И вы сможете взять туда фрейлин, что прислуживают вам.
На лице Джейн явственно написано облегчение. Мы обе боялись, что будет гораздо хуже.
Тауэр-грин. Ну да. Это же была Анна Болейн. Это она спрашивала, идти ли ей в тюрьму. Она встретила свою смерть здесь, на Тауэр-грин, и ее обезглавленное тело лежит в безымянной могиле в церкви.
Комендант выводит меня из комнаты.
– Временами мне совсем не нравится моя служба, – говорит он мне, когда мы оказываемся с ним вдвоем за закрытой дверью. – Она же просто дитя. Такая маленькая и хрупкая. Еще и ученая, как я слышал, но сам-то я не большой ценитель наук. От них у девочек заводятся разные идеи. И все же, судя по всему, она ведет себя благопристойно и добродетельно.
– Так и есть, сэр Джон, – отвечаю я. – Она хорошая девочка, во всех отношениях, и ее со злым умыслом использовали дурные люди.
– Ну, этого я не знаю, – уклончиво замечает он. – Мне не по чину судить своих подопечных. – Его лицо внезапно смягчается, и он прибавляет почти шепотом: – Я горжусь тем, что я примерный семьянин, и меня возмущает трусость родителей леди Джейн, которые бросили ее. И конечно, я не поверю, что девочка виновна в измене. Сомневаюсь, что она отвечает за деяния, на которые ее толкнули. Я хотел уверить вас, что буду к ней добр, пока она у меня на попечении, так что не бойтесь. Но помните – никому ни слова. Я вам ничего не говорил.
Возвращаясь к Джейн, я чуть не плачу и молю Бога, чтобы королева проявила такую же проницательность и сострадание, как и ее комендант.
Леди Джейн Дадли
Тауэр, Лондон, 20 июля 1553 года.
Святой Петр-в-оковах. И я здесь все равно что в оковах, хотя и в невидимых. Быть ли мне когда-либо снова свободной? Сэр Джон Бриджис сопровождает меня в дом тюремщика. Когда мы идем мимо Тауэр-грин, я вспоминаю, что на этой лужайке были обезглавлены Анна Болейн и Екатерина Говард. Теперь их тела лежат внизу в часовне. По своей воле я бы не выбрала такой вид из окна.
И все же моя судьба могла быть гораздо хуже. Меня могли бы запереть в темном, сыром подземелье.
– Мне позволено иметь при себе слуг? – осведомляюсь я.
– Леди Трокмортон будет вашей фрейлиной, при вас останутся миссис Эллен, миссис Тилни и паж. Боюсь, что остальные уже распущены. Благодаря своему титулу, вы будете находиться на особом положении в доме Партриджа, жить со всеми удобствами.
– Королева очень добра. Я не заслуживаю от нее такой милости, – смиренно замечаю я. – Скажите, сэр Джон, позволено ли мне иметь книги и письменные принадлежности, чтобы я могла продолжать свои занятия?
– Это я вам устрою. Ваши фрейлины принесут одежду и другие личные вещи из дворца.
– Мне очень мало нужно, – говорю я. – Не больше, чем любому простому смертному.
Я показываю ему молитвенник, который несу в руках, подарок Гилфорда, в переплете из черного бархата.
– Сэр Джон, вы не могли бы сказать мне, что со мною станется? – спрашиваю я. Мне отчаянно хочется узнать.
– Не могу, сударыня, – печально отвечает несчастный комендант. – Я и правда не знаю. А если бы знал, то не имел бы права сказать вам без особых санкций. Советую вам жить одним днем и положиться на Господа. Пусть все утрясется. Затем, может быть, что-то и прояснится.
Я понимаю, что больше мне ничего от него не добиться. Спрашиваю, что стало с Гилфордом и его матерью.
– Они оба в заключении, а изменник Дадли вскоре присоединится к ним здесь в Тауэре.
– Могу я знать, где содержится мой муж?
– В башне Бичем-тауэр, вон там. – Он указывает на мрачное старинное сооружение серого камня, грозное с виду и, несомненно, промерзающее зимою насквозь.
Заключение в этой башне – поистине суровое наказание, даже без угрозы казни. Ибо это наверняка ожидает Нортумберленда, если не Гилфорда. И все-таки разве не был он, подобно мне, орудием, которое использовали амбициозные и нечестные люди?
Я с трепетом думаю – хотя, наверное, это объяснимо, – не отправят ли меня на плаху за не подлежащую сомнению измену. Здравый смысл принуждает думать иначе, но всю прошлую ночь я не сомкнула глаз от страха, ибо в темные ночные часы до меня дошел весь ужас моей ситуации.
Однако сэр Джон только что упомянул о больших поблажках, положенных мне, по сравнению с Дадли. Это меня несколько обнадежило и взбодрило. Новая королева известна как милосердная правительница. Сэр Джон сказал миссис Эллен, что Мария уже вернула свое расположение нескольким лордам, пособникам Нортумберленда. Может быть, комендант сказал правду и она продержит меня в Тауэре лишь до тех пор, пока страна не успокоится, а затем тихо выпустит в блаженную безвестность.
