Я дам вам что-нибудь выпить, пока готовлю, Хилари может поспать, если хочет, – Том заметил смежающиеся ресницы девочки.
– Но нам уже пора возвращаться, – начала было я.
– Мама, пожалуйста, – настойчиво попросила Хил. – Я хочу видеть, как спит Мисси под меховым покрывалом.
– Да, пожалуйста, – подхватил Том. – Я хочу кое-что показать вам. После восхода луны. Я не задержу вас допоздна.
– Мы будем опять танцевать? – сонно спросила Хилари.
– Лучше. Мы будем маршировать.
– Мама…
Внезапно мой мятущийся дух почувствовал облегчение и сердце успокоилось. Я поняла, что должна ощущать моя дочка: простую, задерживающую дыхание радость от ожидания чудесного, того, что может произойти здесь, в этом владении волшебника.
– Ну хорошо, конечно, – согласилась я. – Вначале пирог с хурмой, а затем мы маршируем.
Мы уложили Хилари и козочку в мягкую постель, натянули на них развращающе красивое покрывало, понаблюдали, как козленок и ребенок покрутились и свернулись, засыпая, и пошли обратно в гостиную.
Том натянул через голову синий велюровый свитер с круглым воротом, убрал черные волосы с глаз и поставил запись оркестра под управлением Солти, исполняющего Бетховена. Зазвучала чистая и могучая музыка. Хозяин домина разжег огонь и принес мне шотландское виски, которое я попросила, а себе сделал сухой мартини со льдом.
Том дирижировал музыкой Бетховена, двигаясь вокруг большой кухонной плиты, помешивая и пробуя, разговаривая сам с собой. Или со мной? Я не знала, с кем именно.
– Эстрагон? Я думаю – да. И может быть, капельку лимонного и базиликового сока, и еще хорошую порцию шерри… Так, да-да-да-да!.. Господи, это прекрасно, это просто прекрасно! Представляете? Иметь все это в голове!
– Вы со мной разговариваете? – лениво спросила я, располагаясь перед камином, где Том поставил для меня одно из своих замасленных старых больших кресел, набрасывая на плечи мягкий, пахнущий вереском старый плащ, чтобы спрятаться от ночного холода.
– Да, с вами или с тем, кто будет слушать, или ни с кем. Это одна из привилегий одиночества – разговор с самим собой. Ужасно недооцененный метод терапии и верная преграда скуке. Никогда не знаешь, кто ответит… Ну вот. Это почти готово. Хотите разбудить Хилари или пусть спит?
– Пусть спит. Она не будет голодной, когда проснется. Этого никогда не бывает. Я дам ей что-нибудь по приезде домой, если она захочет. Последнее время на ужин она ест хлопья и молоко.
– А вы хорошая мать, не так ли, Диана? – произнес Том серьезно. – Может быть, вы трясетесь над Хил немного больше, чем надо, но вы действительно любите своего ребенка.
– Конечно, – сказала я с удивлением. – Разве не все матери таковы? Нет, конечно, было бы глупо так говорить, не все, разумеется. Но… да, я действительно люблю ее. Намного, намного больше, чем кого-либо на свете.
– Тогда вы рискуете оказаться с разбитым сердцем, – заявил он. Я посмотрела на Тома, желая понять, шутит ли он. Но Том не шутил. Его голубые глаза казались очень темными.
– Тогда так же рискует и всякий другой родитель, любящий свое дитя. Что вы такое говорите? Что, мне нужно стараться меньше ее любить?!
– Нет. Но у вас должно быть что-то еще, что бы вы любили так же или почти так же.
– Не могу представить себе, что смогла бы полюбить кого-то с такой же силой, как люблю Хилари, – натянуто произнесла я. Том приближался близко к слишком щекотливой теме.
– Я не сказал „кто-то", я сказал „что-то".
– Тогда что вы любите так же сильно, как своих мальчиков? Музыку, преподавание, что?
– Леса, – просто ответил Том. – Я люблю леса.
– Так сильно?
– Да.
Мы притихли и ели овощной суп, пирог с хурмой и пили резкое сухое вино. И суп, и пирог были на редкость вкусными – Том не обманул, я съела по две порции. К тому времени, как он сварил кофе в старом плюющемся аппарате и подал его мне у камина, наступила полная темнота, а ручей и лес начали бледнеть от света восходящей луны. Я повернула голову, чтобы посмотреть на ее след, тянущийся поперек черной воды Козьего ручья. Свет был столь же диким и волшебным, как и в ту, предыдущую ночь. Я подумала, что жить каждую ночь в ожидании этого магического света – ценность, просто недоступная воображению.
Когда Солти и Девятая симфония подошли к сокрушительному финалу, Том потянулся и встал.
– Готовы маршировать?
– Вы это серьезно говорили?
