Хотя это и не порок, но он не научился как следует и ничему другому. Думаю, что Клэй постепенно перестал охотиться и рыбачить, когда понял, что Чип никогда не последует за ним. Клэй обычно брал Тома с собой, но, наверно, ему было очень больно находиться с племянником там, куда его сын не хотел или не мог пойти. Поэтому он передал охотничий дом работникам, и в течение долгого времени никаких охот в „Королевском дубе" не было.
Чип всегда получал то, что хотел. Поступил в юридический колледж университета Джорджии, со скрипом дотянул до последнего курса, но не был допущен к адвокатской практике. Не мог удержаться ни на одной работе, на которую его устраивал Клэй, даже в семейном деле оказался неудачником, устраивая везде такой погром, что отцу вечно приходилось искать другое место для сына и самому улаживать возникшие конфликты. У Чипа всегда были такие автомобили, гардероб и девушки, каких он только хотел. По какой-то неведомой причине женщины сами падают к его ногам, и он не может удержать ширинку застегнутой даже два дня подряд. У него именно такие жена и дети, какие и должны быть у молодого богатого человека. И дом под стать – его мама построила для него особняк, и, мне так кажется, именно она каким-то образом добыла для него Люси. Насколько мне известно, она даже платит Люси, только чтобы та оставалась с Чипом. Его так часто заставали с чужими женами, что никто уже не утруждает себя даже сплетничать об этом. Но у него милая улыбка и что-то мальчишеское во внешности, и он всегда сожалеет, если причинит кому-нибудь боль, и не может понять, как это могло случиться… Клэй потратил тридцать пять лет и Бог знает сколько денег, спасая своего малыша от неприятностей. Я знаю, что он любит Чипа, только не знаю почему. Да нет, черт возьми, конечно, знаю. Чип – его мальчик, его единственный ребенок, его единственный выстрел… Правда, не попавший в цель. Наверно, он хотел бы, чтобы Том был его сыном, хотя Клэй никогда не говорил об этом, но невозможно не видеть перемены в выражении его глаз, когда Том находится рядом…
– А что Чип теперь делает? – спросила я. Это был увлекательный и печальный рассказ, и я даже забыла о ноющем одиночестве.
– Кажется, наконец он нашел то, что ему нравится, где у него все о'кей. Клэй передал Чипу управление поместьем „Королевский дуб" пятнадцать лет назад, и Чип начал опять устраивать Большую охоту и управлять плантацией, за исключением той ее части, которую арендует лесопромышленная компания. Он истратил половину денег отца, ведя хозяйство, но постепенно начинает покрывать расходы или довольно близок к этому. Я регулярно просматриваю цифры – потому что являюсь поверенным в делах – и думаю, что Клэй считает такое помещение капитала стоящим. Он просто как бы закрывает глаза на то, каких людей Чип приглашает в поместье, и на то, чем они там занимаются. Старине Чипу всегда нравились низкопробные подонки, и он привозит их в поместье целыми самолетами. Первым делом Чип построил частную взлетно-посадочную полосу для реактивных птичек, и полоса эта никогда не пустует во время светского сезона. Уж больно богатыми оказались гости Дэбни-младшего. Многие прилетают с Ближнего Востока и из Европы. Еврошантрапа – именно так их называют в Старом Пэмбертоне. Они имеют ружья и снаряжение стоимостью в пятьдесят тысяч долларов, а не могут попасть на малом расстоянии даже в кучу дерьма. Нюхают кокаин, выпивают столетние винные запасы Клэя, а иногда привозят с собой женщин, самых лучших и дорогих. Охота превращается в продолжительное купание в грязи, и грязевые ванны эти следуют одна за другой. Очень много игры в карты, причем делаются по-настоящему крупные ставки, но пока, я думаю, Чип ухитряется избегать уж слишком большой игры, иначе он был бы уже в тюрьме. До меня доходят слухи, что он разбрасывает приманку на полях и выпускает для охоты заранее отловленных птиц. Я также слышал, что он разрешает гостям отстреливать самок и молодых оленей и вообще охотиться до открытия сезона. Но это еще не доказано, это только слухи, и Клэй как будто не слышит о них. И пока все молчат. Как я уже говорил, мы любим Клэя Дэбни. Он много сделал для Пэмбертона. И Чип – не его вина, а его боль. Еще никто на свете не тратил столько усилий на своего ребенка, желая исправить.
– Похоже на греческую трагедию, – заметила я.
