", а у Управления милиции доблестные
азербайджанские милиционеры дремали в готовых к старту милицейских
"Волгах".
Словно женщина, которой сделали аборт, будто изнасилованный и
бессильно-никчемный, я поплелся по улице Красноармейской вниз - к
бульвару, к морю. Ни тогда, когда эта скотина капитан Багиров саданул меня
по уху, ни даже тогда, когда Фулевый харкнул мне в лицо, я не чувствовал
себя таким униженным и использованным, как в эту солнечную минуту моего
освобождения.
Олег Зиялов - вот от кого они получили эти стихи десять лет назад и
потому выгораживают его сегодня, подумал я. Олег Зиялов - это их человек,
наверно...
Тот же вечер, 22 часа 30 минут
Да, с этим Белкиным действительно не соскучишься!
Я сидел на 12-ой Парковой, на двенадцатом этаже беленького
домика-башни в однокомнатной квартире машинистки "Комсомольской правды"
Инны Кулагиной. Точь-в-точь такая же квартира (крохотная прихожая,
маленькая кухня с балконом и одна комната 16,2 кв. метра) была у меня
самого в точь-в-точь таком же белом доме-башне возле метро Измайловский
парк. Если бы не женский уют, не прозрачные кисейные занавески на
распахнутом в ночь окне, не уютная софа, на которой, свернувшись
калачиком, задремала сейчас эта Инна в ожидании, пока я прочту повесть
Белкина, - если бы не эти, значительные конечно, детали, я мог бы легко
представить, что сижу у себя дома, за своим письменным столом, и размышляю
над очередным делом. Настольная лампа освещает машинописные, аккуратно
отпечатанные Инной страницы белкинской повести, стакан крепкого
остывающего чая и небольшую вазу, в которой лежат мои любимые сушки. Чай и
сушки - это единственное угощение, на которое я согласился, когда мы
поднялись к Инне.
Но и сушки я не грызу, не хочу хрустом разбудить Инну. Над ее софой
висит фото смеющейся восьмилетней девочки, дочки Инны от неудачного
("трудного", как она сказала) брака. Сейчас девочка под Москвой, в
Болшево, в летнем лагере "Комсомольской правды". У меня в квартире над
письменным столом тоже висит фото моего двенадцатилетнего Антошки...
Ладно, не будем отвлекаться, обдумаем, "что мы имеем с гуся", а точнее - с
этой третьей главы белкинской рукописи. Кое-какие мысли были по ходу. Ну,
во-первых, безусловно он был арестован и находился в КПЗ - вопреки
сообщению начальника бакинской гормилиции. Потому что описать КПЗ с такими
подробностями может только тот, кто в ней побывал. Вообще я, конечно же,
не литературный критик, но даже как следователь я заметил, что в первых
главах своей рукописи Белкин еще старался сохранить газетный слог и стиль,
ориентировался на цензуру, думая, наверно, написать цензурную повесть и
потому приукрашивал что-то или недоговаривал, но когда дошло до больного,
когда стал описывать, как били в КПЗ, - не удержал руку, описал все подряд
с ожесточением и злостью. Поэтому в третьей главе куда больше точных
деталей и правды жизни. Но кто же этот "следователь"? Ровесник Белкина, с
голубыми глазами, имеющий власть срывать погоны с капитана милиции - нет,
это не просто начальник бакинской милиции, это кто-то повыше. Курит
по-сталински трубку и говорит со сталинскими интонациями - значит, он не
русский, у Сталина были кавказские интонации... А с этими лермонтовскими
стихами он, конечно, крепко подрезал Белкина. Действительно, ничто не
проходит бесследно в нашем "датском" королевстве. Бездумный юношеский
стишок лег в архив МВД Азербайджана и дождался своего часа, драка в
якутском ресторане легла секретной справкой в архив Спецотдела МВД СССР.
Невольно подумалось - а где и что лежит на меня? Ведь даже нас,
Прокуратуру СССР, которой поручена проверка работы всех органов власти,
включая МВД и КГБ, - даже нас раз в году КГБ "берет в разборку". И тогда
прослушивается неделю (если не больше) наш рабочий и домашний телефоны,
перлюстрируется переписка, выявляют связи, знакомства, характер и
содержание разговоров, и все это агентурными сведениями, справками и
доносами ложится в мою папку в 4-м Спецотделе КГБ. Никто не знает, когда
именно его "берут в разработку", даже Генеральный не знает, но все мы
знаем, что, как минимум, раз в году...
Я осторожно нагнулся, вытащил из портфеля привезенную Бакланычем с
юга, из отпуска, бутылку "Черные глаза". Конечно, при таких размышлениях
нужно было бы выпить что-нибудь покрепче, но сейчас и это сгодится, не
зря, оказывается, я таскал целый день ее в портфеле. В портфеле же у меня
лежал карманный нож со штопором, так что открыть бутылку без шума было
делом несложным, а неслышно взять рюмку из серванта тоже не составляло
труда...
