Всем известно, что она богобоязненная женщина, и хотя она больше всего на свете любит поспорить с королем, епископами и богословами о религиозных догматах, я никогда не слышала от нее ничего слишком возмутительного.
Сегодня вечером у них очередное словопрение. Так же, как и моя матушка, я нахожусь при королеве, которая сидит в комнате короля. Я занимаюсь рукоделием, меж тем как они дружески болтают с епископом Гардинером, горбоносым самоуверенным церковником, которого я недолюбливаю. Сегодня моему внучатому дядюшке особенно нездоровится, но ради королевы он старается не подавать виду.
Спустя некоторое время беседа переходит на тему религии. Обстановка ощутимо накаляется, когда ее величество начинает уговаривать короля продолжать религиозные реформы.
– Хотя ваше величество низвергли чудовищного римского идола, – говорит она ему, – вам следует теперь воспользоваться возможностью, чтобы избавить Церковь Англии от последних следов папизма!
Я изумляюсь ее прямоте, а выражение лица его величества говорит, что он возмущен: женщина читает ему нотации относительно его долга. Подавшись вперед в своем кресле, он строго грозит ей пальцем:
– Сударыня, жене надлежит сидеть дома, слушаться мужа и помалкивать, как вы сами написали в вашей книге.
Лицо королевы заливается краской – я думаю, больше от гнева, чем от стыда. Епископ благодушно наблюдает за происходящим. Ревностный католик, он, наверное, был бы, как ничему другому, рад ее ссылке или того хуже.
– Занимайся своим шитьем, дитя мое, – шепчет мне матушка.
Королева настаивает на своем:
– Сир, вы говорите сущую правду, но я снова прошу вас очистить Церковь от всего этого римского разврата!
– Довольно, сударыня! – выкрикивает король, и затем повисает неловкая тишина.
Я вздрагиваю, ибо никогда еще не слышала, чтобы король выражался так резко, и меня это пугает. К счастью, вскоре он снова становится веселым и добрым, как всегда, и, ловко сменив тему, интересуется у королевы, каковы успехи принца в учении. Ее величество отвечает столь же приветливо, очевидно нисколько не встревожась, и гармония, кажется, восстановлена, ибо король по-прежнему глядит на свою супругу с любовью и говорит с ней нежно. Еще через некоторое время нам настает пора уходить. Когда королева поднимается, он целует ей руку и произносит, мило улыбаясь:
– Прощайте, дорогая.
Королева просит меня задержаться, чтобы подобрать шелковые нитки для вышивания, которые я неосторожно обронила на пол. Король не замечает меня, пока я, сидя на корточках у опустевшего кресла королевы, торопливо сматываю клубок за клубком, и продолжает разговаривать с епископом Гардинером. Теперь его величество вовсе не тот смиренный агнец, каким он только что притворялся.
– Хорошенькое дело, когда женщины набираются разных наук, – ворчит он, – и великое утешение мне в старости – выслушивать поучения от собственной жены.
– Но ваше величество превосходит в образованности всех монархов современности и прошлого, равно как и многих докторов богословия, – успокаивает его епископ. – Лучше вас самих никто не знает, что лучше для королевства. Ваше величество, вам известно, как я преклоняюсь перед ее величеством, но, простите за откровенность, я должен признаться, что полагаю недопустимым для любого из ваших подданных так дерзко возражать вам, как только что себе позволяла королева Екатерина. Мне прискорбно это слышать. Я также опасаюсь, что дерзость словесная не преминет обратиться в дерзость на деле.
Король печально кивает.
– Вы говорите правду, милорд епископ, – со вздохом соглашается он. – Мне нужно проявлять больше твердости в отношении ее величества.
Епископ Гардинер, явно ободренный ответом его величества, продолжает гнуть свою линию:
– Сир, я боюсь, как бы дело не обернулось гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Говорят… Я уверен, что ничего подобного нет, но лучше, думаю, убедиться, что все в порядке…
– Вы это о чем, епископ? – раздраженно прерывает его король.
– Проще говоря, сир, до меня дошли слухи о том, что в окружении королевы не все благополучно. Возможно, что это просто слухи. Вероятнее всего. Я бы и не обратил внимания, если бы меня не беспокоило влияние королевы. Ваше величество, могу ли я говорить прямо?
Король смотрит на него с каменным лицом:
– Да!
