Меня сегодня не
видали вообще, понятно? Все! - он нырнул в машину, сказал водителю: -
Арменикенд, Дворец Сталина. Хотя Дворец культуры имени Сталина в армянском
районе Баку - Арменикенде - уже давно переименовали в Дворец Культуры
имени Гагарина, никто в городе не называл дворец по-новому. Там, за
Дворцом, в скверике тоже была "горка" - владения Арифа Мосола.
И когда машина тронулась, он взял Лину за руку, сказал:
- Ничего. Все будет хорошо. Смотри - это наш Малаканский сквер, а это
центр города - Парапет, а это - музей Низами...
Машина катила по центральным улицам вверх, в Нагорную часть Баку, и
на взлобье идущей круто вверх улицы Ленина Лина оглянулась и ахнула:
огромная чаша зелено-синего моря лежала внизу, а вокруг нее, в обхват
спускался к воде город - террасами зеленых плоскокрыших улиц, глыбами
современных белых домов, скверами, парками. В море белели паруса
яхт-клуба...
- Как красиво! - сказала Лина. - А мне говорили, тут море грязное от
нефти, а оно, смотри, - зеленое!
Машина тормознула возле ДК им. Сталина, Сашка снова оставил Лину в
такси, перешел через улицу и вошел в сквер. Мосол и его компания были тут,
на месте. Они сидели на скамье, отвалившись к спинке, - Ловили кайф после
укола. Когда Сашка подошел, Мосол чуть приоткрыл один глаз, потом лениво -
второй. Они никогда не были врагами, но и друзьями тоже. У каждого был
свой участок, каждый соблюдал правила и не лез в чужой огород. Конечно,
эти арменикендские ребята не могли любить их, городских, из центра, но
открытой вражды не было, не выдавалось случая, что ли?
Поэтому Мосол посмотрел на него удивленно и выжидающе.
- Привет, - сказал Сашка, глядя на них на всех и чувствуя, что ноги
сейчас подкосятся от зависти - ведь они все уже накачались наркотиками,
накурились, укололись и испытывают то непередаваемое, воздушно-аморфное
ощущение эйфории и легкости, веселья и беспечности, которое не передать
никакими словами.
- Салам, - ответил Сашке Мосол.
- Дело есть, - сказал Шах.
- Говори.
Сашка посмотрел на парней, которые сидели по обе стороны от главаря -
они тоже настороженно открыли гляделки, вылупились на Шаха своими тупыми и
бессмысленными от наркотика зенками. Ладно, ничего не поделаешь, придется
разговаривать при них, ведь не Мосол к нему пришел, а он пришел к ним в
садик.
- Хорошо. Час назад на вокзале ты взял ксиву моей двоюродной
сеструхи. Маманя ее не встретила, заболела, а я опоздал на десять минут.
Там еще были бабки, но бабки - это твое, я не прошу, а ксиву верни или
скажи, куда выкинул.
Мосол посмотрел на него долгим изучающим взглядом и в глубине его
черных армянских глаз проснулась природная сметка и хитрость. Сашка просто
видел по его глазам, как усилием воли Мосол отстраняет от себя кайф
наркотического дурмана, выпрастывает из него свой мозг и извлекает
единственный возможный для Мосола ответ:
- А если это не твоя сеструха, то что?
- Я тебе говорю - моя. Вон она сидит в такси, можешь пойти спросить.
- Ара, зачем бабу вмешивать, - усмехнулся Мосол. - Я тебя спрашиваю.
Если это твоя сеструха - одно дело, а если нет - другое дело, точно? -
спросил он у своих, и те заржали таким смехом, словно перед ними Райкин
выступал.
Сашка стоял спокойно, ждал. Конечно, Мосол даром ничего не отдаст, во
всяком случае покуражится, еще бы - сам Шах стоит перед ним и чего-то
просит.
- Ладно, заткнитесь, - вдруг оборвал своих по-армянски Мосол и сказал
Сашке - Ксиву и кошелек я спихнул, сам понимаешь...
- Куда? - нетерпеливо спросил Сашка.
- Ну-у-у, в кебабный раствор, знаешь?
Шах знал. Кебабный раствор - значит, в подворотню привокзальной
кебабной, в мусорный ящик, только в какой, там их штук восемь, если не
десять - огромный двор, может быть, сто семей выносят мусор в эти ящики.
- Знаю кебабный, - сказал Сашка. - В какой ящик?
Мосол ухмыльнулся, развел руками:
- Не помню, дарагой. Знаешь, по спешке бросил - может быть в третий
или - пятый... - и опять повернулся к своим. - А?
И снова эти долболомы заржали, как кони, - представили себе, как
Сашка Шах будет рыться в мусорных ящиках в поисках паспорта своей
сеструхи.
- Ладно, - сказал ему Сашка. - Сагол, Мосол. Спасибо, - и хотел уйти,
но Мосол удержал его.
