Актеры исподлобья поглядывали друг на друга, даже Керубин лишился дара речи.
И только сержант, все еще стоявший на подножке, просунул голову в машину и, с беспокойством поглядывая на побледневшую актрису, вдруг обрушил всю силу своего унтер-офицерского голоса на бедного пана Франтишека.
— Вы что, рехнулись? О чем вы думаете! На север... на север?! Да ведь они с севера идут, эти гитлеры проклятые... Куда? Куда?! Куда?! — заорал он, заметив какую-то повозку, которая тоже катила в северном направлении. Но повозка с грохотом умчалась.
— Вот видите,— упавшим голосом сказал Франтишек.
— Ничего я не вижу, только знаю, что ату телегу обстреляет немчура. Вы-то еще ничего не видели,— многозначительно добавил сержант,— а я уж повидал. Под Лодзью мы лежали в поле, а они как начали с самолетов... Ну, будет зря болтать: поворачивай к югу...
Тут уж не выдержал Колышко.
— Отсюда на юг не проехать. Надо на Брест.
— Ладно, на Брест, так на Брест.— И сержант открыл левую дверцу машины.— Эге, да здесь и для меня место найдется,— сказал он, садясь на корточки в ногах у Вычерувны.— Ну, давай, гони, объезжай Седльцы, чтобы миновать пожары, и прямиком на Брест.
— Послушайте,— дрожащим голосом сказал Франтишек,— я жену оставил на дороге.
— Не беспокойся,— с явной издевкой ответил сержант,— вексель и жена всегда найдутся. И только попробуй, сукин сын, не поехать!
Вдруг дверца машины с правой стороны отворилась, и один из молодых актеров выпрыгнул на дорогу. Через минуту он исчез в толпе.
— Видали героя? — засмеялся сержант и добавил уже мягче, подталкивая Голомбека револьвером в затылок: — Ну, поехали, поехали, красавчик, жми, пока бензин не кончится.
— Ради бога, поезжайте поскорее,— безжизненным голосом произнесла Вычерувна.
Голомбек подчинился приказу вооруженного сержанта.
III
Войдя в столовую, Анджей и Ромек увидели за столом Ройскую и Спыхалу. Яркий свет лампы разливал вокруг спокойствие, поразившее Анджея. Мирная, обжитая комната, стол с еще не убранными синими тарелками, хлебные крошки на скатерти,— все это принадлежало тому, «тихому» миру, с которым он простился там, под кленом. Щуря глаза, Анджей без тени удивления поздоровался с Казимежем. Свет лампы падал прямо на пани Ройскую, высвечивая морщины на ее стареющем лице и ясные, янтарного цвета глаза. Она слушала Спыхалу с необычайным вниманием. Тот говорил очень медленно, словно с трудом объяснял Ройской, почему вернулся. Ясно было, что одновременно объяснял и самому себе. Выглядел он очень усталым. Не присаживаясь к столу, Анджей неожиданно вмешался в разговор.
— Но ведь это вполне понятно,— сказал он Казимежу,— что вы вернулись. И наверняка хотите вернуться в Варшаву? Мы тоже.
Ройская взглянула на Анджея. Ее удивило возбужденное состояние юноши.
— Хочешь простокваши? — спросила она.— Мы уже поужинали, но простокваша в буфете стоит. Поешь и ты, Ромек.
Анджей нашел в буфете горшочек простокваши, налил по стакану себе и Ромеку. Они уселись за стол.
— Послушайте, что рассказывает пан Спыхала,— сказала Ройская.
Спыхала бегло взглянул на нее. То, что он тут рассказывал, предназначалось только для Ройской. Ему вовсе не хотелось продолжать при мальчиках.
В то же время он внимательно слушал Анджея.
— Чего уж там,— говорил молодой Голомбек.— Здесь мы ничего не высидим, мы с Ромеком решили ехать в Варшаву.
Анджей все больше раздражал Ройскую. Она повернулась к Спыхале:
— Шофер, который вернулся, рассказывал про вас удивительные вещи...
Опустив глаза, Спыхала вертел в руках подставку от столового прибора. Разговор этот был ему явно не по вкусу. Анджей замолчал, глядя на бывшего учителя. Ему казалось, что тот чего-то стыдится.
— Те удивительные вещи,— сказал Спыхала как бы через силу,— длились недолго. Для литературы это, возможно, интересный факт, но — это надо констатировать — литература бесполезна в такие напряженные моменты. Пахать — это хорошо лишь у Реймонта.
Анджей не понимал, о чем говорит Спыхала, но почувствовал: в его словах кроется что-то важное.
Казимеж решительно поднял глаза и обратился теперь прямо к Анджею:
— Тот старый крестьянин, у которого я пахал, сказал мне: «Вы никогда ничего не сможете сделать, если не будете в самой середке...»
— В самой середке? Что это значит? — наивно спросил Анджей.
Ромек коснулся руки Анджея, как бы удерживая его от этого вопроса.
