От меня не укрылось, однако, промелькнувшее на лице Джейн непокорное выражение, когда мы закончили наши напутствия. Попросту она возмущена тем, что ей читают нотации. Это необходимо пресечь!
– Только взгляни вот так на королеву, и она тотчас тебя выгонит! – взрываюсь я. – Черт возьми, когда этот ребенок научится скромности?
– Слушайся матушку, Джейн, – устало говорит Генри, давая понять, что не желает стараться больше необходимого. Он целый вечер твердил наставления вместо того, чтобы играть в карты, и ему не терпится поскорее уйти.
– Я буду стараться, сударь, – отвечает Джейн, но я уже не слишком доверяю ее смирению.
Леди Джейн Грей

Виндзорский замок, осень 1545 года.
Виндзор – это очень старый замок, где слишком много сквозняков, что делает его непригодным для проживания зимой, но в теплые месяцы там хорошо. Королева любит устраивать пикники со своими фрейлинами в Большом парке, где мы сидим на траве под весело трепещущим шелковым навесом и слушаем ее истории о Херне-охотнике, чей призрак, говорят, бродит в здешних лесах. В третий раз за неделю мы выбирается на это место – ее величество хочет застать последние теплые деньки года.
Утром мы часто закрываемся с ней на час в ее личных покоях, склонив головы над моими тетрадками и переводами. Ее величество не скупится на похвалы, она явно мною довольна.
– Ты удивительно развита для своего возраста, Джейн, – не единожды повторяет она. – Будь уверена, я сделаю все, что в моей власти, чтобы твои таланты принесли плоды. – Я наслаждаюсь столь непривычным для меня признанием.
Леди Мария тоже находится при королеве, в то время как леди Елизавету, поспорившую со своим августейшим отцом, отослали обратно, дабы она раскаялась в своей дерзости. Я знаю, что королева беспокоится о ней, ибо его величество и не думает сменять гнев на милость.
Мне жаль, что я лишена общества леди Елизаветы, потому что леди Мария с ней и рядом не стоит по части веселья. Она ровесница моей матушки и бесконечно рассуждает о Деве Марии, о святых и воле Божьей. Она явно не одобряет религиозных реформ короля, хотя и не осмеливается критиковать их в открытую. Мне кажется, что она живет в прошлом, и мне ее жаль, потому что это тщетно. Каждый знает, что Папа Римский ничем не лучше антихриста, а леди Мария просто глупа, думая иначе. Как говорит моя матушка, нельзя перевести часы назад.
Странно, что леди Мария, во многих отношениях напоминающая монахиню, по вечерам любит петь, играть и танцевать и носит платье из богатых тканей. Ей нравятся яркие цвета и изобилие камней, и мне кажется, она похожа на принцессу. Но однажды вечером я слышу, как какой-то лорд бормочет у меня за спиной: «Она как разряженная набивная кукла». А в присутствии мужчин она всегда держится скованно и часто краснеет. И все же она не делает секрета из своего страстного желания выйти замуж и иметь детей. Она необыкновенно любит детей, и у нее много крестников, включая мою несчастную младшую сестру. Конечно, в двадцать девять лет леди Мария уже старая дева, ей уже поздно замуж. Да и король этого не допустит, я уверена. И хотя ее статус незаконнорожденной понизил ее цену на брачном рынке, матушка говорит, что она не хочет мужа из рода ниже королевского, а таких покупателей нет. Все-таки женщина должна иметь мужа, иначе ее будущее выглядит безрадостно.
Оттого леди Мария расточает любовь и подарки на своих младших родственников и крестников, и на меня в том числе, поскольку теперь я вошла в ее окружение. Она говорит, что я красивый, одаренный, воспитанный ребенок, и гладит меня по щеке. Мне ее жалко, но ее общество тяготит меня, и я чувствую себя скованно. Я не могу проникнуться к ней любовью, хотя всей душой того желаю.
В один из вечеров королева вызывает меня к себе и достает из ящика печатную книгу, в переплете из тончайшей кожи. Надпись на титульном листе гласит: Молитвы и размышления о Священном Писании, представленные милосердной и добродетельной Екатериной, королевой Англии.
– Вы это написали, сударыня? – от удивления я говорю шепотом.
– Да, – улыбается она. – А его величество одобрил.
Я гляжу на нее в изумлении. Чтобы женщина написала книгу, да еще такую, которую напечатали для всеобщего чтения, – это невероятно.
– Это чудо, – заявляю я.
– Это плод любви, – говорит она, – и если он принесет хоть малую толику утешения богобоязненным душам, я буду рада.
В комнату входит король, и хотя я привыкла к встречам с ним, его присутствие все-таки заставляет меня конфузиться и трепетать. Когда мы низко опускаемся в реверансах, я замечаю, что сегодня он неважно выглядит; у него серый цвет лица, хотя он кажется веселым.
– Оставь эти церемонии, Кэт. Смотрю, ты показываешь нашей племяннице свою книгу.
– Да, сир.
– И что ты об этом думаешь, Джейн?
– Я думаю, это чудо, ваше величество, что женщина обладает такой грамотностью, чтобы написать книгу.
– О нет, ее величество не пишет книг, – отвечает он, щуря глаз, – она прежде обсуждает со мной главные положения, а потом заимствует мои аргументы! Я осажден со всех сторон! Как же утомительно иметь жену-ученого!
– Это оттого, что я и не помышляю перещеголять вас знаниями, ваше величество, – со смехом возражает королева. – Я просто желаю проверить свои аргументы в беседе с далеко превосходящим меня богословом.
– Хм… – фыркает король. – Ты умеешь польстить.
Королева усаживается напротив у камина. Я стою, не зная, уходить мне или оставаться.
– Садись, садись, – говорит его величество, взмахом руки указывая мне на скамеечку.
– Не хотите ли вы, чтобы Джейн вам сыграла, сир? – спрашивает королева. – Она подает большие надежды.
– Ну что ж. Возьми-ка лютню, дитя мое. Что ты будешь играть?
Зная, что мне оказывают большую честь, я медлю:
– Что пожелает ваше величество.
– Играй, что ты знаешь лучше всего.
Я лихорадочно соображаю. Наконец я начинаю наигрывать, а король запевает высоким тенором:
Точно падуб, вечно зелен, не изменит цвета,
Так и я своей любимой верным остаюсь.
Пусть зимою взвоют ветры, падуб вечно зелен…
Когда песня заканчивается, королева хлопает в ладоши:
– Браво, браво вам двоим! Хороши и пение и музыка!
– Нравится тебе эта песня, Джейн? – спрашивает король.
– Очень нравится, сир.
– А тебе известно, кто ее написал?
– Я полагаю, что вы сами, ваше величество.
– Да чтоб тебя! – восклицает он. – Теперь я никогда не узнаю, что ты на самом деле о ней думаешь.
– Ах, но это великолепное сочинение, ваше величество! – восклицаю я.
Он улыбается, весьма довольный моей искренностью. И вдруг его улыбка исчезает, и широкое лицо угрожающе краснеет. Его руки беспорядочно молотят по воздуху, цепляются за горло, он кренится вперед со своего кресла, хрипя, как будто его душат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121