Боже, я молю, чтобы это было так!
Господин Партридж – пухлый низкорослый человек лет сорока, краснощекий и веселый, – чересчур веселый для своей должности. При моем появлении он кланяется, но, спохватившись, тотчас выпрямляется.
– Сюда, миледи, – говорит он и ведет меня в лучшую спальню, которую его жена приготовила к моему приходу, усыпав пол осокой и полевыми травами и застелив накрахмаленное постельное белье на кровать под расшитым кремовым покрывалом.
В комнате есть сундук для тех скромных нарядов, которые мне теперь подобает надевать – одни простые платья, без намека на то, что девять кратких дней я была королевой Англии, – стол и стул под решетчатым окном; на столе – кувшин с вином и оловянный кубок.
– Надеюсь, этого хватит, миледи, – взволнованно говорит миссис Партридж, наскоро приседая в реверансе.
– Мне больше ничего не нужно, – отвечаю я. – Вы очень добры и заботливы.
– Ужин в шесть часов, – сообщает она мне. – Я надеюсь, вы окажете честь нашему скромному столу.
– С удовольствием, – отвечаю я, а миссис Эллен тем временем втаскивает большой мешок, из которого начинает вынимать мои пожитки. Миссис Партридж уходит, оставляя нас вдвоем.
– Что ж, милая комната, – говорит миссис Эллен.
– И в самом деле.
У меня почти отлегло от сердца. В конце концов, в тюрьме не так уж плохо. Намного лучше, чем в дни моего величия в дворце по соседству. Да мне будет поистине приятнее пожить в обществе этих добрых и столь любезных со мной людей, чем знаться с теми, кто навлек на меня беду. Потеря свободы и привилегий ничего не значит по сравнению с огромным облегчением, которое я испытываю, получив такое легкое наказание.
Я совсем воспаряю духом, когда час спустя сэр Джон Бриджис лично доставляет мне книги и письменные принадлежности. Я понимаю, что теперь у меня появится достаточно времени, чтобы читать и учиться. Никогда, наверное, у королевы не будет узника счастливее меня!
Тауэр, Лондон, июль 1553 года.
Господин Партридж верно служит короне, и пусть он неизменно со мною вежлив, он в то же время не теряет бдительности и ни словом не обмолвился о происходящем за четырьмя стенами его дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
На лице Джейн явственно написано облегчение. Мы обе боялись, что будет гораздо хуже.
Тауэр-грин. Ну да. Это же была Анна Болейн. Это она спрашивала, идти ли ей в тюрьму. Она встретила свою смерть здесь, на Тауэр-грин, и ее обезглавленное тело лежит в безымянной могиле в церкви.
Комендант выводит меня из комнаты.
– Временами мне совсем не нравится моя служба, – говорит он мне, когда мы оказываемся с ним вдвоем за закрытой дверью. – Она же просто дитя. Такая маленькая и хрупкая. Еще и ученая, как я слышал, но сам-то я не большой ценитель наук. От них у девочек заводятся разные идеи. И все же, судя по всему, она ведет себя благопристойно и добродетельно.
– Так и есть, сэр Джон, – отвечаю я. – Она хорошая девочка, во всех отношениях, и ее со злым умыслом использовали дурные люди.
– Ну, этого я не знаю, – уклончиво замечает он. – Мне не по чину судить своих подопечных. – Его лицо внезапно смягчается, и он прибавляет почти шепотом: – Я горжусь тем, что я примерный семьянин, и меня возмущает трусость родителей леди Джейн, которые бросили ее. И конечно, я не поверю, что девочка виновна в измене. Сомневаюсь, что она отвечает за деяния, на которые ее толкнули. Я хотел уверить вас, что буду к ней добр, пока она у меня на попечении, так что не бойтесь. Но помните – никому ни слова. Я вам ничего не говорил.
Возвращаясь к Джейн, я чуть не плачу и молю Бога, чтобы королева проявила такую же проницательность и сострадание, как и ее комендант.
Леди Джейн Дадли
Тауэр, Лондон, 20 июля 1553 года.
Святой Петр-в-оковах. И я здесь все равно что в оковах, хотя и в невидимых. Быть ли мне когда-либо снова свободной? Сэр Джон Бриджис сопровождает меня в дом тюремщика. Когда мы идем мимо Тауэр-грин, я вспоминаю, что на этой лужайке были обезглавлены Анна Болейн и Екатерина Говард. Теперь их тела лежат внизу в часовне. По своей воле я бы не выбрала такой вид из окна.
И все же моя судьба могла быть гораздо хуже. Меня могли бы запереть в темном, сыром подземелье.
– Мне позволено иметь при себе слуг? – осведомляюсь я.