Время приближалось к девяти часам. Если мы сейчас выедем, то будет уже десять, прежде чем я вымою и уложу Хилари, а завтра нам обеим рано вставать. Шутки в ночных лесах показались мне внезапно не такими уж волшебными.
– Да, я серьезно, – заявил Том. – Это недалеко, а света луны достаточно, чтобы было безопасно. Я действительно хочу, чтобы вы увидели кое-что. Такое случается только осенью, после наступления темноты и, может быть, раз или два в чьей-нибудь жизни. Если Хилари слишком сонная, чтобы идти, я понесу ее. Но она непременно должна пойти с нами. Она должна знать, что происходит здесь.
– Я не хочу, чтобы она опять подходила к воде, Том… – начала я.
– Господи, Диана, вы что, думаете, что я губитель детей из вашего местного интерната? Я сам вырастил ребят…
– Я хочу пойти с вами, – донесся голосок Хилари. Она стояла на пороге спальни, протирая глаза кулачками. Ее капризный тон говорил о том, что она была еще сонной. Я внезапно устала от собственного раздражения и поняла, что, наверно, похожа на слишком любящую глупую мать из телевизионного сериала.
– Присоединяйся, – бросила я сухо. – Если мистер Дэбни испытывает желание тащить все твои семьдесят фунтов по лесу в кромешной тьме, это его дело.
– Что составит для меня только удовольствие, – отозвался Том.
– Я могу пойти сама, – возразила Хилари с достоинством.
Том Дэбни как ни в чем не бывало взял короткий кривой нож с каминной полки и засунул его за пояс, натянул на тонкую тенниску Хилари один из своих свитеров и вывел нас в сверкающую ночь.
Девочка уставилась на нож, я тоже вопросительно подняла брови, Том объяснил:
– Для подлеска. Все змеи впали в спячку на зиму, а с аллигаторами я не связываюсь.
– А кстати, нуда это мы идем? – спросила я.
– К реке, – ответил Том. – Думаю, пришло время, чтобы вы обе познакомились с Биг Сильвер.
Двигаясь более бесшумно, чем я могла себе представить, в мягких мокасинах, в которые он переобулся перед выходом, он вышел с опушки и остановился у края деревьев, растущих вдоль Козьего ручья, чтобы подождать нас. Я обернулась к Хилари, а когда посмотрела обратно на опушку, Тома уже не было. Я глупо уставилась на край леса. Свет луны был почти таким же ярким, как дневной свет. Я должна была бы видеть Тома, но я его не видела…
Вдруг произошло легкое движение, как будто перестроились тени, и он вновь появился там, где я видела его до этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
– Но нам уже пора возвращаться, – начала было я.
– Мама, пожалуйста, – настойчиво попросила Хил. – Я хочу видеть, как спит Мисси под меховым покрывалом.
– Да, пожалуйста, – подхватил Том. – Я хочу кое-что показать вам. После восхода луны. Я не задержу вас допоздна.
– Мы будем опять танцевать? – сонно спросила Хилари.
– Лучше. Мы будем маршировать.
– Мама…
Внезапно мой мятущийся дух почувствовал облегчение и сердце успокоилось. Я поняла, что должна ощущать моя дочка: простую, задерживающую дыхание радость от ожидания чудесного, того, что может произойти здесь, в этом владении волшебника.
– Ну хорошо, конечно, – согласилась я. – Вначале пирог с хурмой, а затем мы маршируем.
Мы уложили Хилари и козочку в мягкую постель, натянули на них развращающе красивое покрывало, понаблюдали, как козленок и ребенок покрутились и свернулись, засыпая, и пошли обратно в гостиную.
Том натянул через голову синий велюровый свитер с круглым воротом, убрал черные волосы с глаз и поставил запись оркестра под управлением Солти, исполняющего Бетховена. Зазвучала чистая и могучая музыка. Хозяин домина разжег огонь и принес мне шотландское виски, которое я попросила, а себе сделал сухой мартини со льдом.
Том дирижировал музыкой Бетховена, двигаясь вокруг большой кухонной плиты, помешивая и пробуя, разговаривая сам с собой. Или со мной? Я не знала, с кем именно.
– Эстрагон? Я думаю – да. И может быть, капельку лимонного и базиликового сока, и еще хорошую порцию шерри… Так, да-да-да-да!.. Господи, это прекрасно, это просто прекрасно! Представляете? Иметь все это в голове!
– Вы со мной разговариваете? – лениво спросила я, располагаясь перед камином, где Том поставил для меня одно из своих замасленных старых больших кресел, набрасывая на плечи мягкий, пахнущий вереском старый плащ, чтобы спрятаться от ночного холода.
– Да, с вами или с тем, кто будет слушать, или ни с кем. Это одна из привилегий одиночества – разговор с самим собой. Ужасно недооцененный метод терапии и верная преграда скуке. Никогда не знаешь, кто ответит… Ну вот. Это почти готово. Хотите разбудить Хилари или пусть спит?
