— Начертана... Так ведь начертана тем же богом. Правда?
Мать молчала.
Кутуйан побледнел, на глазах блеснули слезы.
— Да! Добрый, добрый... Ничего подобного! Если он такой добрый, почему мы питаемся чужими объедками? Почему наш Асеин-ата не сидит вместе с Баем и его гостями? Почему Бай заставляет его землю пахать? Разве у Бая и его родни своих рук нету? Ты же сама говоришь, что Асеин-ата хоро
1 Бай— богач; м а н а п — представитель родовой феодальной аристократии, знатный человек; тюре — должностное лицо, чиновник.
Святой Бахауддин — покровитель Бухары, которая была крупным религиозным центром в Средней Азии.
ший человек. Только твердите «бог», «бог», а он вон что Асеину начертал...
Мээркан быстро наклонилась и, зажав сыну ладонью рот, привлекла мальчика к себе.
— Хватит тебе! Довольно! — Голос изменил ей.
Она сидела и еле слышно шептала что-то. Только бы не обратились кощунственные слова против сына!.. «Господи, прости, он еще дитя неразумное... Возьми мою душу, только смилуйся!» Тревога за Кутуйана никогда не покидала мать, при первой опасности — действительной или воображаемой — ее первым порывом было защитить сына, укрыть его материнским крылом. Но она в то же время не могла не понимать, что в его словах об Асеине есть доля правды.
Асеин...
Асеин, забрав с собой Казата, отправился вчера в Бишкек. Впрягли отец с сыном рыжего вола в волокушу, погнали с собой и годовалого бычка. Человек, понимающий толк в землепашестве, знает цену сохе: если ничего другого нет, приходится землю ковырять сохой, да только проку от нее мало. Стоит поглядеть, как пашут землю колонисты-переселенцы, да по скольку десятин пашут! Сохой им целину нипочем бы не поднять. Зато плуг — другое дело, у него не только наконечник, а и весь он до самых рукояток железный.
До начала вспашки еще больше двух недель. Земли непаханой, целинной — в предгорье сколько хочешь. Асеин, слава богу, не издольщик, не батрак. Сын вырос, с его помощью можно увеличить запашку. Пока жив человек, он не перестает надеяться на лучшую долю. Лишний достаток головы не расколет. Да, Казат уже вошел в силу, вполне может перенять отцовское уменье. Они не такие уж бедняки, ежели даже мельница у них есть. Ни перед кем не заискивают. Стало быть, все дело только в желании трудиться. Земля, вода — вон они, рядом. «Робость — одно из прозваний зла» — есть такая пословица, и она, с точки зрения Асеина, правильная. Он считал, что робости и лени одна цена. Ежели ты здоров и неглуп, чего ради валяться в холодке, выставив пузо? Добро бы богат был, вроде Бая... На бога надейся, а сам не плошай, вот оно как!
...Отец с сыном добрались до Джетим-Дебе уже к ночи. Тьма — хоть глаз коли. Но звезд на небе не счесть. Высыпали полюбоваться красотой весенней ночи и мигают, мигают одна другой. С гор налетает порывами теплый ветер.
Казат ехал верхом. Асеин шел пешком рядом с волокушей, время от времени поправляя погруженный на нее плуг. После того как они миновали Кара-Коо, разговор оборвался, отец и сын думали каждый о своем, но и у того, и у другого мысли обращены были к добрым надеждам. Мирная тишина ночи словно бы поддерживала их в этих упованиях. Очень тихо было кругом, слышны только шорох волокуши по земле, глухой топот конских копыт да пофыркивание Чо- бура.
Видится Асеину, как рыжий вол тянет за собой железный плуг и отваливаются на правую сторону от лемеха пласты черной земли. По ночам луна, что висит над мельницей, освещает широкое распаханное поле. Потом колышется на этом поле тучная нива. Они вдвоем с Казатом идут по полю, пускают на посевы воду из арыка... Асеин невольно улыбается: Бай-то свою долю по-старому станет считать, а у них, стало быть, зерна окажется в избытке, можно сколько-то муки на базар отвезти, на вырученные деньги приобрести необходимое. Помоги, аллах, пусть земля оправдает труд, а новый плуг — надежды.
...С востока из-за гор поднялась молодая луна — будто невестка, только что вошедная в семью и оттого стыдливо прикрывающая шалью половину лица. На юге величаво засияли снежные вершины горных хребтов, раскинулась во всей красе равнина Сары-Узена.
— Казаттай, остановись-ка, сынок, — окликнул сына Асеин.— Отдохнем немного. Да и Чобуру надо обсохнуть. Слезай давай.
Асеин помог сыну спешиться, отпряг коня, уставшего тянуть две ноши — и всадника, и волокушу. Передок волокуши опустился наземь, лунный свет упал на плуг, и новенький металл засверкал и заискрился серебром. Казат, который стоял и держал в поводу Чобура, никогда еще не видел ничего подобного, у него даже сердце забилось сильней от волнения. Он бросил поводья, подошел к волокуше и начал осторожно трогать плуг, прочно привязанный к передку.
— Скажи, отец, а тот хозяин, он сам, своими руками сделал... это вот?
— Откуда мне знать, дружок. Если не сам сделал, значит, приобрел в городе, там, где изготовляют легкие повозки, плуги и все прочее.
— Какие же мастера там работают?
— Сам видишь какие...— Асеин подошел ближе и тоже дотронулся до блестящего плуга.— Смотри, нигде никакого
изъяна. Молодцы! Вот уж мастера так мастера, лучше не бывает.
Казат молчал. Он не хотел верить словам отца. Видел, своими глазами видел, что работа мастерская, а верить не хотелось: самым лучшим мастером он считал своего отца. И весь народ в округе считал так же. Коня подковать, жерди или решетки для юрты изготовить или еще какая тонкая работа — все обращаются к отцу, в очередь ждут. А мельница? У кого еще есть такая мельница, как у них? Разбирается в ней только отец. А комуз? Обойди сколько хочешь аилов — никто не умеет лучше Асеина играть на комузе и петь.
Голос отца вывел Казата из раздумья:
— Казаттай, иди, присядем. Устали ведь. День, как на грех, очень уж был жаркий, тяжело в дороге. Иди, иди...
Они присели на мягкую траву у обочины. Отец достал из торбы в тороках припасенную на дорогу еду. Воды не было, поели всухомятку. Не беда, до аила осталось совсем недалеко, а дома, глядишь, и чаю напьются, и похлебки поедят.
Асеин, отламывая от лепешки кусок за куском, протягивал их сыну:
— На, ешь-ка.
Но Казату сейчас почему-то все безразлично: сыт ли, голоден — все равно.
Луна поднималась все выше, волны серебристого света заливали окрестности, земля млела в волшебном полусне. Горы сияли еще прекрасней, но, казалось, и они изнеможенно дремлют. Поблескивает на передке волокуши новый плуг, неподалеку стоит, отдыхая, Чобур, который разделял с хозяевами тяготы нынешнего пути и, кажется Казату, разделяет их радость и надежды. Конь время от времени негромко фыркает, словно благодарит покровителя лошадей Камбара-Ата за вовремя дарованный отдых. Рядом с мальчиком отец — его защитник, мудрый советчик, руководитель на жизненном пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77