Мало-помалу возникло в нем и другое чувство: хорошо бы попасть туда, на бескрайнюю равнину, своими глазами увидеть, как там живут и что делают. Оказаться среди незнакомого народа, послушать его сказки, забраться на ту голую гору... Но как это сделать? Кто возьмет его туда? Конечно же не отец с матерью, Кутуйан понимает, что им это не по силам. Овцы останутся без пастуха, а юрта без хозяина и хозяйки. Так нельзя. Волки рыщут по горам, но они одного только вида отца боятся. Если бы отец ушел, волки съели бы всех овец до одной. Что тогда отец скажет Баю? Бай относится к нему не как к наемному батраку, он доверяет отцу как брату, разве можно бросить все и уйти? Это очень скверно. Так поступают только плохие люди, а отец...
...Отец между тем размышлял примерно о том же, только по-другому — по-отцовски. Его бы воля, чего бы он не сделал для Кутуйана, чему бы не научил... если бы не темнота проклятая! Все, что он знает, это родословье да предания и легенды, перешедшие к нему по наследству от дедов и отцов. И за то слава богу. Вот он и рассказывает сыну о Манасе, о Долон-бие, о набегах джунгар, о засилье ханов. Хоть это останется сыну в наследство, хоть так выполнит он свой отцовский долг.
— На что это ты так загляделся, Кукентай? — спросил он негромко.
Сидя все так же неподвижно, Кутуйан ответил вопросом на вопрос:
— Отец, а там, за этим Боз-Болтеком тоже люди живут?
Говорил он медленно, слово цеплялось за слово, и голос
был то ли сонный, то ли мечтательный.
— Как не жить. Там город, Бишкек1 называется.
— Город? — У мальчика округлились глаза, он вдруг быстрым движением повернулся к отцу: — Правда, папа? Какой он, этот город?
Голос у Кутуйана дрожал, на щеках двумя яркими пятнами выступил румянец. Мальчику мерещились белокаменные дворцы и сверкающие позолотой высокие минареты городов, о которых мать рассказывала сказки. Медленно, размеренно движутся длинные караваны, важно выступают груженые верблюды в красных попонах. Всхрапывают разгоряченные кони. Впереди каравана покачивается чалма задремавшего караван-баши. Покрикивают на лошадей джигиты, у каждого в руке трепещется плеть-камча. Люди провожают караван долгими взглядами, одни смотрят с улыбкой, другие — с завистью, третьи — с восхищением. Караванщикам не до них,
они и не глядят по сторонам, каждый озабочен споим делом. А народу на улицах множество. Там и сям мелькают в толпе парчовые наряды знатных и богатых; затянутые в талию кафтаны опоясаны серебряными поясами, к которым прикреплены кинжалы в изукрашенных ножнах, а чалмы-то, чалмы — одна пышнее и затейливей другой! Перед продавцами сладостей щедро громоздятся груды фиников, изюма, желтовато-прозрачных леденцов. Зазывают покупателей купцы, торгующие шелками и парчой, лихо разрезают красивые материи. Над прудами клонят усыпанные плодами ветви фруктовые деревья. Резвятся в воде золотые рыбки, по берегам прогуливаются павлины, распуская разноцветные огромные хвосты. Все так красиво, так дивно! Город...
— Да, город, сынок, город Бишкек,— донесся до Кутуйана голос отца.
— А ты его видел, папа? — Мальчик прильнул к отцу.
Тот снял с головы сына белый войлочный калпак1 с кисточкой, поцеловал теплую ребячью маковку.
— Видел, — ответил негромко.— На хорошем месте поставили этот город. Земля ровная. Воды много, а вокруг воды камыш, да какой, скажи на милость, камыш! Густой, высокий. Люди говорят, в том камыше кабаны водятся, а бывает, и тигр забредет. Городские, они живут не в юртах, как мы, и не в шалашах. Они из глины лепят кирпичи или прямо целые стены строят и ставят дома. Накрывают эти дома крышами из того же камыша. Режут камыш, делают из него связки... Посередине города базар. Чего только хочешь найдешь на том базаре... и материя всякая, и мука, и прочее...
— А есть там белые дворцы, про которые мама сказки рассказывает? Дворцы, попугаи, павлины?
— Город-то, он большой, сынок. Наверное, есть. Я сам не видел. Может, они где-нибудь в другом месте, где я не был.
Кутуйан снова замолчал. Опустил подбородок в ладони и обдумывал услышанное от отца.
Отец между тем поднялся, поглядел, все ли в порядке с отарой, которая разбрелась по зарослям арчи, отвязал от пояса бурдючок и окликнул сына:
— Кукентай, давай-ка выпьем айрана2. Время к полдню, ты проголодался, а?
Но Кутуйана словно заворожил кто, он не откликался, хоть и вперил в отца взгляд красивых и больших — точь-в-точь
материнских — глаз, в которых почему-то стояли слезы. Айран ли там или даже вкусный овечий сыр, ему сейчас было все равно, неважно было, голоден он или нет. Отец, однако, растормошил его.
— Ну-ка, давай,— говорил он, поднося горлышко бурдючка ко рту сына.— Глотни хорошенько, чтобы пузо расправилось.
Кутуйан хлебнул. В бурдючке оказался не айран, а джурат, смешанный с вареной кукурузной сечкой. Мальчик пил с удовольствием, отец смотрел на него, улыбаясь. Скоро заулыбался и Кутуйан. Оторвавшись наконец от бурдючка, он вытер губы рукой.
— Ну как?
Кутуйан молча поднял большой палец: «Очень вкусно!»
Еще бы не вкусно, если приготовила джурат его мама!
— Нагрузил живот как надо? Или еще хочешь?
Мальчик покачал головой:
— Нет, папа, пей теперь ты. Ты ведь тоже проголодался...
...Постой, тогда же это было или... Нет, в другой раз.
Осенью. Да, осенью, потому что трава пожелтела и полегла. Отец показал ему Кумбез-Таш1.
Ох и высок же он! Наверно, до самого неба достанет. Дух захватывает, когда смотришь. И кажется, что это памятник, созданный чьими-то могучими руками. Может, и вправду так? Кем же был этот древний мастер? И кому он построил памятник?.. Кутуйан первым делом подумал о Манасе. Только в его честь могли соорудить такую громаду.
— Папа, чей это памятник? Манаса? — спросил наконец Кутуйан.
— Нет, сынок. Мавзолей Манаса в Таласе2.
Кутуйан насупился, опустил голову. Почему в Таласе? Надо, чтобы он был здесь, среди самых высоких, великих гор. Если бы отец сказал, что именно это памятник Манаса, Кутуйан подбежал бы к нему, гладил бы камни, опустился бы у подножия памятника на колени, поклонился бы и поцеловал землю. Да, так бы он и сделал и еще произнес бы длинную молитву, которой его научила мать. Она говорит, что близится конец света, что надо повторять эту молитву трижды подряд, надо блюсти завещанные предками обычаи, исполнять долг мусульманина. А перед кем же еще молиться, чьему духу поклоняться, если не духу Манаса?
1 Скала, напоминающая по форме мавзолей (по-киргизски — кумбез).
2 Мавзолей, с которым народная молва связывает имя эпического богатыря Манаса, находится в глубине Таласской долины.
Жил бы Манас теперь, тогда кокандцы, о которых рассказывает отец, не только не задирали бы нос, но и головы не смели бы поднять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77