– Сир, я бы хотел, чтобы все было иначе, но я подозреваю, что королева поощряет ересь. То, что я сам от нее слышал, и то, о чем мне сообщали о ней и ее приближенных, подводит меня к заключению, что взгляды, которых она придерживается, могут лишь нанести вред праведному правлению монархов, подобных вам. Согласно этим взглядам, все должно быть общим, они отвергают богоустановленный порядок, который должен существовать в любом обществе. Подобные мнения недопустимы у лиц, столь близко находящихся к трону.
Скорчившись на коленях, не смея от ужаса перевести дух, я замечаю, как ловко епископ запел другую песню. Сначала он утверждал, что слухи, скорее всего, безосновательны, а теперь говорит так, как будто ересь королевы – это установленный факт. Весьма умно, потому что он обеспечил себе прикрытие на случай, если его обвинения окажутся лживыми. Тогда он скажет: ах, это просто слухи… но я же не мог оставить их без внимания.
Король хмурится – трудно сказать, что ему менее по нраву: вероломство королевы или откровения Гардинера. Но мне, скрючившейся в тени за спинкой кресла, мне, о чьем присутствии забыли оба мужчины, ясно, что он очень зол. А Гардинер, невзирая на это, продолжает:
– Ваше величество, конечно, понимает, насколько опасно согревать змею у себя на груди. Знатнейшие из ваших подданных, защищая те принципы, которых, как я подозреваю, придерживается королева, по закону заслуживали бы смерти. – Он делает паузу, возможно думая, что позволил себе слишком много или зашел слишком далеко. Судя по выражению лица короля, так оно и есть. Епископ продолжает вкрадчивым голосом:
– Но я несколько опережаю события. Простите меня, сир. Я, возможно, слишком близко к сердцу принимаю какие-то пустяки. И все же мы должны быть уверены. Я не могу действовать без санкции вашего величества, потому что в таком случае королева и ее сторонники уничтожат меня. Но если вы возьмете меня под свою защиту, то я предприму осторожное расследование.
Король сидит молча, теребя бороду.
– Ясно, что вы не повели бы таких речей, не имей на то достаточных оснований, – медленно произносит он. – Мне нужно все обдумать. Мы еще с вами побеседуем завтра. Приходите утром, после мессы.
Когда король, тяжело опираясь на руку епископа, выходит из комнаты, я торопливо засовываю клубки ниток в шкатулку и бегу в покои королевы. Первая, на кого я там наталкиваюсь, – это моя матушка, и, к моему ужасу, она не расположена выслушивать секреты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Сегодня вечером у них очередное словопрение. Так же, как и моя матушка, я нахожусь при королеве, которая сидит в комнате короля. Я занимаюсь рукоделием, меж тем как они дружески болтают с епископом Гардинером, горбоносым самоуверенным церковником, которого я недолюбливаю. Сегодня моему внучатому дядюшке особенно нездоровится, но ради королевы он старается не подавать виду.
Спустя некоторое время беседа переходит на тему религии. Обстановка ощутимо накаляется, когда ее величество начинает уговаривать короля продолжать религиозные реформы.
– Хотя ваше величество низвергли чудовищного римского идола, – говорит она ему, – вам следует теперь воспользоваться возможностью, чтобы избавить Церковь Англии от последних следов папизма!
Я изумляюсь ее прямоте, а выражение лица его величества говорит, что он возмущен: женщина читает ему нотации относительно его долга. Подавшись вперед в своем кресле, он строго грозит ей пальцем:
– Сударыня, жене надлежит сидеть дома, слушаться мужа и помалкивать, как вы сами написали в вашей книге.
Лицо королевы заливается краской – я думаю, больше от гнева, чем от стыда. Епископ благодушно наблюдает за происходящим. Ревностный католик, он, наверное, был бы, как ничему другому, рад ее ссылке или того хуже.
– Занимайся своим шитьем, дитя мое, – шепчет мне матушка.
Королева настаивает на своем:
– Сир, вы говорите сущую правду, но я снова прошу вас очистить Церковь от всего этого римского разврата!
– Довольно, сударыня! – выкрикивает король, и затем повисает неловкая тишина.
Я вздрагиваю, ибо никогда еще не слышала, чтобы король выражался так резко, и меня это пугает. К счастью, вскоре он снова становится веселым и добрым, как всегда, и, ловко сменив тему, интересуется у королевы, каковы успехи принца в учении. Ее величество отвечает столь же приветливо, очевидно нисколько не встревожась, и гармония, кажется, восстановлена, ибо король по-прежнему глядит на свою супругу с любовью и говорит с ней нежно. Еще через некоторое время нам настает пора уходить. Когда королева поднимается, он целует ей руку и произносит, мило улыбаясь:
– Прощайте, дорогая.
