту женщину.
Он поднял свечу и осветил одну из обнаженных Бронека. Маленькая, худенькая девушка со светлыми раскосыми глазами. Только сейчас, при свете свечи, стало видно, что это Геленка. Анджей хмыкнул и поставил подсвечник на место. Геленка сидела неподвижно.
— Погиб,— повторил Анджей.— Ты понимаешь это слово? Губерт не отвечал. Зато заговорила Геленка:
— Это было преступление — допустить, чтобы сгорели те дома. Пекло, а рядом Луна-парк.
— Геленка считает,— словно объясняя, обратился Анджей к Губерту,— что мы должны были выступить тогда, а не сейчас. Что нельзя было допустить уничтожения гетто.
Губерт внимательно посмотрел на Геленку.
— Это зависело не от нас,— сказал он.
— А сейчас? — пожала плечами Геленка.
— Сейчас тоже не от нас.
— А что зависит от нас? Анджей пожал плечами.
— Ничего.
Губерт, словно отвечая Анджею на давно заданный вопрос, проговорил:
— Погибнуть? А не все ли равно как? Анджей на мгновение задумался.
— Ладно. Разумеется, все равно. Только те, которые погибают, всегда уносят с собой частичку чего-то, что мы должны знать. Они утаивают частицу своей собственной, а значит, и нашей жизни. Бронек унес с собой много картин, рисунков...
Он взглянул на Геленку, которая сидела, наморщив брови, и упорно смотрела на пламя свечей.
— И потом, мы ничего не знаем, — медленно проговорил он. — Женщина, которую там, во дворе, застрелили мои ребята, это Кася, девушка из Пустых Лонк. Каким чудом оказалась она здесь, зачем пришла сюда, откуда взялась — об эюм я уже никогда не узнаю. Раз только и видел ее во время войны. И все унесла с собой...
— Кася? — удивилась Геленка.— Каким чудом?
— Не знаю,— повторил Анджей.— И если кто из нас погибнет,— Анджей разошелся,— то тоже заберет с собой кучу таких вещей, о которых никогда не говорилось. Я думаю, что в голове парня, в которого попадает пуля, все эти вещи собираются и пролетают как фильм, пущенный со скоростью трехсот километров в секунду; весь фильм о том, что осталось невысказанным. Я говорю даже не о том, что он должен был сам себе сказать, но о том, что он не сказал даже самому себе. Мне кажется, что самое страшное проклятие человека — это то, чего он сам себе не мог сказать.
Геленка внимательно посмотрела на Губерта: тот сидел с закрытыми глазами, лицо его все больше покрывалось потом. Она пожала плечами.
В промежутках между словами Анджея — Анджей не выпалил всего этого на одном дыхании, он то и дело обрывал фразы и даже отдельные слова — слышен был шум дождя и шелест воды в водосточной трубе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170