Доброе дело не пропадет. А недоброе... Вы говорите, чтобы я простил, Базаркул-ата. Сказать «прощаю» нетрудно, язык куда хочешь, туда и повернешь. А сердце? Как с ним быть, как его заставить?
Ровные черные брови Базаркула подымались все выше с каждым словом, которое произносил Кутуйан, а глаза смотрели на мальчика с любопытством и вниманием. Воспитанный паренек, живой, сообразительный. И какой красноречивый, смотри пожалуйста! Смелый — глаза в землю не опускает, как это делают в присутствии Базаркула другие, словами так и сыплет. Одет опрятно... Асеин, значит, заменил ему отца... Кто же его воспитал, научил, как вести себя?
— Сколько тебе лет, сын мой? — спросил Базаркул.
— Пятнадцатый, Базаке.— Кутуйан и сам не заметил, что обратился к Базаркулу, как обращались взрослые.
Базаркул сделал вид, что тоже не заметил этого. Сказал спокойно:
— Ты, кажется, уже совсем большой.
— Спасибо на добром слове, Базаке. Но говорят, не гордись ростом, гордись разумом.
Санджар и Асеин переглянулись.
— Ты сказал верно.— Голос Базаркула звучал все так же ровно и спокойно.— У злопамятного человека мелкая душа. А у тебя, сын мой, светлая голова, ты старайся быть велико
1 Б о л у ш — волостной управитель, административная должность, введенная после присоединения Киргизии к России.
душным. Удачлив будь. Да, Саты-бий поступил плохо. Я ему об этом скажу. 1
В юрту снова вошел давешний джигит, держа в руке согнутую пополам камчу. Видно, уже доставил подарки молдоке.
4
Базаркул не мог пожаловаться на судьбу. Все, что нужно в жизни человеку, было у него: и почет, и богатство, и дети, которые все уже обзавелись собственными семьями...
Нынче главной его заботой, главным беспокойством сделался пресловутый Саты-бий. Что у него за цель, чего он добивается? В свое время, путаясь с кокандцами, он обделывал свои дела не своими руками, а через посредство таких, как плосконосый Мисиралы. Обобрали не только здешних джатаков, но и аилы родов карасакал и асылбаш. Ничего не оставили... Но теперь-то, теперь? С кокандцами он развязался, умыл руки, все свалил на того же Мисиралы, сам вышел чистенький, без пятнышка. Мисиралы, простофиля этакий, истово выполнял все, что ему приказывал Саты-бий. Как же, ведь Саты-бий взял в свою семью на воспитание младшую дочь Мисиралы, она и теперь у них.
Но настал день, когда Саты-бий велел избить Мисиралы при всем честном народе, да еще подговаривал людей: «Это он во всем виноват, он обобрал вас до нитки. Нечего его жалеть! Бейте, чего смотрите?»
Мисиралы пришел потом к Базаркулу, повалился ему в ноги. Базаркул спросил: «Чего ж ты подставлял спину под палки? Почему не объяснил людям, что это он тебя посылал?» «Как же можно при народе? Он уважаемый старый человек, стыдно...» — отговаривался Мисиралы. «А если так, зачем ты ко мне явился? — разозлился Базаркул.— Надо было раньше думать. Мало еще тебе, иди кланяйся своему уважаемому человеку! За то, что руки делали, шея в ответе».
Стало быть, палки кто-то получил, виноватый нашелся, а Саты-бий в стороне, не видел, как говорится, ни верблюда, ни кобылы. Ну, лицемер! Из лицемеров лицемер, самого дьявола собьет с толку.
По словам Мисиралы, Саты-бий и в самом деле вошел в доверие к Ракматылде-, стал для него своим человеком. На знаменитом тое у Байтика именно Саты-бий подал знак беку. Теперь он юлит перед канаевскими. Иначе он и не
может — на корову не наденешь узду, то, к чему привык, не бросишь. И на все у него готов ответ. Ложь обернет истиной, такую смуту разведет, что только диву дашься.
Вот и вчера...
Едва Саты-бий явился из Кесея, его, как и было приказано, вызвали к Базаркулу. Потолковали по обычаю о том о сем, а потом Базаркул, поплотнее запахнув полы суконной шубы, спросил:
— Саты-бий, ты, я вижу, не оставил свою привычку ни с того ни с сего налетать на людей?
Саты-бий прекрасно знал, куда полетят камни, ему уже успели рассказать о приходе Санджара и Асеина. Однако ответил он так, будто ни о чем не догадывался:
— Что ты, Базаке? Что случилось? — и сделал удивленное лицо.
— Если мы будем так себя вести, народ от нас отшатнется.
— Да в чем дело? Как себя вести?
— Дело сделано, никуда от этого не спрячешься...
Саты-бий прищурил левый глаз и вздернул правую бровь.
— Дорогой мой, зачем темнить? Не лучше ли прямо сказать, что я такого ужасного сделал.