– Да, нам недостает только „бога из машины" или какого-нибудь подмоченного олимпийца, дабы поставить все точки над „i".
От неожиданности я уставилась на Картера, а он усмехнулся, покосившись в мою сторону:
– Я посещал еще пару курсов, помимо изучения имущественного права.
Мы свернули с шоссе на узкую, без указателя, песчаную дорогу, бегущую, казалось, бесконечно через черные леса, такие густые, что местами деревья смыкались вверху и складывалось впечатление, будто мы движемся в тоннеле. Свет фар выхватывал из тьмы желтеющие папоротники, высокие сорные травы, поросшие ежевикой и куманикой обочины, а время от времени – вспыхивающие глаза мелких лесных жителей, проносящихся через дорогу прямо перед машиной.
Неожиданно я увидела лисицу, рыжую, пушистую, красивую, застывшую с поднятой передней лапкой, как будто указывающей на травяную опушку. Секунда – и зверек растаял во мгле.
– А мы увидим оленя? – Мое сердце все еще гулко билось от внезапной встречи с лисой.
– Не на дороге, во всяком случае, – отозвался Картер. – Год был влажным, и у оленей сейчас достаточно корма. Они, как правило, не отходят дальше чем на две мили от своей территории, подобное случается только во время страшного голода.
Внезапно тьма впереди рассеялась, и на огромном, залитом серым светом пространстве я впервые увидела охотничий дом „Королевского дуба". Он оказался огромным. С массивной двухэтажной центральной частью из серебряных от возраста бревен, с длинной верандой, поддерживаемой мощными кряжами, и с двумя примыкающими приземистыми разбросанными крыльями. В больших окнах – свинцовые переплеты и ромбовидные стекла, как в больших коттеджах в Пэмбертоне. Огромные каменные трубы прерывали через определенные промежутки линию массивной, поросшей мхом щелистой крыши.
За домом в слабом утреннем свете несколько приземистых зданий расположились, как спящие животные, а в стороне, слева, стоял еще один двухэтажный небольшой бревенчатый дом. Джипы, лимузины и фургоны останавливались на огороженной жердями и посыпанной гравием круглой площадке перед домом. В одном из окон первого этажа горел свет, и тонкая струйка белого дыма поднималась вверх из-за надворных построек. Вокруг царила безграничная звонкая тишина, и лишь откуда-то доносился лай множества собак.
– Все это похоже на пограничный сеттльмент, маленький городок, – прошептала я, глядя на громаду охотничьего дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
Чип всегда получал то, что хотел. Поступил в юридический колледж университета Джорджии, со скрипом дотянул до последнего курса, но не был допущен к адвокатской практике. Не мог удержаться ни на одной работе, на которую его устраивал Клэй, даже в семейном деле оказался неудачником, устраивая везде такой погром, что отцу вечно приходилось искать другое место для сына и самому улаживать возникшие конфликты. У Чипа всегда были такие автомобили, гардероб и девушки, каких он только хотел. По какой-то неведомой причине женщины сами падают к его ногам, и он не может удержать ширинку застегнутой даже два дня подряд. У него именно такие жена и дети, какие и должны быть у молодого богатого человека. И дом под стать – его мама построила для него особняк, и, мне так кажется, именно она каким-то образом добыла для него Люси. Насколько мне известно, она даже платит Люси, только чтобы та оставалась с Чипом. Его так часто заставали с чужими женами, что никто уже не утруждает себя даже сплетничать об этом. Но у него милая улыбка и что-то мальчишеское во внешности, и он всегда сожалеет, если причинит кому-нибудь боль, и не может понять, как это могло случиться… Клэй потратил тридцать пять лет и Бог знает сколько денег, спасая своего малыша от неприятностей. Я знаю, что он любит Чипа, только не знаю почему. Да нет, черт возьми, конечно, знаю. Чип – его мальчик, его единственный ребенок, его единственный выстрел… Правда, не попавший в цель. Наверно, он хотел бы, чтобы Том был его сыном, хотя Клэй никогда не говорил об этом, но невозможно не видеть перемены в выражении его глаз, когда Том находится рядом…
– А что Чип теперь делает? – спросила я. Это был увлекательный и печальный рассказ, и я даже забыла о ноющем одиночестве.
