На лестнице он уже знал: это был Стась Чиж.
— Ну, как ты? — спросил Спыхала, когда они вышли во двор.
— Да ничего, как видишь,— усмехнувшись, спокойно ответил Чиж.— Встречаемся на том же самом месте.
— Только спустя четверть века.
— Такой уж это беспокойный век. Они пошли вместе. Чиж встревожился.
— Мы должны расходиться поодиночке,— робко напомнил он Спыхале.
Казимеж засмеялся.
— Да ты только посмотри вокруг,— сказал он,— на нас и внимания-то никто не обратит.
Офицеры шли медленно, их обгоняли люди помоложе. Это были сотни молодых мужчин и женщин, которые торопились на свои сборные пункты. Многие юноши — в сапогах, куртках, с рюкзаками за плечами. Чуть не у каждого — чемодан, сумка или большой сверток. Карманы плащей оттопыривались. Навстречу частенько попадались немецкие патрули, которые делали вид, будто ничего не замечают.
На улице Жабьей они зашли в маленькую кофейню (называлась она «Люля»), почти совсем пустую в эту пору, и сели за столик в углу. С минуту они молча разглядывали друг друга, как бы заново знакомясь. Лицо Чижа, казалось, окаменело. Морщины сходились у плотно сжатого рта, а губы, в молодости довольно пухлые и розовые — Казимеж хорошо это помнил,— стали теперь тонкими и упрямыми. Спыхала отметил про себя, что они производят просто неприятное впечатление. Ему жаль было того свежего и очень розовощекого мужчину: сейчас перед ним сидел какой-то серый и совершенно незнакомый человек. Но, обнаружив в Стасе эти перемены, он, однако, не сделал для себя никаких выводов. Потом он упрекал себя. В самом деле, для дипломата это было непростительной ошибкой.
Наконец, кладя перчатки на стол возле своей чашки, Спыхала нетерпеливо заговорил:
— Видишь, мы опрометчиво растратили самый ценный капитал нашей операции: внезапность.
Стась Чиж не проронил ни слова, он только беспокойно заерзал на стуле. А Спыхала и не ждал ответа.
— Ну, рассказывай,— повелительно обратился он к Чижу,— как ты?
— Что я? Попал как кур во щи. До этого был в лесу.
— Верно. Я тебя не видал.
— Да нет, я уж тут болтаюсь не первый день. Просто не встречались.
— Так,— продолжал допрос Спыхала.— А братья?
— Погибли. Двое — в Катыни, один — в Освенциме. Двое осталось. Один в Лондоне, другой здесь.
— Да, так-то. А что ты делал все эти двадцать лет?
— Мотался по маленьким гарнизонам. Кельцы, Грудзендз.
— Скучал?
— Времени не было. Были жена, сын.
— Теперь нет?
— Теперь нет. Свободен, как птица.
— Да, вот тебе и свобода.
— А ты? Я только фамилию твою встречал... В верхах...
— Надеюсь, ты уже позабыл ее.
— Знаю, ты майор Котляж.
— Верно.
Они внимательно посмотрели друг на друга.
— Ну и что ты на все это скажешь? — спросил Казимеж.
— Что я? Я мелкая сошка,— с наигранной скромностью проговорил Чиж.
— Мама твоя умерла? — неожиданно спросил Спыхала.
— Умерла.
— А мой отец жив,— словно хвастаясь, сказал Казимеж.
— Правда? — безучастно спросил Чиж, тон его делался все холоднее.
— Ну скажи, что ты думаешь обо всем этом балагане? Чиж неопределенно пожал плечами.
— То говорят, что восстания не будет, то будет. Утром так, днем эдак. Ведь даже приказов вовремя не доставили.
Чиж снова что-то пробормотал.
— Почему?— проговорил он немного погодя.— У них было сегодня целое утро.
— Да помилуй же, что ты,— Спыхала всплеснул руками,— всего несколько часов! Ведь это же должна быть мобилизация. А разве мы можем думать о каком-то наступлении? И с обороной ничего не получится, все выкипит. И баста.
— Те тоже молоды. — Чиж неопределенно кивнул на улицу.
— И оттого, что молоды, они должны гибнуть? Их перережут, как баранов.
— В лучшем случае перестреляют.— Тон Чижа становился все более натянутым.
— Ты ведь слышал, что говорили и сегодня и вчера. Если не хватит оружия, раздать топоры, кирки и ломы. Слышишь,
Стась? — с отчаянием в голосе повторил Спыхала,— топоры, кирки, ломы. После шести лет подготовки — вдруг импровизация.
Чиж не притронулся к кофе. Глаза его все больше сужались.
— Так надо. Советы подходят к Праге. Мы обязаны захватить Варшаву прежде, чем они войдут в нее. Мы должны быть хозяевами.
Спыхала засмеялся.
— Всегда хозяевами...— проговорил он.
Скованная фигурка лысого офицера выпрямилась. Лицо его стало каменным.
— Майор Котляж,— проговорил он драматическим шепотом,— вы сеете панику. С этим надо поосторожней, а не то...
Спыхала пришел в себя.
