Поэтому я не отменила уроков по выездке. Это было средством излечения. И мне казалось, что поездка на завод была хорошей идеей. Девочка на обратном пути становилась прежней Хилари, по крайней мере до такой степени, до какой этого можно было ожидать. Очевидно, призрак горящей воды растаял так же, как тает туман над землей.
Но теперь уже мне, а не дочери ядерный завод, как старый невидимый враг, имя и логовище которого я теперь знала, бередил душу и не давал покоя.
Глава 5
Сильный дождь, пришедший с запада, принес-таки с собой в то воскресенье настоящую осень, и я сдала последние позиции сопротивления и плавно скользнула в зачарованную, как сон, жизнь Пэмбертона.
Октябрь и ноябрь в Пэмбертоне, штат Джорджия, не знают себе равных. Многие люди предпочитают буйную, неистовую весну в этих краях, но я нахожу безжалостный взрыв цветения азалий, кизила, жимолости и похожих на цветные фотографии весенних садов чуть ли не угрожающим. И апрельское безумие скачек, охоты, коктейлей, обедов и балов усиливает это венецианское излишество. Для меня тихое начало туманной бронзовой и желтой осени в краю диких злаков и болотистых лесов всегда было невыразимо прекрасно и бесконечно соблазнительно. Свет, изливающийся на поля, леса и город, подобен сиропу или дыму; небо нежно-голубого цвета сравнимо с цветом одежд Богоматери и совершенно не похоже на кобальт чеканной стали осеннего севера. Вместо обострения и оживления, как это бывало осенью в Атланте, мое сердце и чувства стали более глубокими и всеобъемлющими. Я ощущала осень всю, целиком, она текла в моих жилах, и течение ее было подобно мягкому и обволакивающему меду, никак не буйному и безудержному „греческому огню". Сколько бы я ни жила в Пэмбертоне, я всегда буду любить именно осень.
Старый Пэмбертон ринулся в осенний светский сезон, как река во время наводнения в прибрежные долины. Я почти физическим усилием ослабила внутренний жесткий узел сопротивления и позволила Тиш и Картеру увлечь меня в этот бурный поток. Картер действительно устроил в мою честь небольшой обед, на котором присутствовали еще четыре незнакомые мне пары, вызывавшие симпатию, по крайней мере, в тот вечер. Если бы я встретила их в Атланте, неизвестно, вызвали бы они у меня подобные чувства.
Это были давние пэмбертонцы, такие же, как хозяин обеда; они занимались верховой ездой и охотой, как и все их соседи, но, пожалуй, не так воинственно, как те люди, с которыми я познакомилась раньше: представитель страховой компании, агент по продаже недвижимости, главный управляющий радиотелестанцией Клэя Дэбни и генерал в отставке. Их жены не ходили на службу, но вели огромную и, очевидно, эффективную общественную работу. Одна из них только что помогла создать новый приют на восточной стороне города для женщин и детей, подвергшихся жестокому обращению, а другая была давнишним членом муниципалитета. Да, эти женщины оказались весьма необычными.
После приема на мне будто поставили штамп „Одобрена", по крайней мере, условно, и я побывала с Картером на целом ряде небольших обедов во многих очаровательных домах. К моему удивлению, приемы мне понравились – в большей или меньшей степени. Конечно, там велось больше, чем мне хотелось, разговоров о лошадях, охоте, стрельбе и собаках, но я сидела тихо, много улыбалась и фактически начала узнавать разные мелочи, развлекавшие меня. Жокеи в стипль-чезе и жокеи на равнинных скачках испытывают самую настоящую антипатию друг к другу. Владельцы терьеров – такие же суетливые фанатики, как и представители южных религиозных вероисповеданий. Владелец фокстерьера породы Джека Рассела не сядет рядом с владельцем Нориджа, и так далее, и тому подобное. Наконец, охотники на лисиц настолько чванливы, что разговаривают только с Богом. А у Пэгги Корнинг на ферме есть вышка для стрельбы, которая раньше была пожарной каланчой лесничего и которую безумно влюбленный четвертый муж Пэгги – Томми – распорядился оборудовать гидравлическим устройством так, чтобы воинственная дама могла упражняться в стрельбе по обитателям земли и воздуха со всех уровней и под разными углами. Теперь Пэгги стреляет без промаха. Берти и Билл Вайзененты выиграли два года назад Североамериканский тренерский приз и иногда тренировали даже членов английской королевской семьи.
– Я предполагаю, что вы говорите не о футболе? – лукаво спросила я Берти Вайзенент, когда она упомянула о своих достижениях. Как только мои слова слетели с уст, я поняла, что совершила ошибку.