РУКОПИСЬ ЖУРНАЛИСТА В.БЕЛКИНА (продолжение)
Глава 4. Морская нимфа
Тихий крохотный островок в зеленом Каспийском море. Сорок шагов в
длину и двести в ширину. Или наоборот - это как вам угодно. Островок в
сорока минутах езды от Баку, если будете ехать по дороге на Бильгя, то
перед самым поселком Рыбачий сворачиваете направо, километра полтора по
старой грунтовой дороге, и вот вы на берегу моря - пустынном, выжженном
солнцем. Перед вами в море цепочка крохотных островков, каменисто-песчаных
и пустых. Вокруг ни души, чуть в стороне крохотный поселок Рыбачий -
несколько жалких домишек и пара рыбачьих баркаса, еще дальше тонет в
знойном мареве пологий каспийский берег и там, уже за горизонтом - Бильгя
с его пляжами, дачами, санаториями.
А тут - никого. Море, солнце, песок. Нежная и плотная прохлада
подводного мира, куда я ныряю, вооруженный ружьем для подводной охоты. О,
если бы я мог вообще переселиться, эмигрировать в этот подводный,
изумрудно-коралловый, с желтыми цветами и серебряными рыбами мир! Плюнуть
на газеты, гонорары, поездку в Вену, и уйти под воду, вернуться к жизни
наших предков, перейти в мир, где нет власти, милиции, морального кодекса
строителя коммунизма и очереди за колбасой! Здесь, под водой, свои сады,
свое солнце, своя натуральная жизнь... Четвертый день наш собкор Изя
Котовский по утрам привозит меня сюда на своем "Жигуленке", оставляет до
вечера и уматывает по своим корреспондентским делам, ни о чем не
спрашивая, не бередя душу, а по вечерам возвращается, и я кормлю его
шашлыками из свежедобытой кефали и лобанов, и мы тихо молчим или обсуждаем
мелочи жизни, вроде погоды на завтра или футбольного матча между
"Спартаком" и "Динамо". Чудный Изя, мой худенький доктор - он выхаживает
меня, как больного, точнее - выгуливает к этому морю, как нянька, а потом
увозит к себе, в свою холостяцкую квартиру на Приморском бульваре, и мы
пьем по вечерам крепкие напитки или сидим в маленькой шашлычной в
бакинской Крепости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
азербайджанские милиционеры дремали в готовых к старту милицейских
"Волгах".
Словно женщина, которой сделали аборт, будто изнасилованный и
бессильно-никчемный, я поплелся по улице Красноармейской вниз - к
бульвару, к морю. Ни тогда, когда эта скотина капитан Багиров саданул меня
по уху, ни даже тогда, когда Фулевый харкнул мне в лицо, я не чувствовал
себя таким униженным и использованным, как в эту солнечную минуту моего
освобождения.
Олег Зиялов - вот от кого они получили эти стихи десять лет назад и
потому выгораживают его сегодня, подумал я. Олег Зиялов - это их человек,
наверно...
Тот же вечер, 22 часа 30 минут
Да, с этим Белкиным действительно не соскучишься!
Я сидел на 12-ой Парковой, на двенадцатом этаже беленького
домика-башни в однокомнатной квартире машинистки "Комсомольской правды"
Инны Кулагиной. Точь-в-точь такая же квартира (крохотная прихожая,
маленькая кухня с балконом и одна комната 16,2 кв. метра) была у меня
самого в точь-в-точь таком же белом доме-башне возле метро Измайловский
парк. Если бы не женский уют, не прозрачные кисейные занавески на
распахнутом в ночь окне, не уютная софа, на которой, свернувшись
калачиком, задремала сейчас эта Инна в ожидании, пока я прочту повесть
Белкина, - если бы не эти, значительные конечно, детали, я мог бы легко
представить, что сижу у себя дома, за своим письменным столом, и размышляю
над очередным делом. Настольная лампа освещает машинописные, аккуратно
отпечатанные Инной страницы белкинской повести, стакан крепкого
остывающего чая и небольшую вазу, в которой лежат мои любимые сушки. Чай и
сушки - это единственное угощение, на которое я согласился, когда мы
поднялись к Инне.
Но и сушки я не грызу, не хочу хрустом разбудить Инну. Над ее софой
висит фото смеющейся восьмилетней девочки, дочки Инны от неудачного
("трудного", как она сказала) брака. Сейчас девочка под Москвой, в
Болшево, в летнем лагере "Комсомольской правды". У меня в квартире над
письменным столом тоже висит фото моего двенадцатилетнего Антошки...
