Бегаим тоже заметила это, но и виду не подала, даже похвалила с улыбкой:
— Как хорошо, Токуш, что ты приготовила гульчетай, наши молодухи что-то о нем в последнее время позабыли. А ведь от однообразной пищи тоже устаешь. Утром мясо, вечером мясо.
Тоодак издала своим приплюснутым на переносице, ноздрястым носом нечто вроде удовлетворенного фырканья.
— Мука попалась хорошая,— сказала она, как видно очень довольная собой.— Молодухи-то и нам все мясо да мясо подают, хотят как лучше, попробуй-ка скажи им, что так не надо! Вот я иногда сама и готовлю для нас со стариком.
— Правильно делаешь,— поддержала ее Бегаим.— Раз
1 Г у льчетай — тонко раскатанное тесто, нарезанное кусочками и спаренное в мясном бульоне. Подается вместе с мясом.
ты хозяйка, сама все и решай по хозяйству. Иначе не утерпит человек.
Тоодак поняла это по-своему.
— Куда там утерпеть! Я тебе скажу, эдже, что дома у нас знали мой нрав, всегда оставляли в ашкане что-нибудь на мою долю. Не знаю, как вы, а я-то уж очень нетерпеливая! — И она захохотала, сотрясаясь всем своим жирным телом.— Я тут как-то просыпаюсь ночью, чувствую — голодная! Ха-ха-ха, встаю, значит. Старик проснулся: «Ты куда?» Думал, видать, совсем про другое, про какого-нибудь холостого джатака, ха-ха! Я ему: «Есть захотелось!» —- а он тогда и говорит, боже, говорит, благослови, ешь на здоровье, только накинь на себя что-нибудь, ха-ха-ха! Не узнал еще мой нрав.
Посидели еще, поговорили о том о сем и отправились наконец домой.
Настала ночь.
Бегаим с нетерпением ждала рассвета. Задремала она лишь ненадолго, даже не заметила, как и когда. Пробудившись, подняла глаза на тундюк: небо уже посветлело. Ни о чем не думая, ни в чем не сомневаясь, встала с постели и надела все тот же белый бешмет. Вышла, поднялась на холм — и тотчас увидела всадника. На этот раз он медленно разъезжал туда-сюда. Кажется, заметил ее — и тотчас остановился. Не двигалась и Бегаим.
Всадник так же, как и в прошлый раз, спустился ниже, свернул вправо, показался на том же отроге.
Но это, конечно, Казат! Что же ты замер, Казат? Почему не приближаешься? Здесь оно, твое счастье. Неужели ты выпустишь его из рук? Ну?
Первый советчик женщины — ее сердце. Она всегда слушает его. Сознание, разум отступают перед велениями сердца. Так было всегда.
Сердце повело за собой Бегаим. Она пошла вниз по дороге, вся отдавшись, подчинившись неведомой и непреодолимой силе, что толкала ее вперед. Спустившись к берегу реки, она увидела на другом берегу Казата. Река быстро, как всегда, несла свои шумные воды, ворочала камни, бурная и грозная.
Они стояли каждый на своем берегу и смотрели друг на друга. Оба молчали. Но сколько можно так стоять? Казат резким движением кинул поводья коню на шею, шагнул к берегу и вошел в реку. Оступаясь и с трудом сохраняя равновесие в бешено несущейся воде, он перешел на этот берег и
остановился перед Бегаим. Лицо у него было бледное, какое- то оцепеневшее, но глаза! Такой огонь полыхал в них, что, казалось, освободи его — и он спалит весь мир.
Бегаим подступила совсем близко к нему и положила руку ему на грудь.
— Казат, здравствуй, как ты?
Молчание. В ответ только вздох, тяжелый, прерывистый.
— Ты здоров?
Казат кивнул, но опять не сказал ни слова.
Бегаим положила ему на грудь вторую ладонь. Бешмет соскользнул с ее плеч и упал на землю. Она не заметила. Тесно прижалась к Казату. Слышала частые удары его сердца, его горячее дыхание.
— Приехал...— Бегаим запрокинула голову, поглядела Казату прямо в глаза.
— Как же... я...— Казат наконец смог заговорить.— Я каждую ночь приезжал.
— Правда?
— Правда... Как...— Он не знал, можно ли назвать ее по имени или ласковым словом, но не решился ни на то, ни на другое.— Как ваше здоровье?
— Слава богу.— Бегаим вздохнула.— Что об этом спрашивать, жива, и ладно.
— Да ведь и болезнь тоже ни к чему.
— Ты моя болезнь... Боялась, не заслали бы куда-нибудь далеко.
— Куда им посылать, дали табун полукровок, вот и все.
— Значит, ты все время крутился тут поблизости.
— Да я... Не хотелось мне быть далеко от вас.
Бегаим прижалась к нему еще крепче.
— Так ты ради меня...
Казат впервые в жизни обнимал женщину; захваченный небывалыми ощущениями, он ничего не ответил Бегаим — не в силах был ответить, слова не шли с языка. Она опомнилась первая. Уже совсем рассвело, и Бегаим разжала руки, отступила.
— Казат, тебе нужно уйти сейчас... Иди.
Он хотел возразить, но она зажала ему ладонью рот.
— Нет, нет... Уходи и возвращайся ночью. Буду ждать тебя в юрте. Коня оставь здесь.