– Нет, – ответила Берти.
Я полагаю, что довольно успешно провела время в пэмбертонском обществе, постоянно одобрительно слушая и не упоминая ни о чем, что могло бы быть моей личной историей. Я инстинктивно понимала, что меня принимали в этих домах и клубах как существо, имеющее значение в данное время и в данном месте: милый старый друг Тиш и Чарли Колтеров, у которой есть хорошенькая дочка, пассия Картера Деверо в данном сезоне. Очень славно для бедного Картера. И так хорошо для Тиш, что ее бывшая соседка по общежитию колледжа живет рядом в коттедже Бельведеров. Но я подозревала, что если бы я настаивала на том, чтобы меня приняли такой, какая я есть на самом деле, – городская учительница, дочь грека, владельца бакалейной лавки и пьяницы, разведенная, подвергшаяся жестокому обращению жена, низкооплачиваемая служащая второразрядного общинного колледжа, – то это умерило бы энтузиазм улыбок, поцелуев в щечку и объятий, которыми меня теперь приветствовали.
Когда я сказала об этом Тиш, она ответила:
– Ты слишком чувствительна. И далеко не так много людей, как ты воображаешь, забивают себе мозги твоей персоной.
И я рассмеялась.
– Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать, – продолжала подруга, – ты в городе новенькая, поэтому думаешь, что люди разглядывают тебя критически, и чувствуешь, что должна поступать именно так, а не иначе. Я-то знаю, как это бывает, сама была в подобной ситуации.
– Тиш, ты никогда и нигде не была новенькой за всю твою жизнь.
– А кем, ты думаешь, я была в Боливии?
– Я говорила иносказательно.
– Ты сказала чушь, – возразила Тиш. – Будь сама собой. Вот увидишь – никто не станет игнорировать тебя.
И поэтому на ближайшем приеме а-ля фуршет с огромным количеством гостей в большом, с нависающей крышей, обшитом коричневыми досками и рейками коттедже Гипса и Авен Каррингтонов, глубоко укоренившихся „зимних жителей", для которых этот вечер являлся ежегодным реверансом „равенству и братству", я была настолько сама собой, насколько возможно.
Тиш, Чарли, Картер и я стояли в огромной мрачной библиотеке, болтая со знакомым землевладельцем, Гвен Каррингтон, нарядившейся в яркое платье фасона лилли, и группой женщин таких же пропорций, что и хозяйка, в платьях того же покроя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
Но теперь уже мне, а не дочери ядерный завод, как старый невидимый враг, имя и логовище которого я теперь знала, бередил душу и не давал покоя.
Глава 5
Сильный дождь, пришедший с запада, принес-таки с собой в то воскресенье настоящую осень, и я сдала последние позиции сопротивления и плавно скользнула в зачарованную, как сон, жизнь Пэмбертона.
Октябрь и ноябрь в Пэмбертоне, штат Джорджия, не знают себе равных. Многие люди предпочитают буйную, неистовую весну в этих краях, но я нахожу безжалостный взрыв цветения азалий, кизила, жимолости и похожих на цветные фотографии весенних садов чуть ли не угрожающим. И апрельское безумие скачек, охоты, коктейлей, обедов и балов усиливает это венецианское излишество. Для меня тихое начало туманной бронзовой и желтой осени в краю диких злаков и болотистых лесов всегда было невыразимо прекрасно и бесконечно соблазнительно. Свет, изливающийся на поля, леса и город, подобен сиропу или дыму; небо нежно-голубого цвета сравнимо с цветом одежд Богоматери и совершенно не похоже на кобальт чеканной стали осеннего севера. Вместо обострения и оживления, как это бывало осенью в Атланте, мое сердце и чувства стали более глубокими и всеобъемлющими. Я ощущала осень всю, целиком, она текла в моих жилах, и течение ее было подобно мягкому и обволакивающему меду, никак не буйному и безудержному „греческому огню". Сколько бы я ни жила в Пэмбертоне, я всегда буду любить именно осень.
Старый Пэмбертон ринулся в осенний светский сезон, как река во время наводнения в прибрежные долины. Я почти физическим усилием ослабила внутренний жесткий узел сопротивления и позволила Тиш и Картеру увлечь меня в этот бурный поток. Картер действительно устроил в мою честь небольшой обед, на котором присутствовали еще четыре незнакомые мне пары, вызывавшие симпатию, по крайней мере, в тот вечер. Если бы я встретила их в Атланте, неизвестно, вызвали бы они у меня подобные чувства.
