Но никогда не бывает больше пяти-шести самок и одного самца. Может быть, этот – Хозяин, король-олень…
– А что это такое? – оживилась Хилари.
– Во многих охотничьих мифологиях люди верили в суперживотное, в Хозяина, в животное-короля. Это нечто вроде направляющего духа животных, на которых они охотились. Хозяин обладает огромной властью, и у него душа, как у человека. Поэтому, когда следовало на охоте убить медведя, бизона или кого-то еще, охотники исполняли сложный ритуал, а после охоты они хотели, чтобы другие люди испрашивали прощение у души, духа животного-короля, чтобы тот не наказал их за убийство. Все культуры имели такие мифы. И у всех наших индейцев были подобные ритуалы.
„Так же, как класть листок дуба в рот мертвого оленя? Как окрашивать себя его кровью?" – подумала я.
– Вы, должно быть, хорошо знакомы с мифами, – заметила я вслух. – Это уже второй за сегодняшний вечер.
– Иногда я думаю, что мифы – единственные реальные истины, которые есть у нас, – произнес Том, глядя туда, где проходили олени. Его голос звучал как-то отвлеченно. – Мне кажется, мифы – это способ привести себя в гармонию с реальностью, в них мы соприкасаемся с подлинным опытом жизни. Я думаю, мифы помогают нам узнать не только, где именно в мире мы находимся, но и что мы есть на самом деле. И кто мы. В этом просвещенном столетии мы убили большинство наших мифов, и результаты можно увидеть в любом гетто, в палатах, где лечат алкоголиков и наркоманов, в каждом сумасшедшем доме, в каждом отравленном потоке на планете. Без мифов у нас не осталось ничего, что бы мы уважали. Мифологическое мышление – это способ видеть все одухотворенным и разумным, способ быть со всем окружающим „на ты", как с братом. Без этого все в жизни становится бессмысленным, каким-то… „оно". И вы дважды подумаете, прежде чем обесчестить брата своего, но кто будет беспокоиться о бездушном „оно"?
Том замолчал, а затем усмехнулся. Я увидела его белозубую улыбку.
– Так рассуждает сумасшедший с Козьего ручья, – произнес он после небольшой паузы.
– Но это прекрасное сумасшествие, – было моим ответом.
Я была тронута его словами. Я знала, что могла согласиться насчет сумасшествия в ярком свете дня в моем офисе, но там, в безмолвном лесу, где мы только что видели оленей, прошедших, словно видение, по заводи, и эта картина все еще стояла перед моими глазами и жгла сердце, я чувствовала смысл и истину в словах черноволосого человека.
Я надеялась, что Хил тоже слышала весь разговор. Выраженное с элегантной краткостью, это было именно то, с чем должна была вырасти моя дочь. Но когда я посмотрела на девочку, я обнаружила, что Хил заснула.
Я подумала о времени и о долгом пути домой. Хотя нам давно уже было пора уезжать, я все откладывала отъезд.
– И вы действительно любите все это? – спросила я Тома.
– Да, люблю. Леса – самая великая душа, какая только существует на свете. И животные тоже. Леса для меня – это все. – Том посмотрел на меня. – Я не хочу сказать, что больше ничего нет в моей жизни. Я люблю свою жизнь. Она полна вещей, которые я люблю. Просто я имею в виду, что лес – то место, откуда все происходит. Это исток. Это… образец, порядок, естественное течение и ритм всей жизни, первый и самый древний импульс и реакция на него. Все это здесь, в дикой природе. Она – наивысший и наичистейший порядок, какой только существует. Когда мы потеряем все это, мы потеряем и сердце, и нашу суть.
– Люди говорят так о Боге, – заметила я. – И они поклоняются ему.
Он снова улыбнулся:
– Можно назвать мои слова поклонением. Но это не нуждается в названии. Оно нуждается в признании.
– Словом, это то, чему вы поклоняетесь? Это… как это назвать? Дикая природа? Как друид?
– Нет. Я не друид. Не романтизируйте меня. Я просто парень, который любит леса больше всего на свете. Вы тоже можете поклоняться им. Нечто подобное люди делали когда-то во всех культурах и в общем-то очень хорошо себя чувствовали. С некоторыми оговорками, конечно. Думаю, существуют люди, которые и до сих пор поклоняются лесам. А если и не поклоняются, то по крайней мере живут по правилам дикой природы, что, может быть, то же самое. Возможно, я один из последних могикан. И я знаю, что нахожу своих братьев здесь, в лесах.
– Приходило ли вам когда-нибудь в голову, что у вас не все в порядке с мозгами? – легко сказала я, но сразу же почувствовала нелепость своих слов.
