не привык к долгим отлучкам из дому, соскучился по своим. Бай не отказал.
— Ладно,— кивнул он.
Бегаим доверху набила переметные сумы копченым мясом, положила топленого масла, малый бурдючок с кумысом. И посмотрела Казату прямо в глаза...
Казат не задержался дома, в тот же день к вечеру вернулся в аил Бая вместе с Кутуйаном, которого усадил позади себя на коня. Бай как раз был в это время в Большой юрте.
— Как там они?— спросил он, имея в виду не только Асеина, но и других земледельцев.
— Хорошо,— Кутуйан опередил Казата с ответом.— Хлеб уже начал желтеть. Асеин-ата просил вам кланяться.
— Спасибо за привет, передай ему от меня поклон,— с улыбкой глядя на Кутуйана, сказала Бегаим.— Ты к нам приехал, значит, с просом у тебя все в порядке?
— Аим-апа, просо выросло на славу. Не только воробью, даже грифу на зависть. Я же говорил, метелки большущие.
— Ну вот и хорошо!— Бегаим была искренне рада. Время от времени она незаметно переглядывалась с Казатом, и Казат не отводил, как обычно, глаз. Сердце у него колотилось частыми ударами, он чувствовал гулкие толчки крови в жилах.
Тише и спокойнее всех вела себя Айдай. Скромно сидела между Баем и Бегаим и молчала. Да и как тут разговаривать, если кругом одни старшие. Правда, Кутуйан об этом не думает, болтает себе вовсю... Но у него уже усы пробиваются.
После того как поели, Бай предложил:
— Ты бы велела ребятам постели постелить. Устали небось с дороги. В какую юрту пойдут?
— Зачем нам в юрту, мы будем спать под открытым небом, а, Кутуйан?— повернулся к Кутуйану Казат.
— Ясное дело,— отвечал тот.— Мы часто спим так. Привыкли.
Бегаим пожалела их: ,
— Да что это вы, здесь как-никак горы, по ночам очень холодно. Вздумалось же — на улице спать! Замерзнете.
— Не замерзнем, Аим-апа! — Кутуйан вскочил на ноги.— Мы ведь настоящие джигиты.
— Ладно, решено.— Казат тоже поднялся.
Он снял седло с Чабдара, вытер коню спину и пустил пастись. Место для спанья выбрали на зеленой луговинке неподалеку от юрты.
Ночи стояли лунные, светлые. Кутуйан, усевшись на большом камне, засмотрелся на горы, на далеко протянувшиеся темные громады хребтов, гребни которых обвел серебристой каймой лунный свет, на застывшую, словно сонную, дымку тумана над равниной, заслушался ровного шума воды в реке — и не заметил, как подошел Казат. Тот присел рядом, и Кутуйан очнулся.
— Казат, а где Кенек?— спросил он, все так же глядя на зубчатую линию гор.— Здесь-то Джыламыш...
Казат только молча пожал плечами. Но Кутуйан не отставал:
— А где Орто-Джон?
— Не знаю.
— Там ведь Кумбез-Таш, ты знаешь?
— Наверное.
— Если спуститься оттуда, сразу попадешь на озеро Кёк-Куль.— Кутуйан наконец повернулся к Казату.— Хозяин того озера Белый верблюжонок. Так мне говорил отец.
При свете луны глаза у Кутуйана горели ярче, чем днем, при свете солнца. Но вдруг он сник, брови опустились, лицо сделалось печальное и вялое. Казат погладил его по голове и привлек к себе.
— Что, хорошо в горах?— спросил негромко.
— Еще бы...
В юрте уже не горел свет. Бай сладко похрапывал, повернувшись спиной к Бегаим. Давным-давно уснула и Айдай. Бегаим приподняла тушкийиз, висевший изнутри на стенке юрты, поставила подпорку и смотрела на Казата и Кутуйана. Устали они, наверное. Какое там! Бегают вокруг камня, играют во что-то... Она приподняла тушкийиз еще выше и, опершись локтем о подушку, долго смотрела на них. Ей не спалось. Думы, думы не отпускали ни на минуту, и это было мучительно. Не выдержав, она поднялась, накинула бешмет и вышла из юрты. Какой покой! Луна стояла высоко, и было так тихо, так мирно все вокруг! Почему же Бегаим неспокойна? Она прошлась несколько раз взад и вперед и вернулась в юрту.
...Наутро все вместе сидели за чаем. Едва закончили и Казат начал собираться в дорогу, по косогору поднялись человек шесть верховых. Канаевские. Потом уже выяснилось, что то были нарочные, посланные Байтиком.
— ...Вот такое, значит, дело,— закончил свою речь пышноусый предводитель посланцев.— Надо исполнять.
Бай замялся:
— Как же так... Надо с Базаке посоветоваться...
— Что еще за советы с Базаркулом, если наш батыр отдал приказ?— отрезал усатый.— Всем аксакалам велено передать то же самое, в том числе и вашему Базаке. Об этом пусть у вас голова не болит. Вы за своих людей отвечайте! Скажите, кого вы направите?
Бай, как видно, сразу не мог собраться с мыслями и найти подходящие доводы.