В тех случаях, когда они вели разговор всерьез, Саты- бий обращался к Базаркулу, который был не намного старше него, либо «дорогой мой», либо «молдоке», подчеркивая тем самым и достоинство собеседника, и свою к нему близость.
— Если бы кто другой плетью размахался, какой-нибудь там Мисиралы... так нет же, ты сам развоевался.
Подозрения Саты-бия превратились в уверенность. Так и есть, именно о том и речь. И начисто отпереться, пожалуй, не удастся. Как отопрешься? В таком случае...
— А-а, вот оно что,— проговорил он с фальшивой небрежностью.— Я-то сразу не понял. Только, Базаке, я...
Базаркул оборвал его:
— Ты свои увертки брось! Что было, то было, так и надо говорить. Не считай людей дураками. Должен понимать, что поступок твой наглый и бессмысленный. Ты себя повел как слепец с открытыми глазами. И богу такое неугодно. Подумал бы хоть о том, что станут о тебе люди говорить. Мы должны себя вести в соответствии с нашим положением. И понимать, какое нынче время.
— Все понятно, но только разве они хорошо...
Снова Базаркул прервал Саты-бия.
— Замолчи! — неистово, с дрожью в голосе выкрикнул он.— Ты еще оправдываешься! Во всем виноват ты один! Вздорность твоя и смутьянство всему причиной. Я тебе сказал, что, если мы будем так себя вести, люди от нас отвернутся. Куда ты тогда денешься? — Он чуть было не добавил: «К своим канаевским?» — однако удержался. Пускай Саты-бий сам скажет, с кем он тогда вместе ехал.
Куда там, кто бы другой проговорился, только не Саты- бий. Он сразу прикинулся виноватым, сокрушенно опустил голову.
— Ну,— продолжал Базаркул,— говори, что будем делать?
— А что делать, если так вышло, придется их успокоить, у меня, слава богу, скот еще не перевелся.
— О скоте не толкуй. Я отдал. Ты верни все остальное. Все до последней мелочи — и седла, и прочее.
— Ладно.
— Ну если так...
Саты-бий ушел от Базаркула, кипя мстительной злобой. Он, видишь ли, отдал скот! Отдал, чтобы выглядеть щедрым и благородным в глазах этих голодранцев, чтобы привлечь их на свою сторону. Ну, погоди, придет и твой час, не вечно твое благополучие, ой, не вечно!
Но как бы там ни было, а дело улаживать придется. Не вышло так, чтобы оно само собой улеглось, по-родственному. Значит, он должен теперь кланяться всякой рвани, унижать свое достоинство? И все об этом узнают? Да-а, взять — это одно, а отдать назад не так-то просто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Ровные черные брови Базаркула подымались все выше с каждым словом, которое произносил Кутуйан, а глаза смотрели на мальчика с любопытством и вниманием. Воспитанный паренек, живой, сообразительный. И какой красноречивый, смотри пожалуйста! Смелый — глаза в землю не опускает, как это делают в присутствии Базаркула другие, словами так и сыплет. Одет опрятно... Асеин, значит, заменил ему отца... Кто же его воспитал, научил, как вести себя?
— Сколько тебе лет, сын мой? — спросил Базаркул.
— Пятнадцатый, Базаке.— Кутуйан и сам не заметил, что обратился к Базаркулу, как обращались взрослые.
Базаркул сделал вид, что тоже не заметил этого. Сказал спокойно:
— Ты, кажется, уже совсем большой.
— Спасибо на добром слове, Базаке. Но говорят, не гордись ростом, гордись разумом.
Санджар и Асеин переглянулись.
— Ты сказал верно.— Голос Базаркула звучал все так же ровно и спокойно.— У злопамятного человека мелкая душа. А у тебя, сын мой, светлая голова, ты старайся быть велико
1 Б о л у ш — волостной управитель, административная должность, введенная после присоединения Киргизии к России.
душным. Удачлив будь. Да, Саты-бий поступил плохо. Я ему об этом скажу. 1
В юрту снова вошел давешний джигит, держа в руке согнутую пополам камчу. Видно, уже доставил подарки молдоке.
4
Базаркул не мог пожаловаться на судьбу. Все, что нужно в жизни человеку, было у него: и почет, и богатство, и дети, которые все уже обзавелись собственными семьями...
Нынче главной его заботой, главным беспокойством сделался пресловутый Саты-бий. Что у него за цель, чего он добивается? В свое время, путаясь с кокандцами, он обделывал свои дела не своими руками, а через посредство таких, как плосконосый Мисиралы. Обобрали не только здешних джатаков, но и аилы родов карасакал и асылбаш. Ничего не оставили... Но теперь-то, теперь? С кокандцами он развязался, умыл руки, все свалил на того же Мисиралы, сам вышел чистенький, без пятнышка. Мисиралы, простофиля этакий, истово выполнял все, что ему приказывал Саты-бий. Как же, ведь Саты-бий взял в свою семью на воспитание младшую дочь Мисиралы, она и теперь у них.