«Я круглый идиот,— подумал он,— и, как всегда, удивительная беспечность. Я ведь не знаю, кто он. Я не видел его больше двадцати лет. А многого ли стоят глупые ребяческие забавы?.. Тогда это была игра, а теперь борьба не на жизнь, а на смерть. Люди становятся все хуже на этом свете».
Он открыто, в упор взглянул в глаза Чижа.
Заговорил о другом.
— Знаешь,— пристально смотря на Чижа, сказал он,— мы столько лет не виделись. А мне казалось, что ничего не переменилось и что оба мы такие же, как двадцать лет назад. А это обычная иллюзия. Мы не стоим на месте. Знаешь,— мягко добавил он, наклоняясь над столом к Станиславу,— никогда не стоит возвращаться к прошлому. Это очень тяжело мстит за себя. Поверь, это приносит самые горькие разочарования.
Тот ничего не понял. Замигал, его маленькие голубые глазки превратились в щелочки.
— Майор Котляж,— повторил он,— не заговаривайте мне зубы. Я знаю, о чем вы думаете.
Спыхала подумал, что маленькие глазки и белые ресницы Чижа сделали его совсем похожим на свинью. И в то же время он понял, что до сих пор ни с кем не был так откровенен.
«Мечу бисер перед свиньей»,— подумал Казимеж.
Он взял себя в руки.
— Знаешь, Стась,— неторопливо проговорил он,— советую со мной не связываться. И не такие шею ломали.
Чиж остолбенел.
— Майор Котляж,— проговорил он,— я доложу командиру. Спыхала встал, взял со стола перчатки и сказал;
— Адье, приятель.
И вышел из кофейни, хлопнув дверью.
II
Утро было бодрящее и солнечное. Над городом повисло лазурное небо — обманчивый предвестник устойчивой погоды. Анджей с самого утра уходил куда-то и только на минутку заглянул в комнату матери. Панна Текла в маленькой столовой (большая была сдана кому-то) готовила первый завтрак. Даже здесь, в заставленном мебелью, спрятавшемся в тени особняке все дышало зноем.
Панну Теклу удивило, что старый Спыхала прошмыгнул по парадной лестнице — здесь его до сих пор никогда не видели — и направился к дверям.
— Куда это вы? — спросила панна Текла. Старик махнул рукой.
— Пойду на Прагу,— сказал он,— погляжу на эти советские танки...
— На Прагу? Вы что, с ума сошли? — воскликнула Текла.— Там немцев полно. Вчера видела, весь день ехали...
Но старик не слушал. Хлопнула дверь парадного входа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
— Ну, как ты? — спросил Спыхала, когда они вышли во двор.
— Да ничего, как видишь,— усмехнувшись, спокойно ответил Чиж.— Встречаемся на том же самом месте.
— Только спустя четверть века.
— Такой уж это беспокойный век. Они пошли вместе. Чиж встревожился.
— Мы должны расходиться поодиночке,— робко напомнил он Спыхале.
Казимеж засмеялся.
— Да ты только посмотри вокруг,— сказал он,— на нас и внимания-то никто не обратит.
Офицеры шли медленно, их обгоняли люди помоложе. Это были сотни молодых мужчин и женщин, которые торопились на свои сборные пункты. Многие юноши — в сапогах, куртках, с рюкзаками за плечами. Чуть не у каждого — чемодан, сумка или большой сверток. Карманы плащей оттопыривались. Навстречу частенько попадались немецкие патрули, которые делали вид, будто ничего не замечают.
На улице Жабьей они зашли в маленькую кофейню (называлась она «Люля»), почти совсем пустую в эту пору, и сели за столик в углу. С минуту они молча разглядывали друг друга, как бы заново знакомясь. Лицо Чижа, казалось, окаменело. Морщины сходились у плотно сжатого рта, а губы, в молодости довольно пухлые и розовые — Казимеж хорошо это помнил,— стали теперь тонкими и упрямыми. Спыхала отметил про себя, что они производят просто неприятное впечатление. Ему жаль было того свежего и очень розовощекого мужчину: сейчас перед ним сидел какой-то серый и совершенно незнакомый человек. Но, обнаружив в Стасе эти перемены, он, однако, не сделал для себя никаких выводов. Потом он упрекал себя. В самом деле, для дипломата это было непростительной ошибкой.
Наконец, кладя перчатки на стол возле своей чашки, Спыхала нетерпеливо заговорил:
— Видишь, мы опрометчиво растратили самый ценный капитал нашей операции: внезапность.
Стась Чиж не проронил ни слова, он только беспокойно заерзал на стуле. А Спыхала и не ждал ответа.
— Ну, рассказывай,— повелительно обратился он к Чижу,— как ты?
— Что я? Попал как кур во щи. До этого был в лесу.
— Верно. Я тебя не видал.
— Да нет, я уж тут болтаюсь не первый день. Просто не встречались.
— Так,— продолжал допрос Спыхала.— А братья?
— Погибли. Двое — в Катыни, один — в Освенциме. Двое осталось. Один в Лондоне, другой здесь.