Ладно, не будем отвлекаться, обдумаем, "что мы имеем с гуся", а точнее - с
этой третьей главы белкинской рукописи. Кое-какие мысли были по ходу. Ну,
во-первых, безусловно он был арестован и находился в КПЗ - вопреки
сообщению начальника бакинской гормилиции. Потому что описать КПЗ с такими
подробностями может только тот, кто в ней побывал. Вообще я, конечно же,
не литературный критик, но даже как следователь я заметил, что в первых
главах своей рукописи Белкин еще старался сохранить газетный слог и стиль,
ориентировался на цензуру, думая, наверно, написать цензурную повесть и
потому приукрашивал что-то или недоговаривал, но когда дошло до больного,
когда стал описывать, как били в КПЗ, - не удержал руку, описал все подряд
с ожесточением и злостью. Поэтому в третьей главе куда больше точных
деталей и правды жизни. Но кто же этот "следователь"? Ровесник Белкина, с
голубыми глазами, имеющий власть срывать погоны с капитана милиции - нет,
это не просто начальник бакинской милиции, это кто-то повыше. Курит
по-сталински трубку и говорит со сталинскими интонациями - значит, он не
русский, у Сталина были кавказские интонации... А с этими лермонтовскими
стихами он, конечно, крепко подрезал Белкина. Действительно, ничто не
проходит бесследно в нашем "датском" королевстве. Бездумный юношеский
стишок лег в архив МВД Азербайджана и дождался своего часа, драка в
якутском ресторане легла секретной справкой в архив Спецотдела МВД СССР.
Невольно подумалось - а где и что лежит на меня? Ведь даже нас,
Прокуратуру СССР, которой поручена проверка работы всех органов власти,
включая МВД и КГБ, - даже нас раз в году КГБ "берет в разборку". И тогда
прослушивается неделю (если не больше) наш рабочий и домашний телефоны,
перлюстрируется переписка, выявляют связи, знакомства, характер и
содержание разговоров, и все это агентурными сведениями, справками и
доносами ложится в мою папку в 4-м Спецотделе КГБ. Никто не знает, когда
именно его "берут в разработку", даже Генеральный не знает, но все мы
знаем, что, как минимум, раз в году...
Я осторожно нагнулся, вытащил из портфеля привезенную Бакланычем с
юга, из отпуска, бутылку "Черные глаза". Конечно, при таких размышлениях
нужно было бы выпить что-нибудь покрепче, но сейчас и это сгодится, не
зря, оказывается, я таскал целый день ее в портфеле. В портфеле же у меня
лежал карманный нож со штопором, так что открыть бутылку без шума было
делом несложным, а неслышно взять рюмку из серванта тоже не составляло
труда...
РУКОПИСЬ ЖУРНАЛИСТА В.БЕЛКИНА (продолжение)
Глава 4. Морская нимфа
Тихий крохотный островок в зеленом Каспийском море. Сорок шагов в
длину и двести в ширину. Или наоборот - это как вам угодно. Островок в
сорока минутах езды от Баку, если будете ехать по дороге на Бильгя, то
перед самым поселком Рыбачий сворачиваете направо, километра полтора по
старой грунтовой дороге, и вот вы на берегу моря - пустынном, выжженном
солнцем. Перед вами в море цепочка крохотных островков, каменисто-песчаных
и пустых. Вокруг ни души, чуть в стороне крохотный поселок Рыбачий -
несколько жалких домишек и пара рыбачьих баркаса, еще дальше тонет в
знойном мареве пологий каспийский берег и там, уже за горизонтом - Бильгя
с его пляжами, дачами, санаториями.
А тут - никого. Море, солнце, песок. Нежная и плотная прохлада
подводного мира, куда я ныряю, вооруженный ружьем для подводной охоты. О,
если бы я мог вообще переселиться, эмигрировать в этот подводный,
изумрудно-коралловый, с желтыми цветами и серебряными рыбами мир! Плюнуть
на газеты, гонорары, поездку в Вену, и уйти под воду, вернуться к жизни
наших предков, перейти в мир, где нет власти, милиции, морального кодекса
строителя коммунизма и очереди за колбасой! Здесь, под водой, свои сады,
свое солнце, своя натуральная жизнь... Четвертый день наш собкор Изя
Котовский по утрам привозит меня сюда на своем "Жигуленке", оставляет до
вечера и уматывает по своим корреспондентским делам, ни о чем не
спрашивая, не бередя душу, а по вечерам возвращается, и я кормлю его
шашлыками из свежедобытой кефали и лобанов, и мы тихо молчим или обсуждаем
мелочи жизни, вроде погоды на завтра или футбольного матча между
"Спартаком" и "Динамо". Чудный Изя, мой худенький доктор - он выхаживает
меня, как больного, точнее - выгуливает к этому морю, как нянька, а потом
увозит к себе, в свою холостяцкую квартиру на Приморском бульваре, и мы
пьем по вечерам крепкие напитки или сидим в маленькой шашлычной в
бакинской Крепости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84