И снова боль. И опять слезы. Я не нашла в Пэмбертоне ни безопасности, ни уравновешенности, ни покоя, а сама я отказалась от чувственности и восторга.
„Я заканчиваю это безумное волшебство", – сказал Просперо в „Буре" Шекспира. Интересно, чувствовал ли он внутри себя такую же бесконечную пустоту, когда волшебство исчезло, и такую же уверенность, что больше уже ничего не вернется.
За день до отъезда Хилари я услышала робкий стук в дверь и устало, в коконе ватной мрачности пошла открывать. Хилари и я накануне мало спали, как, впрочем, и много ночей до этого. Утомление сказывалось на нас обеих.
Мое сердце конвульсивно сжалось, когда я увидела стоящего на крыльце мужчину. Или опирающегося о крыльцо. Он был таким безумно худым, что больше всего напоминал кучу костей, свободно завернутую в пепельно-серую кожу и поддерживаемую тростью, сделанной из какой-то сухой искривленной лозы, обвитой вокруг крепкой жерди. Голова мужчины свисала на грудь, и хотя на термометре рядом с дверью было 92 по Фаренгейту, он был одет в толстый, болтающийся старый свитер, горло закрывал вылинявший шарф, на голову была нахлобучена вязаная шапка. Я не боялась его – я инстинктивно понимала, что здесь не может быть никакой опасности, – но мне было страшно само чувство отвращения и ужаса. Я открыла рот, чтобы узнать, что нужно этому человеку, но в этот момент он поднял голову и улыбнулся. Я увидела, что это был Скретч.
Мощный прилив печали высосал воздух из моей груди, Скретч умирал. Я прочла это во всем его теле и увидела знание о близкой смерти в его глазах. Они были затуманены, как-то очень спокойны и теперь смотрели внутрь. Но когда старик улыбнулся, улыбка затронула и их. Я взяла себя в руки, улыбнулась в ответ и протянула руки гостю.
– Скретч! Ох, я так скучала по тебе. Я даже не понимала, как сильно скучала.
Он оттолкнулся тростью, сделал шаг и обнял меня. Я уловила старый запах Скретча – запах леса, древесного дыма, чистой высохшей на солнце одежды, но под этим было что-то новое. Темный, густой, скрытый, слегка напоминающий фруктовый аромат и легкий запах гниения. Я содрогнулась. Я поняла, что почувствовала дыхание ожидающей его смерти. Как хотелось надеяться, что он не улавливал этого дыхания, пока сам ждал ее прихода.
Мы постояли еще немного. Я поддерживала старика, чтобы он не упал. Даже под несколькими слоями ткани я могла чувствовать старые кости. Они были какими-то вялыми. Затем Скретч мягко прижал меня к себе и отстранился.
– Я пришел повидаться с тобой и с Хилари, – сказал он. Старик не вздыхал с усилием при разговоре, но слова его были слабыми, будто их подталкивало еле слышное дыхание. – Я узнал, что школы ваши на каникулах, и думал поймать вас дома. Слышал, что Хилари не больно хорошо себя чувствует и скоро уезжает. Я решил, что мне надо проведать вас всех.
– Входи, – пригласила я. – Садись и дай я приготовлю тебе что-нибудь выпить. Может, хочешь перекусить? У меня есть хороший старомодный лимонный пудинг, его сделала миссис Колтер.
Скретч вежливо отмахнулся от обоих предложений так, как делает человек, у которого мало времени.
– Не могу я долго оставаться. Моя девчонка скоро заедет за мной. Она подвезла меня, когда ехала в клинику с младшим. Ему делают прививки перед школой, это много времени не займет, хотя ладно, не откажусь от капельки виски.
Он все еще стоял, когда я принесла стакан. Скретч сделал глоток и вздохнул – слегка более сильный звук, чем его слова. Затем глянул на меня. Взгляд был таким же, как прежде, – спокойным, ровным и многое выражающим.
– Куда едет Хилари?
– Она едет… провести несколько дней со своим отцом, – ответила я, прокашливаясь. – Как ты узнал, что она уезжает? И что она была больна?
– Человек слышит о многом, – проговорил Скретч, не желая продолжать эту тему. – А как насчет тебя, Энди? Ты здорова? Тоже выглядишь не особенно хорошо.
– У меня все в порядке. Конечно, все в порядке.
Я говорила поспешно, в страхе, что он упомянет о Томе. Не мог же он приехать сюда, чтобы уговаривать меня вернуться к Дэбни.
– Скретч, Хилари в своей комнате. Через минуту я отведу тебя к ней. Она… не совсем в норме, но ее здоровье начинает чуть-чуть улучшаться, и я не хочу как-либо расстраивать ее. Знаю, и ты не хотел бы этого ни за что на свете. Она будет в восторге, если увидится с тобой. Но, Скретч, пожалуйста… не говори с ней о Томе. Она нашла какое-то решение этого вопроса, она совсем не упоминает о Томе.
– Не собираюсь я об этом говорить, – мягко улыбнулся мне Скретч.