Но настал день, когда Саты-бий велел избить Мисиралы при всем честном народе, да еще подговаривал людей: «Это он во всем виноват, он обобрал вас до нитки. Нечего его жалеть! Бейте, чего смотрите?»
Мисиралы пришел потом к Базаркулу, повалился ему в ноги. Базаркул спросил: «Чего ж ты подставлял спину под палки? Почему не объяснил людям, что это он тебя посылал?» «Как же можно при народе? Он уважаемый старый человек, стыдно...» — отговаривался Мисиралы. «А если так, зачем ты ко мне явился? — разозлился Базаркул.— Надо было раньше думать. Мало еще тебе, иди кланяйся своему уважаемому человеку! За то, что руки делали, шея в ответе».
Стало быть, палки кто-то получил, виноватый нашелся, а Саты-бий в стороне, не видел, как говорится, ни верблюда, ни кобылы. Ну, лицемер! Из лицемеров лицемер, самого дьявола собьет с толку.
По словам Мисиралы, Саты-бий и в самом деле вошел в доверие к Ракматылде-, стал для него своим человеком. На знаменитом тое у Байтика именно Саты-бий подал знак беку. Теперь он юлит перед канаевскими. Иначе он и не
может — на корову не наденешь узду, то, к чему привык, не бросишь. И на все у него готов ответ. Ложь обернет истиной, такую смуту разведет, что только диву дашься.
Вот и вчера...
Едва Саты-бий явился из Кесея, его, как и было приказано, вызвали к Базаркулу. Потолковали по обычаю о том о сем, а потом Базаркул, поплотнее запахнув полы суконной шубы, спросил:
— Саты-бий, ты, я вижу, не оставил свою привычку ни с того ни с сего налетать на людей?
Саты-бий прекрасно знал, куда полетят камни, ему уже успели рассказать о приходе Санджара и Асеина. Однако ответил он так, будто ни о чем не догадывался:
— Что ты, Базаке? Что случилось? — и сделал удивленное лицо.
— Если мы будем так себя вести, народ от нас отшатнется.
— Да в чем дело? Как себя вести?
— Дело сделано, никуда от этого не спрячешься...
Саты-бий прищурил левый глаз и вздернул правую бровь.
— Дорогой мой, зачем темнить? Не лучше ли прямо сказать, что я такого ужасного сделал.
В тех случаях, когда они вели разговор всерьез, Саты- бий обращался к Базаркулу, который был не намного старше него, либо «дорогой мой», либо «молдоке», подчеркивая тем самым и достоинство собеседника, и свою к нему близость.
— Если бы кто другой плетью размахался, какой-нибудь там Мисиралы... так нет же, ты сам развоевался.
Подозрения Саты-бия превратились в уверенность. Так и есть, именно о том и речь. И начисто отпереться, пожалуй, не удастся. Как отопрешься? В таком случае...
— А-а, вот оно что,— проговорил он с фальшивой небрежностью.— Я-то сразу не понял. Только, Базаке, я...
Базаркул оборвал его:
— Ты свои увертки брось! Что было, то было, так и надо говорить. Не считай людей дураками. Должен понимать, что поступок твой наглый и бессмысленный. Ты себя повел как слепец с открытыми глазами. И богу такое неугодно. Подумал бы хоть о том, что станут о тебе люди говорить. Мы должны себя вести в соответствии с нашим положением. И понимать, какое нынче время.
— Все понятно, но только разве они хорошо...
Снова Базаркул прервал Саты-бия.
— Замолчи! — неистово, с дрожью в голосе выкрикнул он.— Ты еще оправдываешься! Во всем виноват ты один! Вздорность твоя и смутьянство всему причиной. Я тебе сказал, что, если мы будем так себя вести, люди от нас отвернутся. Куда ты тогда денешься? — Он чуть было не добавил: «К своим канаевским?» — однако удержался. Пускай Саты-бий сам скажет, с кем он тогда вместе ехал.
Куда там, кто бы другой проговорился, только не Саты- бий. Он сразу прикинулся виноватым, сокрушенно опустил голову.
— Ну,— продолжал Базаркул,— говори, что будем делать?
— А что делать, если так вышло, придется их успокоить, у меня, слава богу, скот еще не перевелся.
— О скоте не толкуй. Я отдал. Ты верни все остальное. Все до последней мелочи — и седла, и прочее.
— Ладно.
— Ну если так...
Саты-бий ушел от Базаркула, кипя мстительной злобой. Он, видишь ли, отдал скот! Отдал, чтобы выглядеть щедрым и благородным в глазах этих голодранцев, чтобы привлечь их на свою сторону. Ну, погоди, придет и твой час, не вечно твое благополучие, ой, не вечно!
Но как бы там ни было, а дело улаживать придется. Не вышло так, чтобы оно само собой улеглось, по-родственному. Значит, он должен теперь кланяться всякой рвани, унижать свое достоинство? И все об этом узнают? Да-а, взять — это одно, а отдать назад не так-то просто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77