– Не так, чтобы очень, – засмеялся он. – Но это наверняка приходило в голову множеству других людей. Спросите хотя бы моих бывших жен. А как насчет вас, Диана? Думаете ли вы, что я в самом деле не в своем уме?
Я задумалась. Мне казалось, что за шутливостью разговора Том прятал серьезность.
– Нет. Вы просто целеустремленный. То, что японцы называют „живущий одной мыслью". И думаю, что это пугает меня больше, чем помешательство.
– Не бойтесь меня, – промолвил Том мягко. – Я никогда не причиню вам вреда. Я – или скорее то, что я знаю, – смогло бы даже исцелить вас.
– Вы все время говорите об исцелении. Считаете, что я в нем нуждаюсь?
– А почему бы еще вы приехали сюда? – ответил он просто. – Почему привезли с собой дочь?
Хилари зашевелилась и тихонько вскрикнула. Я поднялась и потянула ее за собой.
– Мы действительно должны ехать. Уже, наверно, за полночь.
– Позвольте мне. – Том нагнулся и положил Хилари к себе на плечо, она уткнулась головой в ямку между его шеей и плечом, вздохнула и скользнула обратно в сон. Ее длинные и легкие, как у жеребенка, ноги свободно свисали с его рук, Том опустил свой острый подбородок на макушку девочки.
Легко держа ребенка, Том пошел впереди меня в проход между тростником. А к тому времени, когда мы подошли к дому, Волчья луна всплыла высоко на небе, и ее свет вновь стал обычным, белым ночным светом ранней зимы.
Все волшебство рассеялось.
– Скажите, то, что завод находится там, тревожит вас? – спросила я у Тома, когда мы устраивали Хил в „тойоте".
– Нет, это не моя проблема.
Слова эти были так не похожи на него, что я остановилась и посмотрела в лицо Тома.
– Просто я хочу сказать, что есть люди, которые занимаются вопросами завода, люди из „Гринпис", специалисты из департамента по изучению энергии, которые наблюдают за производством, контролируют все чрезвычайные ситуации и заставляют руководство быть честным. Это их работа. Моя же работа – смотреть вот за всем этим: за лесами, животными.
Я не знала точно, что он имеет в виду. Что, он вообразил себя лесничим? Смотрителем лесов?
– Но ведь вы убиваете. Вы сами охотитесь.
– Когда-нибудь я расскажу вам об этом. Когда будет больше времени. И когда подойдет соответствующее время. Я хотел бы, чтобы вы знали об… убийстве животных.
– Я никогда не смогу этого сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
– А что это такое? – оживилась Хилари.
– Во многих охотничьих мифологиях люди верили в суперживотное, в Хозяина, в животное-короля. Это нечто вроде направляющего духа животных, на которых они охотились. Хозяин обладает огромной властью, и у него душа, как у человека. Поэтому, когда следовало на охоте убить медведя, бизона или кого-то еще, охотники исполняли сложный ритуал, а после охоты они хотели, чтобы другие люди испрашивали прощение у души, духа животного-короля, чтобы тот не наказал их за убийство. Все культуры имели такие мифы. И у всех наших индейцев были подобные ритуалы.
„Так же, как класть листок дуба в рот мертвого оленя? Как окрашивать себя его кровью?" – подумала я.
– Вы, должно быть, хорошо знакомы с мифами, – заметила я вслух. – Это уже второй за сегодняшний вечер.
– Иногда я думаю, что мифы – единственные реальные истины, которые есть у нас, – произнес Том, глядя туда, где проходили олени. Его голос звучал как-то отвлеченно. – Мне кажется, мифы – это способ привести себя в гармонию с реальностью, в них мы соприкасаемся с подлинным опытом жизни. Я думаю, мифы помогают нам узнать не только, где именно в мире мы находимся, но и что мы есть на самом деле. И кто мы. В этом просвещенном столетии мы убили большинство наших мифов, и результаты можно увидеть в любом гетто, в палатах, где лечат алкоголиков и наркоманов, в каждом сумасшедшем доме, в каждом отравленном потоке на планете. Без мифов у нас не осталось ничего, что бы мы уважали. Мифологическое мышление – это способ видеть все одухотворенным и разумным, способ быть со всем окружающим „на ты", как с братом. Без этого все в жизни становится бессмысленным, каким-то… „оно". И вы дважды подумаете, прежде чем обесчестить брата своего, но кто будет беспокоиться о бездушном „оно"?
Том замолчал, а затем усмехнулся. Я увидела его белозубую улыбку.
– Так рассуждает сумасшедший с Козьего ручья, – произнес он после небольшой паузы.
– Но это прекрасное сумасшествие, – было моим ответом.
Я была тронута его словами. Я знала, что могла согласиться насчет сумасшествия в ярком свете дня в моем офисе, но там, в безмолвном лесу, где мы только что видели оленей, прошедших, словно видение, по заводи, и эта картина все еще стояла перед моими глазами и жгла сердце, я чувствовала смысл и истину в словах черноволосого человека.