– И не нужно беседовать о лесах, – просила я, ненавидя все эти причитания, состоящие из „нет", но зная, что должна сказать об этом Скретчу. – Думаю, одна из причин, почему она хочет ехать в Атланту, заключается в стремлении отдалиться от лесов.
– Энди, не собираюсь я говорить с Хил о Томе, если она сама не спросит, – уверил меня старик. – Но я не могу обещать насчет лесов. Она толковая маленькая девочка и очень хорошая. У нас много общих дел. У меня и у нее. Это никого не касается, кроме нас. Но обещаю, что не скажу ничего, что навредит ей. Ведь не проповедь ей я приехал читать. Я приехал из-за себя. Сдается мне, что я старею. Вот и решил повидаться с вами, пока… не наступит зима.
Слезы сдавили мне горло.
– До зимы мы еще много раз увидимся. Тебе не нужно было ехать так далеко, чтобы навестить нас. Мы приедем… мы приедем в верховья, чтобы увидеться с тобой.
Скретч решительно покачал головой:
– Нет. Не выйдет, Энди. Лучше оставить все так, как сейчас. Сейчас леса для Хилари и тебя – неподходящее место. Оставьте лес в покое на какое-то время.
Внезапно меня осенило:
– Ты приехал попытаться уговорить Хил не уезжать, да?
Не знаю, почему эта мысль так встревожила меня. Мне пришлось много дней подряд закусывать губу, чтобы удержаться от подобных разговоров.
– Нет, – ответил Скретч.
Его голос казался глубоким от некоторого изумления, несмотря на слабое дыхание. Это было изумление взрослого в отношении к ребенку. Иногда я слышала его и в своем голосе, когда разговаривала с Хилари.
– Думаю, ей следует поехать. Рад я, что она едет туда, в самую Атланту. Надолго она едет?
– На десять дней. Она возвратится в пятницу, перед началом занятий в школе.
Скретч кивнул. Он посмотрел в сторону, вдаль.
– Это хорошо. Достаточно долго.
– Достаточно для чего?
– Кое для чего, что я должен закончить, – ответил старик. – Я уже подхожу к этому. Не беспокойся. Как раз хорошо, что она сейчас будет на севере.
Старик вновь взглянул на меня.
– Не волнуйся, Энди. Она возвратится обратно.
– Откуда ты знаешь? – прошептала я. Он улыбнулся.
– Это одна из причин, почему я приехал.
Я провела Скретча к комнате Хил и постучала в закрытую дверь. Молчание длилось долго, затем девочка открыла дверь и высунула голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
„Я заканчиваю это безумное волшебство", – сказал Просперо в „Буре" Шекспира. Интересно, чувствовал ли он внутри себя такую же бесконечную пустоту, когда волшебство исчезло, и такую же уверенность, что больше уже ничего не вернется.
За день до отъезда Хилари я услышала робкий стук в дверь и устало, в коконе ватной мрачности пошла открывать. Хилари и я накануне мало спали, как, впрочем, и много ночей до этого. Утомление сказывалось на нас обеих.
Мое сердце конвульсивно сжалось, когда я увидела стоящего на крыльце мужчину. Или опирающегося о крыльцо. Он был таким безумно худым, что больше всего напоминал кучу костей, свободно завернутую в пепельно-серую кожу и поддерживаемую тростью, сделанной из какой-то сухой искривленной лозы, обвитой вокруг крепкой жерди. Голова мужчины свисала на грудь, и хотя на термометре рядом с дверью было 92 по Фаренгейту, он был одет в толстый, болтающийся старый свитер, горло закрывал вылинявший шарф, на голову была нахлобучена вязаная шапка. Я не боялась его – я инстинктивно понимала, что здесь не может быть никакой опасности, – но мне было страшно само чувство отвращения и ужаса. Я открыла рот, чтобы узнать, что нужно этому человеку, но в этот момент он поднял голову и улыбнулся. Я увидела, что это был Скретч.
Мощный прилив печали высосал воздух из моей груди, Скретч умирал. Я прочла это во всем его теле и увидела знание о близкой смерти в его глазах. Они были затуманены, как-то очень спокойны и теперь смотрели внутрь. Но когда старик улыбнулся, улыбка затронула и их. Я взяла себя в руки, улыбнулась в ответ и протянула руки гостю.
– Скретч! Ох, я так скучала по тебе. Я даже не понимала, как сильно скучала.
Он оттолкнулся тростью, сделал шаг и обнял меня. Я уловила старый запах Скретча – запах леса, древесного дыма, чистой высохшей на солнце одежды, но под этим было что-то новое. Темный, густой, скрытый, слегка напоминающий фруктовый аромат и легкий запах гниения. Я содрогнулась. Я поняла, что почувствовала дыхание ожидающей его смерти. Как хотелось надеяться, что он не улавливал этого дыхания, пока сам ждал ее прихода.