Королева просит меня задержаться, чтобы подобрать шелковые нитки для вышивания, которые я неосторожно обронила на пол. Король не замечает меня, пока я, сидя на корточках у опустевшего кресла королевы, торопливо сматываю клубок за клубком, и продолжает разговаривать с епископом Гардинером. Теперь его величество вовсе не тот смиренный агнец, каким он только что притворялся.
– Хорошенькое дело, когда женщины набираются разных наук, – ворчит он, – и великое утешение мне в старости – выслушивать поучения от собственной жены.
– Но ваше величество превосходит в образованности всех монархов современности и прошлого, равно как и многих докторов богословия, – успокаивает его епископ. – Лучше вас самих никто не знает, что лучше для королевства. Ваше величество, вам известно, как я преклоняюсь перед ее величеством, но, простите за откровенность, я должен признаться, что полагаю недопустимым для любого из ваших подданных так дерзко возражать вам, как только что себе позволяла королева Екатерина. Мне прискорбно это слышать. Я также опасаюсь, что дерзость словесная не преминет обратиться в дерзость на деле.
Король печально кивает.
– Вы говорите правду, милорд епископ, – со вздохом соглашается он. – Мне нужно проявлять больше твердости в отношении ее величества.
Епископ Гардинер, явно ободренный ответом его величества, продолжает гнуть свою линию:
– Сир, я боюсь, как бы дело не обернулось гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Говорят… Я уверен, что ничего подобного нет, но лучше, думаю, убедиться, что все в порядке…
– Вы это о чем, епископ? – раздраженно прерывает его король.
– Проще говоря, сир, до меня дошли слухи о том, что в окружении королевы не все благополучно. Возможно, что это просто слухи. Вероятнее всего. Я бы и не обратил внимания, если бы меня не беспокоило влияние королевы. Ваше величество, могу ли я говорить прямо?
Король смотрит на него с каменным лицом:
– Да!
– Сир, я бы хотел, чтобы все было иначе, но я подозреваю, что королева поощряет ересь. То, что я сам от нее слышал, и то, о чем мне сообщали о ней и ее приближенных, подводит меня к заключению, что взгляды, которых она придерживается, могут лишь нанести вред праведному правлению монархов, подобных вам. Согласно этим взглядам, все должно быть общим, они отвергают богоустановленный порядок, который должен существовать в любом обществе. Подобные мнения недопустимы у лиц, столь близко находящихся к трону.
Скорчившись на коленях, не смея от ужаса перевести дух, я замечаю, как ловко епископ запел другую песню. Сначала он утверждал, что слухи, скорее всего, безосновательны, а теперь говорит так, как будто ересь королевы – это установленный факт. Весьма умно, потому что он обеспечил себе прикрытие на случай, если его обвинения окажутся лживыми. Тогда он скажет: ах, это просто слухи… но я же не мог оставить их без внимания.
Король хмурится – трудно сказать, что ему менее по нраву: вероломство королевы или откровения Гардинера. Но мне, скрючившейся в тени за спинкой кресла, мне, о чьем присутствии забыли оба мужчины, ясно, что он очень зол. А Гардинер, невзирая на это, продолжает:
– Ваше величество, конечно, понимает, насколько опасно согревать змею у себя на груди. Знатнейшие из ваших подданных, защищая те принципы, которых, как я подозреваю, придерживается королева, по закону заслуживали бы смерти. – Он делает паузу, возможно думая, что позволил себе слишком много или зашел слишком далеко. Судя по выражению лица короля, так оно и есть. Епископ продолжает вкрадчивым голосом:
– Но я несколько опережаю события. Простите меня, сир. Я, возможно, слишком близко к сердцу принимаю какие-то пустяки. И все же мы должны быть уверены. Я не могу действовать без санкции вашего величества, потому что в таком случае королева и ее сторонники уничтожат меня. Но если вы возьмете меня под свою защиту, то я предприму осторожное расследование.
Король сидит молча, теребя бороду.
– Ясно, что вы не повели бы таких речей, не имей на то достаточных оснований, – медленно произносит он. – Мне нужно все обдумать. Мы еще с вами побеседуем завтра. Приходите утром, после мессы.
Когда король, тяжело опираясь на руку епископа, выходит из комнаты, я торопливо засовываю клубки ниток в шкатулку и бегу в покои королевы. Первая, на кого я там наталкиваюсь, – это моя матушка, и, к моему ужасу, она не расположена выслушивать секреты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121