– Леди Трокмортон будет вашей фрейлиной, при вас останутся миссис Эллен, миссис Тилни и паж. Боюсь, что остальные уже распущены. Благодаря своему титулу, вы будете находиться на особом положении в доме Партриджа, жить со всеми удобствами.
– Королева очень добра. Я не заслуживаю от нее такой милости, – смиренно замечаю я. – Скажите, сэр Джон, позволено ли мне иметь книги и письменные принадлежности, чтобы я могла продолжать свои занятия?
– Это я вам устрою. Ваши фрейлины принесут одежду и другие личные вещи из дворца.
– Мне очень мало нужно, – говорю я. – Не больше, чем любому простому смертному.
Я показываю ему молитвенник, который несу в руках, подарок Гилфорда, в переплете из черного бархата.
– Сэр Джон, вы не могли бы сказать мне, что со мною станется? – спрашиваю я. Мне отчаянно хочется узнать.
– Не могу, сударыня, – печально отвечает несчастный комендант. – Я и правда не знаю. А если бы знал, то не имел бы права сказать вам без особых санкций. Советую вам жить одним днем и положиться на Господа. Пусть все утрясется. Затем, может быть, что-то и прояснится.
Я понимаю, что больше мне ничего от него не добиться. Спрашиваю, что стало с Гилфордом и его матерью.
– Они оба в заключении, а изменник Дадли вскоре присоединится к ним здесь в Тауэре.
– Могу я знать, где содержится мой муж?
– В башне Бичем-тауэр, вон там. – Он указывает на мрачное старинное сооружение серого камня, грозное с виду и, несомненно, промерзающее зимою насквозь.
Заключение в этой башне – поистине суровое наказание, даже без угрозы казни. Ибо это наверняка ожидает Нортумберленда, если не Гилфорда. И все-таки разве не был он, подобно мне, орудием, которое использовали амбициозные и нечестные люди?
Я с трепетом думаю – хотя, наверное, это объяснимо, – не отправят ли меня на плаху за не подлежащую сомнению измену. Здравый смысл принуждает думать иначе, но всю прошлую ночь я не сомкнула глаз от страха, ибо в темные ночные часы до меня дошел весь ужас моей ситуации.
Однако сэр Джон только что упомянул о больших поблажках, положенных мне, по сравнению с Дадли. Это меня несколько обнадежило и взбодрило. Новая королева известна как милосердная правительница. Сэр Джон сказал миссис Эллен, что Мария уже вернула свое расположение нескольким лордам, пособникам Нортумберленда. Может быть, комендант сказал правду и она продержит меня в Тауэре лишь до тех пор, пока страна не успокоится, а затем тихо выпустит в блаженную безвестность.
Боже, я молю, чтобы это было так!
Господин Партридж – пухлый низкорослый человек лет сорока, краснощекий и веселый, – чересчур веселый для своей должности. При моем появлении он кланяется, но, спохватившись, тотчас выпрямляется.
– Сюда, миледи, – говорит он и ведет меня в лучшую спальню, которую его жена приготовила к моему приходу, усыпав пол осокой и полевыми травами и застелив накрахмаленное постельное белье на кровать под расшитым кремовым покрывалом.
В комнате есть сундук для тех скромных нарядов, которые мне теперь подобает надевать – одни простые платья, без намека на то, что девять кратких дней я была королевой Англии, – стол и стул под решетчатым окном; на столе – кувшин с вином и оловянный кубок.
– Надеюсь, этого хватит, миледи, – взволнованно говорит миссис Партридж, наскоро приседая в реверансе.
– Мне больше ничего не нужно, – отвечаю я. – Вы очень добры и заботливы.
– Ужин в шесть часов, – сообщает она мне. – Я надеюсь, вы окажете честь нашему скромному столу.
– С удовольствием, – отвечаю я, а миссис Эллен тем временем втаскивает большой мешок, из которого начинает вынимать мои пожитки. Миссис Партридж уходит, оставляя нас вдвоем.
– Что ж, милая комната, – говорит миссис Эллен.
– И в самом деле.
У меня почти отлегло от сердца. В конце концов, в тюрьме не так уж плохо. Намного лучше, чем в дни моего величия в дворце по соседству. Да мне будет поистине приятнее пожить в обществе этих добрых и столь любезных со мной людей, чем знаться с теми, кто навлек на меня беду. Потеря свободы и привилегий ничего не значит по сравнению с огромным облегчением, которое я испытываю, получив такое легкое наказание.
Я совсем воспаряю духом, когда час спустя сэр Джон Бриджис лично доставляет мне книги и письменные принадлежности. Я понимаю, что теперь у меня появится достаточно времени, чтобы читать и учиться. Никогда, наверное, у королевы не будет узника счастливее меня!
Тауэр, Лондон, июль 1553 года.
Господин Партридж верно служит короне, и пусть он неизменно со мною вежлив, он в то же время не теряет бдительности и ни словом не обмолвился о происходящем за четырьмя стенами его дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121