– Знаю, что возвращается, – спокойно отозвался Том. – Не волнуйся, я не задержу вас… в лесу.
Его голос был негромким и мягким, я повернулась, чтобы посмотреть на Тома. Его глаза буквально приковали меня к себе, они были такими голубыми… Том не улыбался. Я не могла отвести взгляд и почувствовала, как размякли мои колени, будто они были вылеплены из воска, который подержали над огнем. Сердце стало биться медленно, с усилием, а рот пересох. Веки непроизвольно опустились. Леса… Том…
Сердце прекратило свой предательский глубокий стук и вошло в обыкновенный ритм, лишь когда мы приехали домой, когда Хилари уснула и я разгружала посудомоечную машину. В первый раз с тех пор, как я оставила Криса и жизнь в Атланте, я приняла таблетку снотворного. Добрый, чистый сон укутал меня своим покрывалом, и я уснула, не успев даже повернуться в постели. Когда я проснулась, было уже утро, а онемевшие руки и ноги свидетельствовали о том, что я ни разу не пошевельнулась за всю ночь.
Мы отправились вверх по Козьему ручью около восьми утра, когда зимнее солнце еще было скрыто за темными колоннами деревьев. Мы оделись в рабочие куртки, а на ноги нацепили толстые мягкие мокасины, которыми Том снабдил нас накануне вечером. Надетые на две пары толстых шерстяных носков, они сидели на ногах прекрасно.
– Ты и их сделал сам? – спросила Хил.
– Ну нет, я не мазохист, – улыбнулся Том. – Их изготовила фирма „Орвис", а сюда доставила компания „Федерал экспресс". Обычно для охоты на оленей надевают сапоги, но, так как мы отправляемся специально для того, чтобы выследить, и не зайдем слишком далеко в болота, я подумал, что вам захочется попробовать мокасины. Для леса нет более бесшумной обуви.
Пройдя где-то полмили по речному болоту, мы перешли Козий ручей в месте, которое я раньше не видела, где упавший ствол служил мостом над медленной мелкой водой. Без поцелуев солнца вода казалась непрозрачной, почти черной, в глубине не скользили быстрые серебряные стрелы, как это бывало при теплой погоде.
– Куда уходят рыбы, когда становится холодно? Где лягушки и другие существа? – спросила Хилари.
– Водные создания – холоднокровные, поэтому они фактически не чувствуют зимы, – объяснил Том. – Они становятся очень сонливыми и медлительными. Иногда впадают в спячку. Некоторые зарываются в ил до весны. Другие просто болтаются около берега, вялые, тупые и раздражительные. И это не самое подходящее время для встречи с аллигатором.
– А я бы хотела повидаться, – заявила Хилари, похлопывая по своему луку. – Хотелось бы увидеть его. Как ты думаешь, можно его встретить?
– Никогда не встречал гейторов в это время года, – ответил Том. – Как правило, они не появляются до весны, пока не почувствуют себя основательно голодными.
Мы пересекали подлесок по диагонали по направлению к реке Биг Сильвер. Том в бесшумных мокасинах шагал впереди нас свободно и легко, за его спиной покачивалось небольшое ружье. На наших с Хилари плечах висели луки и колчаны со стрелами.
Там, где мы шли, деревья были высокими и прямыми, они образовывали свод над нашими головами. Но многие из них были лиственных пород, поэтому лучи перламутрового декабрьского света свободно проникали сквозь их обнаженные кроны и косо падали на покрытую ковром из листьев лесную землю. Лучи света походили на массивные колонны.
Было холодно и сыро, воздух бодрил, но после получасовой ходьбы у меня на лбу и шее выступил легкий пот, а постоянный свежий ветерок, дувший нам в спину, перестал так сильно ощущаться.
Вначале создавалось впечатление, что день был бесцветным, будто не существовало других красок, кроме черной, в которую были окрашены мокрые стволы деревьев, и неопределенной краски сырых опавших листьев у нас под ногами. Но вскоре вдали, в направлении реки, пояс медных берез замерцал изящной приглушенной позолотой, а увядший папоротник засиял золотом. Лишайники на стволах и пнях деревьев стали неожиданно едко-зеленого цвета. Мох оловянного оттенка оплетал полные сил дубы и кипарисы. По сравнению с тем, что я видела ранее, этот пейзаж был более утонченным, более красивым в своей меланхолии. Утро казалось безмолвным, лишь листья шуршали на ветру. Ни одна птица не пела.
Подходя к берегу реки, в том месте, где проход в тростнике угадывался лишь по темной зелени, Том внезапно взмахнул рукой и остановился. Мы сделали то же самое.
– Что? – прошептала Хилари.
– Олени, – ответил Том негромко, не поворачиваясь к нам и пристально вглядываясь в заросли тростника.
– Я ничего не вижу, – сказала девочка. Я тоже ничего не замечала. Тростник казался мне повсюду одинаковым, пустынным, в нем не было ни оленей ни других живых существ.
– Они где-то здесь, поблизости, – уверял Том. – Возможно, прямо за рекой или за этой линией тростника.
– Откуда ты знаешь? Как ты можешь так далеко видеть? – не сдавалась девочка.
– А я и не вижу, я просто… чувствую, что они там. Просто знаю об этом, и все. Именно там был бы я, если бы был оленем. Через некоторое время начинаешь думать, как они.
– А разве они думают? – спросила Хил.
– Уверен в этом. Они думают о своих оленьих делах намного лучше, чем ты или я можем думать об этом.
– И они собираются прийти сюда?
– Нет. А вот мы переберемся туда. Именно с этого начнется ваше обучение по выслеживанию. Вообще-то все очень просто. Нужно, чтобы ветер дул на тебя, для того чтобы олени не смогли учуять твой запах, а затем ты начинаешь двигаться… как олень. Ты представляешь себе, что олень может делать в данную минуту, и делаешь то же самое. Те олени за тростником, скорее всего, сейчас пасутся. Еще не наступил сезон спаривания, поэтому самцы не сражаются. Звук их рогов ты услышала бы без труда. И далеко уйти они не могут – любое стадо не уходит дальше мили-двух от своей основной территории, если нет очень сильного недостатка в корме, а это не грозит им сейчас. Пока еще нет молодых оленят, которые блеют. Ну и устраиваться на ночлег им еще рано. Поэтому, вероятнее всего, они пасутся. Это самое лучшее время, чтобы подкрасться к ним. Когда олень ест, он щиплет траву в течение примерно десяти секунд, а затем поднимает голову, смотрит, слушает и нюхает. Потом снова щиплет траву десять секунд. Вот на эти секунды ты и можешь рассчитывать. Ты двигаешься только тогда, когда голова оленя опущена вниз, ты идешь очень медленно и ставишь ноги на землю очень спокойно. Никакого шарканья, никаких внезапных движений. Ставишь ногу на носок, а потом опускаешь на полную ступню. Если будешь делать наоборот, то можешь потерять равновесие. Считаешь так: одна Миссисипи, две Миссисипи, три… и так до десяти. Потом останавливаешься и снова отсчитываешь десять секунд. Пока стоишь, будь абсолютно неподвижна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169