- Подожди, Шах! - Он сунул руку в карман, вытащил скомканные деньги,
потом вытащил такие же скомканные бумажки из другого кармана - не спеша,
демонстративно, чтобы все видели, что он вытащил все деньги, какие у него
были. Разложив деньги на скамье, он расправил их, пересчитал вслух: -
Двадцать, двадцать один, двадцать два рубля и вот еще сорок копеек. Дерхи,
Шах.
Сашка опасался именно этого, но именно на этом и ловил его сейчас
Мосол - он отдавал Сашке деньги - все, что у него осталось от денег Лины.
- Нет, я же сказал: это твои. Ты же не знал, что это моя сестра, -
сопротивлялся Сашка.
- Когда не знал - взял, когда узнал - все отдаю. Все видят? - спросил
у своих Мосол.
Они подтвердили. Все видят, как Мосол выгреб из кармана все до
копейки и отдал Шаху, потому что Шах сказал, что это деньги его сестры.
- Держи. Если это деньги твоей сестры, сестра для меня святое. Я тебе
верю. Держи.
Деваться было некуда, Сашка принял деньги, и в тот момент, когда
деньги оказались у него в руке, Мосол негромко, но твердо сказал:
- Ты взял. Все видели. Но если это не твоя сестра - я на тебя буду
иметь право, понял?
- Понял, Мосол, - сказал ему Сашка как можно беспечней. - Какой
разговор? Понял. Сагол!
И пошел прочь, к такси. Деньги, несчастная двадцатка, жгли ему руки.
Из-за этих копеек Мосол имеет теперь на него право - всегда, везде, а
любое время дня и суток, в любой обстановке, при любом человеке Мосол
теперь может делать с ним, что захочет - бить, резать, колоть, может даже
убить, и по воровскому закону Сашка не имеет права сопротивляться. Он взял
деньги, он подписал, что Лина - его сестра, и если Мосол докажет, что это
треп, - он имеет на Сашку право.
Шах подошел к машине, увидел встревоженные голубые глаза - детские,
как подснежники, как у куклы, - и вдруг волна нежности покрыла все его
мысли. Этот кукленок верит в него, а тут какой-то Мосол - да плевать на
него и на все его "права"! Сашка сел в машину, сказал водителю:
- На вокзал, в кебабный двор.
- Сначала деньги, - вдруг сказал водитель. - Уже двадцать рублей
настучало, платить будешь?
- Буду, буду, держи, - и Сашка высыпал на переднее сидение все
деньги, которые отдал ему Толик Хачмас. - Хватит с тебя? Поехали!
- Ты все деньги отдал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
видали вообще, понятно? Все! - он нырнул в машину, сказал водителю: -
Арменикенд, Дворец Сталина. Хотя Дворец культуры имени Сталина в армянском
районе Баку - Арменикенде - уже давно переименовали в Дворец Культуры
имени Гагарина, никто в городе не называл дворец по-новому. Там, за
Дворцом, в скверике тоже была "горка" - владения Арифа Мосола.
И когда машина тронулась, он взял Лину за руку, сказал:
- Ничего. Все будет хорошо. Смотри - это наш Малаканский сквер, а это
центр города - Парапет, а это - музей Низами...
Машина катила по центральным улицам вверх, в Нагорную часть Баку, и
на взлобье идущей круто вверх улицы Ленина Лина оглянулась и ахнула:
огромная чаша зелено-синего моря лежала внизу, а вокруг нее, в обхват
спускался к воде город - террасами зеленых плоскокрыших улиц, глыбами
современных белых домов, скверами, парками. В море белели паруса
яхт-клуба...
- Как красиво! - сказала Лина. - А мне говорили, тут море грязное от
нефти, а оно, смотри, - зеленое!
Машина тормознула возле ДК им. Сталина, Сашка снова оставил Лину в
такси, перешел через улицу и вошел в сквер. Мосол и его компания были тут,
на месте. Они сидели на скамье, отвалившись к спинке, - Ловили кайф после
укола. Когда Сашка подошел, Мосол чуть приоткрыл один глаз, потом лениво -
второй. Они никогда не были врагами, но и друзьями тоже. У каждого был
свой участок, каждый соблюдал правила и не лез в чужой огород. Конечно,
эти арменикендские ребята не могли любить их, городских, из центра, но
открытой вражды не было, не выдавалось случая, что ли?
Поэтому Мосол посмотрел на него удивленно и выжидающе.
- Привет, - сказал Сашка, глядя на них на всех и чувствуя, что ноги
сейчас подкосятся от зависти - ведь они все уже накачались наркотиками,
накурились, укололись и испытывают то непередаваемое, воздушно-аморфное
ощущение эйфории и легкости, веселья и беспечности, которое не передать
никакими словами.
- Салам, - ответил Сашке Мосол.
- Дело есть, - сказал Шах.
- Говори.
Сашка посмотрел на парней, которые сидели по обе стороны от главаря -
они тоже настороженно открыли гляделки, вылупились на Шаха своими тупыми и
бессмысленными от наркотика зенками. Ладно, ничего не поделаешь, придется
разговаривать при них, ведь не Мосол к нему пришел, а он пришел к ним в
садик.