— Аил у нас маленький, — ответил он наконец.— Все наши пастухи и табунщики сейчас на джайлоо. У всех полным-полно работы, бросить скот люди не могут. Не знаю, можно ли найти кого хоть из молодежи...
Усатый ощерился.
— «Не знаю, не знаю»! — передразнил он.— Вам больше нечего сказать? Если вы не знаете, кто же будет знать? Или вы Бай только по имени и больше вам ничего не требуется?
Бай окончательно потерял присутствие духа.
— Да ведь если был бы кто...— начал он, но усатый его перебил:
— «Был бы кто»! — И он ткнул рукой в ту сторону, где у порога присел Казат: — А это кто? Надеюсь, не один из ваших почетных гостей?
— Это сын Асеина.
— Скажите, пожалуйста, а мы и не знали такого знатного человека! — Усатый изобразил ехидную ухмылку.— Откуда взялся этот манап?
— При чем здесь манап, Асеин один из наших джата- ков.
— Ах, вот оно что! Стало быть, вы не можете повелевать вашими джатаками?
И тут в разговор вступила Бегаим.
— И джатак, и батрак — свободные люди, дорогой мирза! Мало того, что забирают у джатаков скот и зерно, теперь хотят забрать по произволу сына.
Бегаим нынче особенна была хороша. Она стояла, гордо выпрямившись и опустив густые длинные ресницы. Чуть сильнее обычного обозначились и побелели тонкие, красиво
вырезанные ноздри прямого носа, щеки разрумянились, и ярче сделались полные свежие губы.
Усатый понял намек на прошлые события. Понял и то, что Бегаим, женщина волевая и решительная, не хочет, чтобы на Бая возлагали ответственность за неприглядное дело. Слегка наклонившись с седла, сказал:
— Вы, конечно, правы, Аим. Но ведь аксакал...
Бегаим его перебила:
— Есть люди и постарше.
— Ну, хорошо, давайте мы вот как поступим.— Усатый повернулся к Казату.— Понимаешь, братец, надо, как у нас принято, прийти родичам на помощь. До осени побудешь табунщиком, иначе кони у нас одичают или совсем разбегутся. Договорились?
— Как же так?— вскинулся Казат.— Я должен спросить у отца, байке!
Кутуйан подтолкнул Казата локтем и шепнул:
— Его надо называть «мирза».
Усатый осклабился.
— Какой скромный джигит! Уже бороду бреет, а все на отца оглядывается. Такой и нам подойдет. Поехали!
Кутуйан в испуге ухватил Казата за полу и уже открыл рот, собираясь что-то сказать, но его опередила Бегаим:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Ладно,— кивнул он.
Бегаим доверху набила переметные сумы копченым мясом, положила топленого масла, малый бурдючок с кумысом. И посмотрела Казату прямо в глаза...
Казат не задержался дома, в тот же день к вечеру вернулся в аил Бая вместе с Кутуйаном, которого усадил позади себя на коня. Бай как раз был в это время в Большой юрте.
— Как там они?— спросил он, имея в виду не только Асеина, но и других земледельцев.
— Хорошо,— Кутуйан опередил Казата с ответом.— Хлеб уже начал желтеть. Асеин-ата просил вам кланяться.
— Спасибо за привет, передай ему от меня поклон,— с улыбкой глядя на Кутуйана, сказала Бегаим.— Ты к нам приехал, значит, с просом у тебя все в порядке?
— Аим-апа, просо выросло на славу. Не только воробью, даже грифу на зависть. Я же говорил, метелки большущие.
— Ну вот и хорошо!— Бегаим была искренне рада. Время от времени она незаметно переглядывалась с Казатом, и Казат не отводил, как обычно, глаз. Сердце у него колотилось частыми ударами, он чувствовал гулкие толчки крови в жилах.
Тише и спокойнее всех вела себя Айдай. Скромно сидела между Баем и Бегаим и молчала. Да и как тут разговаривать, если кругом одни старшие. Правда, Кутуйан об этом не думает, болтает себе вовсю... Но у него уже усы пробиваются.
После того как поели, Бай предложил:
— Ты бы велела ребятам постели постелить. Устали небось с дороги. В какую юрту пойдут?
— Зачем нам в юрту, мы будем спать под открытым небом, а, Кутуйан?— повернулся к Кутуйану Казат.
— Ясное дело,— отвечал тот.— Мы часто спим так. Привыкли.
Бегаим пожалела их: ,
— Да что это вы, здесь как-никак горы, по ночам очень холодно. Вздумалось же — на улице спать! Замерзнете.
— Не замерзнем, Аим-апа! — Кутуйан вскочил на ноги.— Мы ведь настоящие джигиты.
— Ладно, решено.— Казат тоже поднялся.
Он снял седло с Чабдара, вытер коню спину и пустил пастись. Место для спанья выбрали на зеленой луговинке неподалеку от юрты.
Ночи стояли лунные, светлые. Кутуйан, усевшись на большом камне, засмотрелся на горы, на далеко протянувшиеся темные громады хребтов, гребни которых обвел серебристой каймой лунный свет, на застывшую, словно сонную, дымку тумана над равниной, заслушался ровного шума воды в реке — и не заметил, как подошел Казат. Тот присел рядом, и Кутуйан очнулся.
