Леди Джейн Дадли, бывшая Грей

Суффолк-хаус, 27 мая 1553 года.
Слуги болтают, и сплетни быстро распространяются, ибо в Лондоне мир тесен.
– Мне не нравится то, что я услышала, – говорит миссис Эллен, которая однажды вечером входит ко мне в комнату, неся сухие травы, дабы разложить их в сундуках с одеждой.
– А что вы услышали? – спрашиваю я, отвлекаясь от чтения.
– Вы, конечно, помните, миледи, что вечером после свадьбы граф Пемброк увез сына с вашей сестрой в свою лондонскую резиденцию, замок Бейнард.
– Конечно помню, – отвечаю я. – Говорят, Кэтрин живет там в роскоши и милорд граф пылинки с нее сдувает.
– И это правильно, – замечает миссис Эллен. – Но он ею уже недоволен. Я слышала от знающих людей, от одной из ее горничных, брат которой служит у нас в конюшнях, что в первую брачную ночь отец не дал лорду Уильяму пробраться к ней в спальню, а она уж разделась и ждала его. И представьте, граф велел им спать врозь, приказав еще немного с этим подождать. И разозлился же он, доложу я вам.
– Бедная Кэтрин. – Я вспоминаю сияющую счастьем невесту.
– Мне это совсем не нравится, – повторяет миссис Эллен. – Это ненормально. Леди Кэтрин почти тринадцать лет, она готова быть женой, и почему ей нельзя ею стать, я не понимаю. То же самое с вами, а вы даже старше. Не потому ли это, что милорд Пемброк не доверяет вашему батюшке или ваш батюшка не доверяет милорду Нортумберленду? По-моему, это дурной знак на будущее. Зачем тогда вообще играть свадьбы, если муж и жена не могут спать вместе, как положено?
– Действительно, зачем? – поддакиваю я.
Это неразумно. Но, признаться, я вполне довольна таким положением вещей и не задаю лишних вопросов.
Сайонское аббатство, Миддлсекс, июнь 1553 года.
Я просыпаюсь в незнакомой кровати. Мне кажется, что я уже давно живу в мире теней, страдая – как я смутно припоминаю – от постоянной рвоты, лихорадки и унизительного расстройства кишечника. Но сегодня я пришла в себя, хотя еще слаба и вся дрожу.
– Слава богу, вам вроде бы полегчало, детка, – радуется миссис Эллен, называя меня вместо официального титула, которым она теперь должна ко мне обращаться, старым домашним именем и убирая мне волосы со лба. – Мы уж испугались, что вы умрете, так вас лихорадило.
В ее глазах слезы облегчения. Значит, это было так серьезно? Я смутно помню, как к моему телу прикладывали пиявки, чтобы отсосать дурные жидкости.
Взбив подушки, миссис Эллен осторожно меня приподнимает. Затем она снимает с меня потную сорочку и надевает свежую. Мое голое тело выглядит худым и прозрачным; ну конечно, я ведь ничего не ела. Одев меня, миссис Эллен переплетает мои косы. Я прошу дать зеркало. Сразу заметно, как натянулась кожа на нежных скулах, как ярко горят глаза после лихорадки. С удивлением отмечаю, что мне нравится то, что я вижу в зеркале, ибо болезнь придала моему лицу нездешнюю, неземную красоту.
Я вспоминаю, что почувствовала себя плохо в Суффолк-хаусе, через три дня после свадьбы.
– Я уверена, Джейн, – говорит миссис Эллен, когда мы позже обсуждаем это, – что ваша болезнь была вызвана нервным напряжением и горем. Не думаю, что были другие причины. Помните, что вы все твердили?
– Нет, не помню, – бормочу я. – А что?
Миссис Эллен переходит на шепот:
– Вы думали, что все это не случайно. В моменты просветления вы боялись, что лорд Нортумберденд вас не любит и пытается отравить.
– Неужели так прямо и говорила? – изумляюсь я.
– Честное слово. Но мы, конечно, списали все это как плод нелепых фантазий, возникших в вашем больном мозгу. А в действительности герцог и герцогиня, а также ваш муж, все весьма опечалились, встревожились и постоянно присылали справиться о вашем здоровье. А потом, когда вам стало совсем худо, герцог предоставил вашим родителям этот особняк здесь, в Сайоне. Потому что воздух в этих краях более здоровый, чем в Саутворке.
Я понимаю, что нахожусь в бывшем аббатстве святой Бригитты, в Айслворте на Темзе. Монахинь отсюда выгнал мой внучатый дядя, во время роспуска монастырей. Сначала этим домом завладел герцог Сомерсет, а потом, в свою очередь, Нортумберленд, и стоит окинуть взглядом мою спальню с ее изящной мебелью, дорогими коврами и редкими гобеленами, сразу становится ясно, что он поистине неплохо здесь устроился.
Миссис Эллен кладет мне на кровать ворох бумаг.
– Герцог с семьей писали вам, – говорит она.
Я беру послания и внимательно их прочитываю. Это теплые письма, выражающие заботу, искренние пожелания выздоровления и надежду на мое скорое возвращение в Лондон. Я уже собираюсь растрогаться от такой доброты, но напоминаю себе, что она, без сомнения, вызвана исключительно тревогой о собственных интересах.
Наступает утро, когда я уже в силах составить компанию родителям и сестре Мэри для прогулки по галерее, поскольку сырость не позволяет нам выйти в сады. Мы рассматриваем висящие там многочисленные портреты; среди изображенных на них людей некоторые знакомы нам лично, или мы знаем их по другим портретам. Матушку особенно привлек групповой портрет, где изображены ее бабушка, королева Елизавета Йоркская, и четыре ее юные дочери, стоящие на коленях позади. Она указывает на третью по счету дочку.
– Это моя мать, Мария Тюдор. Какая она красавица, – замечает матушка, глядя на прелестную крошку с длинными белокурыми локонами.
– Ты думаешь, здесь есть сходство? – сомневается батюшка. – Ее сестра Екатерина тут уже взрослая девочка, а ты мне говорила, что она умерла во младенчестве.
– По-моему, сходство есть, – отвечает матушка, подумав. – Может быть, художнику велели изобразить Екатерину похожей на других сестер.
Внезапно, круша деревянную обшивку близ портрета, из стены высовывается окровавленная рука с топором. Матушка, не растерявшись, отталкивает батюшку в сторону, прежде чем он сам замечает опасность, и спасает его голову от страшного удара топора. Мы с Мэри визжим от ужаса. Позже Мэри говорит мне, что она приняла эту руку за привидение, хотя мне все показалось на удивление настоящим. Но когда батюшка выхватывает свой меч, топор с грохотом летит на пол, и кровавая рука исчезает за пробоиной в дереве.
Милорд тщательно осматривает грубую щель; позади ничего не видно, только черная пустота. Он кричит, призывая сильных мужчин с топорами и дубинами, и когда они прибегают, велит им вырубить эту часть обшивки. Через несколько минут, держа в поднятой руке фонарь, он проникает в открывшееся пространство. Заглянув туда, мы видим потайной ход, выложенный камнем. Батюшка исчезает внутри, сопровождаемый слугами, потрясающими оружием.
– Будь осторожен! – тревожно кричит матушка.
Мы, девочки, в ужасе жмемся друг к другу, не зная, чего теперь еще ожидать.
Через некоторое время милорд возвращается, хмурясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121