— Да, так-то. А что ты делал все эти двадцать лет?
— Мотался по маленьким гарнизонам. Кельцы, Грудзендз.
— Скучал?
— Времени не было. Были жена, сын.
— Теперь нет?
— Теперь нет. Свободен, как птица.
— Да, вот тебе и свобода.
— А ты? Я только фамилию твою встречал... В верхах...
— Надеюсь, ты уже позабыл ее.
— Знаю, ты майор Котляж.
— Верно.
Они внимательно посмотрели друг на друга.
— Ну и что ты на все это скажешь? — спросил Казимеж.
— Что я? Я мелкая сошка,— с наигранной скромностью проговорил Чиж.
— Мама твоя умерла? — неожиданно спросил Спыхала.
— Умерла.
— А мой отец жив,— словно хвастаясь, сказал Казимеж.
— Правда? — безучастно спросил Чиж, тон его делался все холоднее.
— Ну скажи, что ты думаешь обо всем этом балагане? Чиж неопределенно пожал плечами.
— То говорят, что восстания не будет, то будет. Утром так, днем эдак. Ведь даже приказов вовремя не доставили.
Чиж снова что-то пробормотал.
— Почему?— проговорил он немного погодя.— У них было сегодня целое утро.
— Да помилуй же, что ты,— Спыхала всплеснул руками,— всего несколько часов! Ведь это же должна быть мобилизация. А разве мы можем думать о каком-то наступлении? И с обороной ничего не получится, все выкипит. И баста.
— Те тоже молоды. — Чиж неопределенно кивнул на улицу.
— И оттого, что молоды, они должны гибнуть? Их перережут, как баранов.
— В лучшем случае перестреляют.— Тон Чижа становился все более натянутым.
— Ты ведь слышал, что говорили и сегодня и вчера. Если не хватит оружия, раздать топоры, кирки и ломы. Слышишь,
Стась? — с отчаянием в голосе повторил Спыхала,— топоры, кирки, ломы. После шести лет подготовки — вдруг импровизация.
Чиж не притронулся к кофе. Глаза его все больше сужались.
— Так надо. Советы подходят к Праге. Мы обязаны захватить Варшаву прежде, чем они войдут в нее. Мы должны быть хозяевами.
Спыхала засмеялся.
— Всегда хозяевами...— проговорил он.
Скованная фигурка лысого офицера выпрямилась. Лицо его стало каменным.
— Майор Котляж,— проговорил он драматическим шепотом,— вы сеете панику. С этим надо поосторожней, а не то...
Спыхала пришел в себя.
«Я круглый идиот,— подумал он,— и, как всегда, удивительная беспечность. Я ведь не знаю, кто он. Я не видел его больше двадцати лет. А многого ли стоят глупые ребяческие забавы?.. Тогда это была игра, а теперь борьба не на жизнь, а на смерть. Люди становятся все хуже на этом свете».
Он открыто, в упор взглянул в глаза Чижа.
Заговорил о другом.
— Знаешь,— пристально смотря на Чижа, сказал он,— мы столько лет не виделись. А мне казалось, что ничего не переменилось и что оба мы такие же, как двадцать лет назад. А это обычная иллюзия. Мы не стоим на месте. Знаешь,— мягко добавил он, наклоняясь над столом к Станиславу,— никогда не стоит возвращаться к прошлому. Это очень тяжело мстит за себя. Поверь, это приносит самые горькие разочарования.
Тот ничего не понял. Замигал, его маленькие голубые глазки превратились в щелочки.
— Майор Котляж,— повторил он,— не заговаривайте мне зубы. Я знаю, о чем вы думаете.
Спыхала подумал, что маленькие глазки и белые ресницы Чижа сделали его совсем похожим на свинью. И в то же время он понял, что до сих пор ни с кем не был так откровенен.
«Мечу бисер перед свиньей»,— подумал Казимеж.
Он взял себя в руки.
— Знаешь, Стась,— неторопливо проговорил он,— советую со мной не связываться. И не такие шею ломали.
Чиж остолбенел.
— Майор Котляж,— проговорил он,— я доложу командиру. Спыхала встал, взял со стола перчатки и сказал;
— Адье, приятель.
И вышел из кофейни, хлопнув дверью.
II
Утро было бодрящее и солнечное. Над городом повисло лазурное небо — обманчивый предвестник устойчивой погоды. Анджей с самого утра уходил куда-то и только на минутку заглянул в комнату матери. Панна Текла в маленькой столовой (большая была сдана кому-то) готовила первый завтрак. Даже здесь, в заставленном мебелью, спрятавшемся в тени особняке все дышало зноем.
Панну Теклу удивило, что старый Спыхала прошмыгнул по парадной лестнице — здесь его до сих пор никогда не видели — и направился к дверям.
— Куда это вы? — спросила панна Текла. Старик махнул рукой.
— Пойду на Прагу,— сказал он,— погляжу на эти советские танки...
— На Прагу? Вы что, с ума сошли? — воскликнула Текла.— Там немцев полно. Вчера видела, весь день ехали...
Но старик не слушал. Хлопнула дверь парадного входа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170