Спыхала не ответил. А Ройская улыбнулась и, как всегда, слегка запинаясь, сказала:
— Этот крестьянин был прав, пан Казимеж.
Но Спыхала все молчал, не зная точно, чего можно ожидать от Анджея. Временами он побаивался этого парня, который знал о нем больше, чем надо. И мог скомпрометировать ею в глазах Ройской, а то и еще в чьих-нибудь глазах.
— Мне тоже кажется,— продолжала пани Эвелина,— что ничего нельзя сделать, оставаясь в стороне. Надо быть «в середке», если хочешь чего-то добиться.
— Наше положение настолько сложное,— серьезно сказал Спыхала,— что сейчас даже трудно сказать, что именно надо делать и где надо быть. Пе исключено, что даже разговор о необходимости что-либо делагь является сейчас безумием. Все попытки установить истину сведены на нет. Мы лишены какой-либо возможности...
— Но все-таки не возможности мыслить,— очень убежденно сказала Ройская.
Спыхала взглянул на нее внимательно. Кажется, даже с удивлением.
«Она теперь совсем иная, чем в ту войну»,— мелькнуло в его мозгу, и он на минуту задумался. Поймал себя на сентиментальных воспоминаниях о былых беседах с Ройской и тут же заставил себя вернуться к действительности. «Как странно, за все время, что я пробыл у этого крестьянина, мне ни разу не вспомнилась Марыся»,— отметил он мысленно.
И обратился к Анджею, словно только сейчас заметил его и собирался задать ему ряд вопросов.
— От отца нет никаких вестей? Анджей покраснел до корней волос. —- Нет,— буркнул он.
Спыхала хотел еще о чем-то спросить, но сдержался.
— Ну так едем мы в Варшаву или нет? — вмешался раздраженно Ромек.
— Вы не представляете, пан Казимеж, как Оля всем этим расстроена,— подчеркнуто светским тоном произнесла Ройская.
Спыхала сообразил, что она разгадала его невысказанный вопрос. И встревожился:
— Пани Оля еще здесь? Надеюсь, она никуда не уехала? Ройская удивилась.
— Разумеется, здесь. Куда же ей ехать? Неизвестно, где мужа искать, а отправляться сейчас в дорогу слишком опасно. Анджей не отпустил бы мать одну.
— Довольно и того, что я потерял отца,— глухо сказал Анджей. В словах его слышалось глубокое отчаяние.
Спыхала с сочувствием посмотрел на Анджея.
— Но мне кажется,— сказал он, обращаясь прямо к нему,— что и здесь сидеть бессмысленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
И только сержант, все еще стоявший на подножке, просунул голову в машину и, с беспокойством поглядывая на побледневшую актрису, вдруг обрушил всю силу своего унтер-офицерского голоса на бедного пана Франтишека.
— Вы что, рехнулись? О чем вы думаете! На север... на север?! Да ведь они с севера идут, эти гитлеры проклятые... Куда? Куда?! Куда?! — заорал он, заметив какую-то повозку, которая тоже катила в северном направлении. Но повозка с грохотом умчалась.
— Вот видите,— упавшим голосом сказал Франтишек.
— Ничего я не вижу, только знаю, что ату телегу обстреляет немчура. Вы-то еще ничего не видели,— многозначительно добавил сержант,— а я уж повидал. Под Лодзью мы лежали в поле, а они как начали с самолетов... Ну, будет зря болтать: поворачивай к югу...
Тут уж не выдержал Колышко.
— Отсюда на юг не проехать. Надо на Брест.
— Ладно, на Брест, так на Брест.— И сержант открыл левую дверцу машины.— Эге, да здесь и для меня место найдется,— сказал он, садясь на корточки в ногах у Вычерувны.— Ну, давай, гони, объезжай Седльцы, чтобы миновать пожары, и прямиком на Брест.
— Послушайте,— дрожащим голосом сказал Франтишек,— я жену оставил на дороге.
— Не беспокойся,— с явной издевкой ответил сержант,— вексель и жена всегда найдутся. И только попробуй, сукин сын, не поехать!
Вдруг дверца машины с правой стороны отворилась, и один из молодых актеров выпрыгнул на дорогу. Через минуту он исчез в толпе.
— Видали героя? — засмеялся сержант и добавил уже мягче, подталкивая Голомбека револьвером в затылок: — Ну, поехали, поехали, красавчик, жми, пока бензин не кончится.
— Ради бога, поезжайте поскорее,— безжизненным голосом произнесла Вычерувна.
Голомбек подчинился приказу вооруженного сержанта.
III
Войдя в столовую, Анджей и Ромек увидели за столом Ройскую и Спыхалу. Яркий свет лампы разливал вокруг спокойствие, поразившее Анджея. Мирная, обжитая комната, стол с еще не убранными синими тарелками, хлебные крошки на скатерти,— все это принадлежало тому, «тихому» миру, с которым он простился там, под кленом. Щуря глаза, Анджей без тени удивления поздоровался с Казимежем. Свет лампы падал прямо на пани Ройскую, высвечивая морщины на ее стареющем лице и ясные, янтарного цвета глаза. Она слушала Спыхалу с необычайным вниманием. Тот говорил очень медленно, словно с трудом объяснял Ройской, почему вернулся. Ясно было, что одновременно объяснял и самому себе. Выглядел он очень усталым. Не присаживаясь к столу, Анджей неожиданно вмешался в разговор.