Мы постояли еще немного. Я поддерживала старика, чтобы он не упал. Даже под несколькими слоями ткани я могла чувствовать старые кости. Они были какими-то вялыми. Затем Скретч мягко прижал меня к себе и отстранился.
– Я пришел повидаться с тобой и с Хилари, – сказал он. Старик не вздыхал с усилием при разговоре, но слова его были слабыми, будто их подталкивало еле слышное дыхание. – Я узнал, что школы ваши на каникулах, и думал поймать вас дома. Слышал, что Хилари не больно хорошо себя чувствует и скоро уезжает. Я решил, что мне надо проведать вас всех.
– Входи, – пригласила я. – Садись и дай я приготовлю тебе что-нибудь выпить. Может, хочешь перекусить? У меня есть хороший старомодный лимонный пудинг, его сделала миссис Колтер.
Скретч вежливо отмахнулся от обоих предложений так, как делает человек, у которого мало времени.
– Не могу я долго оставаться. Моя девчонка скоро заедет за мной. Она подвезла меня, когда ехала в клинику с младшим. Ему делают прививки перед школой, это много времени не займет, хотя ладно, не откажусь от капельки виски.
Он все еще стоял, когда я принесла стакан. Скретч сделал глоток и вздохнул – слегка более сильный звук, чем его слова. Затем глянул на меня. Взгляд был таким же, как прежде, – спокойным, ровным и многое выражающим.
– Куда едет Хилари?
– Она едет… провести несколько дней со своим отцом, – ответила я, прокашливаясь. – Как ты узнал, что она уезжает? И что она была больна?
– Человек слышит о многом, – проговорил Скретч, не желая продолжать эту тему. – А как насчет тебя, Энди? Ты здорова? Тоже выглядишь не особенно хорошо.
– У меня все в порядке. Конечно, все в порядке.
Я говорила поспешно, в страхе, что он упомянет о Томе. Не мог же он приехать сюда, чтобы уговаривать меня вернуться к Дэбни.
– Скретч, Хилари в своей комнате. Через минуту я отведу тебя к ней. Она… не совсем в норме, но ее здоровье начинает чуть-чуть улучшаться, и я не хочу как-либо расстраивать ее. Знаю, и ты не хотел бы этого ни за что на свете. Она будет в восторге, если увидится с тобой. Но, Скретч, пожалуйста… не говори с ней о Томе. Она нашла какое-то решение этого вопроса, она совсем не упоминает о Томе.
– Не собираюсь я об этом говорить, – мягко улыбнулся мне Скретч.
– И не нужно беседовать о лесах, – просила я, ненавидя все эти причитания, состоящие из „нет", но зная, что должна сказать об этом Скретчу. – Думаю, одна из причин, почему она хочет ехать в Атланту, заключается в стремлении отдалиться от лесов.
– Энди, не собираюсь я говорить с Хил о Томе, если она сама не спросит, – уверил меня старик. – Но я не могу обещать насчет лесов. Она толковая маленькая девочка и очень хорошая. У нас много общих дел. У меня и у нее. Это никого не касается, кроме нас. Но обещаю, что не скажу ничего, что навредит ей. Ведь не проповедь ей я приехал читать. Я приехал из-за себя. Сдается мне, что я старею. Вот и решил повидаться с вами, пока… не наступит зима.
Слезы сдавили мне горло.
– До зимы мы еще много раз увидимся. Тебе не нужно было ехать так далеко, чтобы навестить нас. Мы приедем… мы приедем в верховья, чтобы увидеться с тобой.
Скретч решительно покачал головой:
– Нет. Не выйдет, Энди. Лучше оставить все так, как сейчас. Сейчас леса для Хилари и тебя – неподходящее место. Оставьте лес в покое на какое-то время.
Внезапно меня осенило:
– Ты приехал попытаться уговорить Хил не уезжать, да?
Не знаю, почему эта мысль так встревожила меня. Мне пришлось много дней подряд закусывать губу, чтобы удержаться от подобных разговоров.
– Нет, – ответил Скретч.
Его голос казался глубоким от некоторого изумления, несмотря на слабое дыхание. Это было изумление взрослого в отношении к ребенку. Иногда я слышала его и в своем голосе, когда разговаривала с Хилари.
– Думаю, ей следует поехать. Рад я, что она едет туда, в самую Атланту. Надолго она едет?
– На десять дней. Она возвратится в пятницу, перед началом занятий в школе.
Скретч кивнул. Он посмотрел в сторону, вдаль.
– Это хорошо. Достаточно долго.
– Достаточно для чего?
– Кое для чего, что я должен закончить, – ответил старик. – Я уже подхожу к этому. Не беспокойся. Как раз хорошо, что она сейчас будет на севере.
Старик вновь взглянул на меня.
– Не волнуйся, Энди. Она возвратится обратно.
– Откуда ты знаешь? – прошептала я. Он улыбнулся.
– Это одна из причин, почему я приехал.
Я провела Скретча к комнате Хил и постучала в закрытую дверь. Молчание длилось долго, затем девочка открыла дверь и высунула голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169