— Казат, а где Кенек?— спросил он, все так же глядя на зубчатую линию гор.— Здесь-то Джыламыш...
Казат только молча пожал плечами. Но Кутуйан не отставал:
— А где Орто-Джон?
— Не знаю.
— Там ведь Кумбез-Таш, ты знаешь?
— Наверное.
— Если спуститься оттуда, сразу попадешь на озеро Кёк-Куль.— Кутуйан наконец повернулся к Казату.— Хозяин того озера Белый верблюжонок. Так мне говорил отец.
При свете луны глаза у Кутуйана горели ярче, чем днем, при свете солнца. Но вдруг он сник, брови опустились, лицо сделалось печальное и вялое. Казат погладил его по голове и привлек к себе.
— Что, хорошо в горах?— спросил негромко.
— Еще бы...
В юрте уже не горел свет. Бай сладко похрапывал, повернувшись спиной к Бегаим. Давным-давно уснула и Айдай. Бегаим приподняла тушкийиз, висевший изнутри на стенке юрты, поставила подпорку и смотрела на Казата и Кутуйана. Устали они, наверное. Какое там! Бегают вокруг камня, играют во что-то... Она приподняла тушкийиз еще выше и, опершись локтем о подушку, долго смотрела на них. Ей не спалось. Думы, думы не отпускали ни на минуту, и это было мучительно. Не выдержав, она поднялась, накинула бешмет и вышла из юрты. Какой покой! Луна стояла высоко, и было так тихо, так мирно все вокруг! Почему же Бегаим неспокойна? Она прошлась несколько раз взад и вперед и вернулась в юрту.
...Наутро все вместе сидели за чаем. Едва закончили и Казат начал собираться в дорогу, по косогору поднялись человек шесть верховых. Канаевские. Потом уже выяснилось, что то были нарочные, посланные Байтиком.
— ...Вот такое, значит, дело,— закончил свою речь пышноусый предводитель посланцев.— Надо исполнять.
Бай замялся:
— Как же так... Надо с Базаке посоветоваться...
— Что еще за советы с Базаркулом, если наш батыр отдал приказ?— отрезал усатый.— Всем аксакалам велено передать то же самое, в том числе и вашему Базаке. Об этом пусть у вас голова не болит. Вы за своих людей отвечайте! Скажите, кого вы направите?
Бай, как видно, сразу не мог собраться с мыслями и найти подходящие доводы.
— Аил у нас маленький, — ответил он наконец.— Все наши пастухи и табунщики сейчас на джайлоо. У всех полным-полно работы, бросить скот люди не могут. Не знаю, можно ли найти кого хоть из молодежи...
Усатый ощерился.
— «Не знаю, не знаю»! — передразнил он.— Вам больше нечего сказать? Если вы не знаете, кто же будет знать? Или вы Бай только по имени и больше вам ничего не требуется?
Бай окончательно потерял присутствие духа.
— Да ведь если был бы кто...— начал он, но усатый его перебил:
— «Был бы кто»! — И он ткнул рукой в ту сторону, где у порога присел Казат: — А это кто? Надеюсь, не один из ваших почетных гостей?
— Это сын Асеина.
— Скажите, пожалуйста, а мы и не знали такого знатного человека! — Усатый изобразил ехидную ухмылку.— Откуда взялся этот манап?
— При чем здесь манап, Асеин один из наших джата- ков.
— Ах, вот оно что! Стало быть, вы не можете повелевать вашими джатаками?
И тут в разговор вступила Бегаим.
— И джатак, и батрак — свободные люди, дорогой мирза! Мало того, что забирают у джатаков скот и зерно, теперь хотят забрать по произволу сына.
Бегаим нынче особенна была хороша. Она стояла, гордо выпрямившись и опустив густые длинные ресницы. Чуть сильнее обычного обозначились и побелели тонкие, красиво
вырезанные ноздри прямого носа, щеки разрумянились, и ярче сделались полные свежие губы.
Усатый понял намек на прошлые события. Понял и то, что Бегаим, женщина волевая и решительная, не хочет, чтобы на Бая возлагали ответственность за неприглядное дело. Слегка наклонившись с седла, сказал:
— Вы, конечно, правы, Аим. Но ведь аксакал...
Бегаим его перебила:
— Есть люди и постарше.
— Ну, хорошо, давайте мы вот как поступим.— Усатый повернулся к Казату.— Понимаешь, братец, надо, как у нас принято, прийти родичам на помощь. До осени побудешь табунщиком, иначе кони у нас одичают или совсем разбегутся. Договорились?
— Как же так?— вскинулся Казат.— Я должен спросить у отца, байке!
Кутуйан подтолкнул Казата локтем и шепнул:
— Его надо называть «мирза».
Усатый осклабился.
— Какой скромный джигит! Уже бороду бреет, а все на отца оглядывается. Такой и нам подойдет. Поехали!
Кутуйан в испуге ухватил Казата за полу и уже открыл рот, собираясь что-то сказать, но его опередила Бегаим:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77