— Но ведь это вполне понятно,— сказал он Казимежу,— что вы вернулись. И наверняка хотите вернуться в Варшаву? Мы тоже.
Ройская взглянула на Анджея. Ее удивило возбужденное состояние юноши.
— Хочешь простокваши? — спросила она.— Мы уже поужинали, но простокваша в буфете стоит. Поешь и ты, Ромек.
Анджей нашел в буфете горшочек простокваши, налил по стакану себе и Ромеку. Они уселись за стол.
— Послушайте, что рассказывает пан Спыхала,— сказала Ройская.
Спыхала бегло взглянул на нее. То, что он тут рассказывал, предназначалось только для Ройской. Ему вовсе не хотелось продолжать при мальчиках.
В то же время он внимательно слушал Анджея.
— Чего уж там,— говорил молодой Голомбек.— Здесь мы ничего не высидим, мы с Ромеком решили ехать в Варшаву.
Анджей все больше раздражал Ройскую. Она повернулась к Спыхале:
— Шофер, который вернулся, рассказывал про вас удивительные вещи...
Опустив глаза, Спыхала вертел в руках подставку от столового прибора. Разговор этот был ему явно не по вкусу. Анджей замолчал, глядя на бывшего учителя. Ему казалось, что тот чего-то стыдится.
— Те удивительные вещи,— сказал Спыхала как бы через силу,— длились недолго. Для литературы это, возможно, интересный факт, но — это надо констатировать — литература бесполезна в такие напряженные моменты. Пахать — это хорошо лишь у Реймонта.
Анджей не понимал, о чем говорит Спыхала, но почувствовал: в его словах кроется что-то важное.
Казимеж решительно поднял глаза и обратился теперь прямо к Анджею:
— Тот старый крестьянин, у которого я пахал, сказал мне: «Вы никогда ничего не сможете сделать, если не будете в самой середке...»
— В самой середке? Что это значит? — наивно спросил Анджей.
Ромек коснулся руки Анджея, как бы удерживая его от этого вопроса.
Спыхала не ответил. А Ройская улыбнулась и, как всегда, слегка запинаясь, сказала:
— Этот крестьянин был прав, пан Казимеж.
Но Спыхала все молчал, не зная точно, чего можно ожидать от Анджея. Временами он побаивался этого парня, который знал о нем больше, чем надо. И мог скомпрометировать ею в глазах Ройской, а то и еще в чьих-нибудь глазах.
— Мне тоже кажется,— продолжала пани Эвелина,— что ничего нельзя сделать, оставаясь в стороне. Надо быть «в середке», если хочешь чего-то добиться.
— Наше положение настолько сложное,— серьезно сказал Спыхала,— что сейчас даже трудно сказать, что именно надо делать и где надо быть. Пе исключено, что даже разговор о необходимости что-либо делагь является сейчас безумием. Все попытки установить истину сведены на нет. Мы лишены какой-либо возможности...
— Но все-таки не возможности мыслить,— очень убежденно сказала Ройская.
Спыхала взглянул на нее внимательно. Кажется, даже с удивлением.
«Она теперь совсем иная, чем в ту войну»,— мелькнуло в его мозгу, и он на минуту задумался. Поймал себя на сентиментальных воспоминаниях о былых беседах с Ройской и тут же заставил себя вернуться к действительности. «Как странно, за все время, что я пробыл у этого крестьянина, мне ни разу не вспомнилась Марыся»,— отметил он мысленно.
И обратился к Анджею, словно только сейчас заметил его и собирался задать ему ряд вопросов.
— От отца нет никаких вестей? Анджей покраснел до корней волос. —- Нет,— буркнул он.
Спыхала хотел еще о чем-то спросить, но сдержался.
— Ну так едем мы в Варшаву или нет? — вмешался раздраженно Ромек.
— Вы не представляете, пан Казимеж, как Оля всем этим расстроена,— подчеркнуто светским тоном произнесла Ройская.
Спыхала сообразил, что она разгадала его невысказанный вопрос. И встревожился:
— Пани Оля еще здесь? Надеюсь, она никуда не уехала? Ройская удивилась.
— Разумеется, здесь. Куда же ей ехать? Неизвестно, где мужа искать, а отправляться сейчас в дорогу слишком опасно. Анджей не отпустил бы мать одну.
— Довольно и того, что я потерял отца,— глухо сказал Анджей. В словах его слышалось глубокое отчаяние.
Спыхала с сочувствием посмотрел на Анджея.
— Но мне кажется,— сказал он, обращаясь прямо к нему,— что и здесь сидеть бессмысленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170