Я надеялась, что Хил тоже слышала весь разговор. Выраженное с элегантной краткостью, это было именно то, с чем должна была вырасти моя дочь. Но когда я посмотрела на девочку, я обнаружила, что Хил заснула.
Я подумала о времени и о долгом пути домой. Хотя нам давно уже было пора уезжать, я все откладывала отъезд.
– И вы действительно любите все это? – спросила я Тома.
– Да, люблю. Леса – самая великая душа, какая только существует на свете. И животные тоже. Леса для меня – это все. – Том посмотрел на меня. – Я не хочу сказать, что больше ничего нет в моей жизни. Я люблю свою жизнь. Она полна вещей, которые я люблю. Просто я имею в виду, что лес – то место, откуда все происходит. Это исток. Это… образец, порядок, естественное течение и ритм всей жизни, первый и самый древний импульс и реакция на него. Все это здесь, в дикой природе. Она – наивысший и наичистейший порядок, какой только существует. Когда мы потеряем все это, мы потеряем и сердце, и нашу суть.
– Люди говорят так о Боге, – заметила я. – И они поклоняются ему.
Он снова улыбнулся:
– Можно назвать мои слова поклонением. Но это не нуждается в названии. Оно нуждается в признании.
– Словом, это то, чему вы поклоняетесь? Это… как это назвать? Дикая природа? Как друид?
– Нет. Я не друид. Не романтизируйте меня. Я просто парень, который любит леса больше всего на свете. Вы тоже можете поклоняться им. Нечто подобное люди делали когда-то во всех культурах и в общем-то очень хорошо себя чувствовали. С некоторыми оговорками, конечно. Думаю, существуют люди, которые и до сих пор поклоняются лесам. А если и не поклоняются, то по крайней мере живут по правилам дикой природы, что, может быть, то же самое. Возможно, я один из последних могикан. И я знаю, что нахожу своих братьев здесь, в лесах.
– Приходило ли вам когда-нибудь в голову, что у вас не все в порядке с мозгами? – легко сказала я, но сразу же почувствовала нелепость своих слов.
– Не так, чтобы очень, – засмеялся он. – Но это наверняка приходило в голову множеству других людей. Спросите хотя бы моих бывших жен. А как насчет вас, Диана? Думаете ли вы, что я в самом деле не в своем уме?
Я задумалась. Мне казалось, что за шутливостью разговора Том прятал серьезность.
– Нет. Вы просто целеустремленный. То, что японцы называют „живущий одной мыслью". И думаю, что это пугает меня больше, чем помешательство.
– Не бойтесь меня, – промолвил Том мягко. – Я никогда не причиню вам вреда. Я – или скорее то, что я знаю, – смогло бы даже исцелить вас.
– Вы все время говорите об исцелении. Считаете, что я в нем нуждаюсь?
– А почему бы еще вы приехали сюда? – ответил он просто. – Почему привезли с собой дочь?
Хилари зашевелилась и тихонько вскрикнула. Я поднялась и потянула ее за собой.
– Мы действительно должны ехать. Уже, наверно, за полночь.
– Позвольте мне. – Том нагнулся и положил Хилари к себе на плечо, она уткнулась головой в ямку между его шеей и плечом, вздохнула и скользнула обратно в сон. Ее длинные и легкие, как у жеребенка, ноги свободно свисали с его рук, Том опустил свой острый подбородок на макушку девочки.
Легко держа ребенка, Том пошел впереди меня в проход между тростником. А к тому времени, когда мы подошли к дому, Волчья луна всплыла высоко на небе, и ее свет вновь стал обычным, белым ночным светом ранней зимы.
Все волшебство рассеялось.
– Скажите, то, что завод находится там, тревожит вас? – спросила я у Тома, когда мы устраивали Хил в „тойоте".
– Нет, это не моя проблема.
Слова эти были так не похожи на него, что я остановилась и посмотрела в лицо Тома.
– Просто я хочу сказать, что есть люди, которые занимаются вопросами завода, люди из „Гринпис", специалисты из департамента по изучению энергии, которые наблюдают за производством, контролируют все чрезвычайные ситуации и заставляют руководство быть честным. Это их работа. Моя же работа – смотреть вот за всем этим: за лесами, животными.
Я не знала точно, что он имеет в виду. Что, он вообразил себя лесничим? Смотрителем лесов?
– Но ведь вы убиваете. Вы сами охотитесь.
– Когда-нибудь я расскажу вам об этом. Когда будет больше времени. И когда подойдет соответствующее время. Я хотел бы, чтобы вы знали об… убийстве животных.
– Я никогда не смогу этого сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169