Это были давние пэмбертонцы, такие же, как хозяин обеда; они занимались верховой ездой и охотой, как и все их соседи, но, пожалуй, не так воинственно, как те люди, с которыми я познакомилась раньше: представитель страховой компании, агент по продаже недвижимости, главный управляющий радиотелестанцией Клэя Дэбни и генерал в отставке. Их жены не ходили на службу, но вели огромную и, очевидно, эффективную общественную работу. Одна из них только что помогла создать новый приют на восточной стороне города для женщин и детей, подвергшихся жестокому обращению, а другая была давнишним членом муниципалитета. Да, эти женщины оказались весьма необычными.
После приема на мне будто поставили штамп „Одобрена", по крайней мере, условно, и я побывала с Картером на целом ряде небольших обедов во многих очаровательных домах. К моему удивлению, приемы мне понравились – в большей или меньшей степени. Конечно, там велось больше, чем мне хотелось, разговоров о лошадях, охоте, стрельбе и собаках, но я сидела тихо, много улыбалась и фактически начала узнавать разные мелочи, развлекавшие меня. Жокеи в стипль-чезе и жокеи на равнинных скачках испытывают самую настоящую антипатию друг к другу. Владельцы терьеров – такие же суетливые фанатики, как и представители южных религиозных вероисповеданий. Владелец фокстерьера породы Джека Рассела не сядет рядом с владельцем Нориджа, и так далее, и тому подобное. Наконец, охотники на лисиц настолько чванливы, что разговаривают только с Богом. А у Пэгги Корнинг на ферме есть вышка для стрельбы, которая раньше была пожарной каланчой лесничего и которую безумно влюбленный четвертый муж Пэгги – Томми – распорядился оборудовать гидравлическим устройством так, чтобы воинственная дама могла упражняться в стрельбе по обитателям земли и воздуха со всех уровней и под разными углами. Теперь Пэгги стреляет без промаха. Берти и Билл Вайзененты выиграли два года назад Североамериканский тренерский приз и иногда тренировали даже членов английской королевской семьи.
– Я предполагаю, что вы говорите не о футболе? – лукаво спросила я Берти Вайзенент, когда она упомянула о своих достижениях. Как только мои слова слетели с уст, я поняла, что совершила ошибку.
– Нет, – ответила Берти.
Я полагаю, что довольно успешно провела время в пэмбертонском обществе, постоянно одобрительно слушая и не упоминая ни о чем, что могло бы быть моей личной историей. Я инстинктивно понимала, что меня принимали в этих домах и клубах как существо, имеющее значение в данное время и в данном месте: милый старый друг Тиш и Чарли Колтеров, у которой есть хорошенькая дочка, пассия Картера Деверо в данном сезоне. Очень славно для бедного Картера. И так хорошо для Тиш, что ее бывшая соседка по общежитию колледжа живет рядом в коттедже Бельведеров. Но я подозревала, что если бы я настаивала на том, чтобы меня приняли такой, какая я есть на самом деле, – городская учительница, дочь грека, владельца бакалейной лавки и пьяницы, разведенная, подвергшаяся жестокому обращению жена, низкооплачиваемая служащая второразрядного общинного колледжа, – то это умерило бы энтузиазм улыбок, поцелуев в щечку и объятий, которыми меня теперь приветствовали.
Когда я сказала об этом Тиш, она ответила:
– Ты слишком чувствительна. И далеко не так много людей, как ты воображаешь, забивают себе мозги твоей персоной.
И я рассмеялась.
– Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать, – продолжала подруга, – ты в городе новенькая, поэтому думаешь, что люди разглядывают тебя критически, и чувствуешь, что должна поступать именно так, а не иначе. Я-то знаю, как это бывает, сама была в подобной ситуации.
– Тиш, ты никогда и нигде не была новенькой за всю твою жизнь.
– А кем, ты думаешь, я была в Боливии?
– Я говорила иносказательно.
– Ты сказала чушь, – возразила Тиш. – Будь сама собой. Вот увидишь – никто не станет игнорировать тебя.
И поэтому на ближайшем приеме а-ля фуршет с огромным количеством гостей в большом, с нависающей крышей, обшитом коричневыми досками и рейками коттедже Гипса и Авен Каррингтонов, глубоко укоренившихся „зимних жителей", для которых этот вечер являлся ежегодным реверансом „равенству и братству", я была настолько сама собой, насколько возможно.
Тиш, Чарли, Картер и я стояли в огромной мрачной библиотеке, болтая со знакомым землевладельцем, Гвен Каррингтон, нарядившейся в яркое платье фасона лилли, и группой женщин таких же пропорций, что и хозяйка, в платьях того же покроя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169