– Пусть спит. Она не будет голодной, когда проснется. Этого никогда не бывает. Я дам ей что-нибудь по приезде домой, если она захочет. Последнее время на ужин она ест хлопья и молоко.
– А вы хорошая мать, не так ли, Диана? – произнес Том серьезно. – Может быть, вы трясетесь над Хил немного больше, чем надо, но вы действительно любите своего ребенка.
– Конечно, – сказала я с удивлением. – Разве не все матери таковы? Нет, конечно, было бы глупо так говорить, не все, разумеется. Но… да, я действительно люблю ее. Намного, намного больше, чем кого-либо на свете.
– Тогда вы рискуете оказаться с разбитым сердцем, – заявил он. Я посмотрела на Тома, желая понять, шутит ли он. Но Том не шутил. Его голубые глаза казались очень темными.
– Тогда так же рискует и всякий другой родитель, любящий свое дитя. Что вы такое говорите? Что, мне нужно стараться меньше ее любить?!
– Нет. Но у вас должно быть что-то еще, что бы вы любили так же или почти так же.
– Не могу представить себе, что смогла бы полюбить кого-то с такой же силой, как люблю Хилари, – натянуто произнесла я. Том приближался близко к слишком щекотливой теме.
– Я не сказал „кто-то", я сказал „что-то".
– Тогда что вы любите так же сильно, как своих мальчиков? Музыку, преподавание, что?
– Леса, – просто ответил Том. – Я люблю леса.
– Так сильно?
– Да.
Мы притихли и ели овощной суп, пирог с хурмой и пили резкое сухое вино. И суп, и пирог были на редкость вкусными – Том не обманул, я съела по две порции. К тому времени, как он сварил кофе в старом плюющемся аппарате и подал его мне у камина, наступила полная темнота, а ручей и лес начали бледнеть от света восходящей луны. Я повернула голову, чтобы посмотреть на ее след, тянущийся поперек черной воды Козьего ручья. Свет был столь же диким и волшебным, как и в ту, предыдущую ночь. Я подумала, что жить каждую ночь в ожидании этого магического света – ценность, просто недоступная воображению.
Когда Солти и Девятая симфония подошли к сокрушительному финалу, Том потянулся и встал.
– Готовы маршировать?
– Вы это серьезно говорили?
Время приближалось к девяти часам. Если мы сейчас выедем, то будет уже десять, прежде чем я вымою и уложу Хилари, а завтра нам обеим рано вставать. Шутки в ночных лесах показались мне внезапно не такими уж волшебными.
– Да, я серьезно, – заявил Том. – Это недалеко, а света луны достаточно, чтобы было безопасно. Я действительно хочу, чтобы вы увидели кое-что. Такое случается только осенью, после наступления темноты и, может быть, раз или два в чьей-нибудь жизни. Если Хилари слишком сонная, чтобы идти, я понесу ее. Но она непременно должна пойти с нами. Она должна знать, что происходит здесь.
– Я не хочу, чтобы она опять подходила к воде, Том… – начала я.
– Господи, Диана, вы что, думаете, что я губитель детей из вашего местного интерната? Я сам вырастил ребят…
– Я хочу пойти с вами, – донесся голосок Хилари. Она стояла на пороге спальни, протирая глаза кулачками. Ее капризный тон говорил о том, что она была еще сонной. Я внезапно устала от собственного раздражения и поняла, что, наверно, похожа на слишком любящую глупую мать из телевизионного сериала.
– Присоединяйся, – бросила я сухо. – Если мистер Дэбни испытывает желание тащить все твои семьдесят фунтов по лесу в кромешной тьме, это его дело.
– Что составит для меня только удовольствие, – отозвался Том.
– Я могу пойти сама, – возразила Хилари с достоинством.
Том Дэбни как ни в чем не бывало взял короткий кривой нож с каминной полки и засунул его за пояс, натянул на тонкую тенниску Хилари один из своих свитеров и вывел нас в сверкающую ночь.
Девочка уставилась на нож, я тоже вопросительно подняла брови, Том объяснил:
– Для подлеска. Все змеи впали в спячку на зиму, а с аллигаторами я не связываюсь.
– А кстати, нуда это мы идем? – спросила я.
– К реке, – ответил Том. – Думаю, пришло время, чтобы вы обе познакомились с Биг Сильвер.
Двигаясь более бесшумно, чем я могла себе представить, в мягких мокасинах, в которые он переобулся перед выходом, он вышел с опушки и остановился у края деревьев, растущих вдоль Козьего ручья, чтобы подождать нас. Я обернулась к Хилари, а когда посмотрела обратно на опушку, Тома уже не было. Я глупо уставилась на край леса. Свет луны был почти таким же ярким, как дневной свет. Я должна была бы видеть Тома, но я его не видела…
Вдруг произошло легкое движение, как будто перестроились тени, и он вновь появился там, где я видела его до этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169