- Хорошо. Час назад на вокзале ты взял ксиву моей двоюродной
сеструхи. Маманя ее не встретила, заболела, а я опоздал на десять минут.
Там еще были бабки, но бабки - это твое, я не прошу, а ксиву верни или
скажи, куда выкинул.
Мосол посмотрел на него долгим изучающим взглядом и в глубине его
черных армянских глаз проснулась природная сметка и хитрость. Сашка просто
видел по его глазам, как усилием воли Мосол отстраняет от себя кайф
наркотического дурмана, выпрастывает из него свой мозг и извлекает
единственный возможный для Мосола ответ:
- А если это не твоя сеструха, то что?
- Я тебе говорю - моя. Вон она сидит в такси, можешь пойти спросить.
- Ара, зачем бабу вмешивать, - усмехнулся Мосол. - Я тебя спрашиваю.
Если это твоя сеструха - одно дело, а если нет - другое дело, точно? -
спросил он у своих, и те заржали таким смехом, словно перед ними Райкин
выступал.
Сашка стоял спокойно, ждал. Конечно, Мосол даром ничего не отдаст, во
всяком случае покуражится, еще бы - сам Шах стоит перед ним и чего-то
просит.
- Ладно, заткнитесь, - вдруг оборвал своих по-армянски Мосол и сказал
Сашке - Ксиву и кошелек я спихнул, сам понимаешь...
- Куда? - нетерпеливо спросил Сашка.
- Ну-у-у, в кебабный раствор, знаешь?
Шах знал. Кебабный раствор - значит, в подворотню привокзальной
кебабной, в мусорный ящик, только в какой, там их штук восемь, если не
десять - огромный двор, может быть, сто семей выносят мусор в эти ящики.
- Знаю кебабный, - сказал Сашка. - В какой ящик?
Мосол ухмыльнулся, развел руками:
- Не помню, дарагой. Знаешь, по спешке бросил - может быть в третий
или - пятый... - и опять повернулся к своим. - А?
И снова эти долболомы заржали, как кони, - представили себе, как
Сашка Шах будет рыться в мусорных ящиках в поисках паспорта своей
сеструхи.
- Ладно, - сказал ему Сашка. - Сагол, Мосол. Спасибо, - и хотел уйти,
но Мосол удержал его.
- Подожди, Шах! - Он сунул руку в карман, вытащил скомканные деньги,
потом вытащил такие же скомканные бумажки из другого кармана - не спеша,
демонстративно, чтобы все видели, что он вытащил все деньги, какие у него
были. Разложив деньги на скамье, он расправил их, пересчитал вслух: -
Двадцать, двадцать один, двадцать два рубля и вот еще сорок копеек. Дерхи,
Шах.
Сашка опасался именно этого, но именно на этом и ловил его сейчас
Мосол - он отдавал Сашке деньги - все, что у него осталось от денег Лины.
- Нет, я же сказал: это твои. Ты же не знал, что это моя сестра, -
сопротивлялся Сашка.
- Когда не знал - взял, когда узнал - все отдаю. Все видят? - спросил
у своих Мосол.
Они подтвердили. Все видят, как Мосол выгреб из кармана все до
копейки и отдал Шаху, потому что Шах сказал, что это деньги его сестры.
- Держи. Если это деньги твоей сестры, сестра для меня святое. Я тебе
верю. Держи.
Деваться было некуда, Сашка принял деньги, и в тот момент, когда
деньги оказались у него в руке, Мосол негромко, но твердо сказал:
- Ты взял. Все видели. Но если это не твоя сестра - я на тебя буду
иметь право, понял?
- Понял, Мосол, - сказал ему Сашка как можно беспечней. - Какой
разговор? Понял. Сагол!
И пошел прочь, к такси. Деньги, несчастная двадцатка, жгли ему руки.
Из-за этих копеек Мосол имеет теперь на него право - всегда, везде, а
любое время дня и суток, в любой обстановке, при любом человеке Мосол
теперь может делать с ним, что захочет - бить, резать, колоть, может даже
убить, и по воровскому закону Сашка не имеет права сопротивляться. Он взял
деньги, он подписал, что Лина - его сестра, и если Мосол докажет, что это
треп, - он имеет на Сашку право.
Шах подошел к машине, увидел встревоженные голубые глаза - детские,
как подснежники, как у куклы, - и вдруг волна нежности покрыла все его
мысли. Этот кукленок верит в него, а тут какой-то Мосол - да плевать на
него и на все его "права"! Сашка сел в машину, сказал водителю:
- На вокзал, в кебабный двор.
- Сначала деньги, - вдруг сказал водитель. - Уже двадцать рублей
настучало, платить будешь?
- Буду, буду, держи, - и Сашка высыпал на переднее сидение все
деньги, которые отдал ему Толик Хачмас. - Хватит с тебя? Поехали!
- Ты все деньги отдал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84