– Кажется, наконец он нашел то, что ему нравится, где у него все о'кей. Клэй передал Чипу управление поместьем „Королевский дуб" пятнадцать лет назад, и Чип начал опять устраивать Большую охоту и управлять плантацией, за исключением той ее части, которую арендует лесопромышленная компания. Он истратил половину денег отца, ведя хозяйство, но постепенно начинает покрывать расходы или довольно близок к этому. Я регулярно просматриваю цифры – потому что являюсь поверенным в делах – и думаю, что Клэй считает такое помещение капитала стоящим. Он просто как бы закрывает глаза на то, каких людей Чип приглашает в поместье, и на то, чем они там занимаются. Старине Чипу всегда нравились низкопробные подонки, и он привозит их в поместье целыми самолетами. Первым делом Чип построил частную взлетно-посадочную полосу для реактивных птичек, и полоса эта никогда не пустует во время светского сезона. Уж больно богатыми оказались гости Дэбни-младшего. Многие прилетают с Ближнего Востока и из Европы. Еврошантрапа – именно так их называют в Старом Пэмбертоне. Они имеют ружья и снаряжение стоимостью в пятьдесят тысяч долларов, а не могут попасть на малом расстоянии даже в кучу дерьма. Нюхают кокаин, выпивают столетние винные запасы Клэя, а иногда привозят с собой женщин, самых лучших и дорогих. Охота превращается в продолжительное купание в грязи, и грязевые ванны эти следуют одна за другой. Очень много игры в карты, причем делаются по-настоящему крупные ставки, но пока, я думаю, Чип ухитряется избегать уж слишком большой игры, иначе он был бы уже в тюрьме. До меня доходят слухи, что он разбрасывает приманку на полях и выпускает для охоты заранее отловленных птиц. Я также слышал, что он разрешает гостям отстреливать самок и молодых оленей и вообще охотиться до открытия сезона. Но это еще не доказано, это только слухи, и Клэй как будто не слышит о них. И пока все молчат. Как я уже говорил, мы любим Клэя Дэбни. Он много сделал для Пэмбертона. И Чип – не его вина, а его боль. Еще никто на свете не тратил столько усилий на своего ребенка, желая исправить.
– Похоже на греческую трагедию, – заметила я.
– Да, нам недостает только „бога из машины" или какого-нибудь подмоченного олимпийца, дабы поставить все точки над „i".
От неожиданности я уставилась на Картера, а он усмехнулся, покосившись в мою сторону:
– Я посещал еще пару курсов, помимо изучения имущественного права.
Мы свернули с шоссе на узкую, без указателя, песчаную дорогу, бегущую, казалось, бесконечно через черные леса, такие густые, что местами деревья смыкались вверху и складывалось впечатление, будто мы движемся в тоннеле. Свет фар выхватывал из тьмы желтеющие папоротники, высокие сорные травы, поросшие ежевикой и куманикой обочины, а время от времени – вспыхивающие глаза мелких лесных жителей, проносящихся через дорогу прямо перед машиной.
Неожиданно я увидела лисицу, рыжую, пушистую, красивую, застывшую с поднятой передней лапкой, как будто указывающей на травяную опушку. Секунда – и зверек растаял во мгле.
– А мы увидим оленя? – Мое сердце все еще гулко билось от внезапной встречи с лисой.
– Не на дороге, во всяком случае, – отозвался Картер. – Год был влажным, и у оленей сейчас достаточно корма. Они, как правило, не отходят дальше чем на две мили от своей территории, подобное случается только во время страшного голода.
Внезапно тьма впереди рассеялась, и на огромном, залитом серым светом пространстве я впервые увидела охотничий дом „Королевского дуба". Он оказался огромным. С массивной двухэтажной центральной частью из серебряных от возраста бревен, с длинной верандой, поддерживаемой мощными кряжами, и с двумя примыкающими приземистыми разбросанными крыльями. В больших окнах – свинцовые переплеты и ромбовидные стекла, как в больших коттеджах в Пэмбертоне. Огромные каменные трубы прерывали через определенные промежутки линию массивной, поросшей мхом щелистой крыши.
За домом в слабом утреннем свете несколько приземистых зданий расположились, как спящие животные, а в стороне, слева, стоял еще один двухэтажный небольшой бревенчатый дом. Джипы, лимузины и фургоны останавливались на огороженной жердями и посыпанной гравием круглой площадке перед домом. В одном из окон первого этажа горел свет, и тонкая струйка белого дыма поднималась вверх из-за надворных построек. Вокруг царила безграничная звонкая тишина, и лишь откуда-то доносился лай множества собак.
– Все это похоже на пограничный сеттльмент, маленький городок, – прошептала я, глядя на громаду охотничьего дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169