Казат молча повернулся, быстро перешел речку, сел на коня и ускакал. Бегаим опомниться не успела, как осталась одна. Неужели она обидела, рассердила его? Неужели? Но в глубине души верила: он придет. Непременно.
О О. Даникеев
161
До самого вечера она не находила себе места. Долго- долго убирала юрту — так убирают, когда ждут самого дорогого человека. Делала все сама, никого не позвала на помощь. Еще днем попросила молодух пораньше управиться с приготовлением еды на вечер. Они и вправду управились рано и подали ужин засветло. Айдай так устала за день, против воли принимая участие в хлопотах Бегаим, что даже есть не хотела — только бы поскорее лечь и уснуть. Бегаим, занятая делом и погруженная в свои мысли, не замечала этого, и Айдай в конце концов прикорнула возле нее, уткнув голову ей в колени, едва та присела у очага. Тогда женщина спохватилась, уложила девочку на постель и, опустившись рядом на ковер, долго о чем-то думала, рассеянно обводя пальцем узоры ковра. Легкая улыбка тронула губы, Бегаим тихонько запела старинную песню, медленную, протяжную. Потом она долго ходила босая по юрте и перебирала пальцами кончик перекинутой на грудь косы. Остановилась, глянула на чамгарак, подошла и расправила белую шелковую занавеску, которой отделена была ее постель.
Звезды высыпали на небе.
А Казата все не было.
Бегаим вышла из юрты, вгляделась в ночную тьму. Прислушалась. Ничего не видно и не слышно. Неужто и вправду он обиделся? Не придет? Глаза постепенно привыкли к темноте, и Бегаим наконец разглядела неподвижно застывшую фигуру.
— Кто здесь?
Человек молча шагнул к ней. Она не отступила), только почему-то крепче запахнула на себе безрукавку.
— Я это, я, — очень тихо произнес Казат, остановившись совсем рядом.
— Когда ты пришел?
— Только что.
— Почему не заходишь? Идем.— Бегаим повернулась и пошла к юрте.
Казат пошел за ней. Зажмурился от света, ударившего в глаза.
— Ты голоден? — спросила Бегаим, но он только головой качал: какая там еда!
— Ну тогда...— Она улыбнулась Казату ласково и загадочно, взяла светильник и унесла его за занавеску.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Как хорошо, Токуш, что ты приготовила гульчетай, наши молодухи что-то о нем в последнее время позабыли. А ведь от однообразной пищи тоже устаешь. Утром мясо, вечером мясо.
Тоодак издала своим приплюснутым на переносице, ноздрястым носом нечто вроде удовлетворенного фырканья.
— Мука попалась хорошая,— сказала она, как видно очень довольная собой.— Молодухи-то и нам все мясо да мясо подают, хотят как лучше, попробуй-ка скажи им, что так не надо! Вот я иногда сама и готовлю для нас со стариком.
— Правильно делаешь,— поддержала ее Бегаим.— Раз
1 Г у льчетай — тонко раскатанное тесто, нарезанное кусочками и спаренное в мясном бульоне. Подается вместе с мясом.
ты хозяйка, сама все и решай по хозяйству. Иначе не утерпит человек.
Тоодак поняла это по-своему.
— Куда там утерпеть! Я тебе скажу, эдже, что дома у нас знали мой нрав, всегда оставляли в ашкане что-нибудь на мою долю. Не знаю, как вы, а я-то уж очень нетерпеливая! — И она захохотала, сотрясаясь всем своим жирным телом.— Я тут как-то просыпаюсь ночью, чувствую — голодная! Ха-ха-ха, встаю, значит. Старик проснулся: «Ты куда?» Думал, видать, совсем про другое, про какого-нибудь холостого джатака, ха-ха! Я ему: «Есть захотелось!» —- а он тогда и говорит, боже, говорит, благослови, ешь на здоровье, только накинь на себя что-нибудь, ха-ха-ха! Не узнал еще мой нрав.
Посидели еще, поговорили о том о сем и отправились наконец домой.
Настала ночь.
Бегаим с нетерпением ждала рассвета. Задремала она лишь ненадолго, даже не заметила, как и когда. Пробудившись, подняла глаза на тундюк: небо уже посветлело. Ни о чем не думая, ни в чем не сомневаясь, встала с постели и надела все тот же белый бешмет. Вышла, поднялась на холм — и тотчас увидела всадника. На этот раз он медленно разъезжал туда-сюда. Кажется, заметил ее — и тотчас остановился. Не двигалась и Бегаим.
Всадник так же, как и в прошлый раз, спустился ниже, свернул вправо, показался на том же отроге.
Но это, конечно, Казат! Что же ты замер, Казат? Почему не приближаешься? Здесь оно, твое счастье. Неужели ты выпустишь его из рук? Ну?
Первый советчик женщины — ее сердце. Она всегда слушает его. Сознание, разум отступают перед велениями сердца. Так было всегда.
Сердце повело за собой Бегаим. Она пошла вниз по дороге, вся отдавшись, подчинившись неведомой и непреодолимой силе, что толкала ее вперед. Спустившись к берегу реки, она увидела на другом берегу Казата. Река быстро, как всегда, несла свои шумные воды, ворочала камни, бурная и грозная.
Они стояли каждый на своем берегу и смотрели друг на друга. Оба молчали. Но сколько можно так стоять? Казат резким движением кинул поводья коню на шею, шагнул к берегу и вошел в реку. Оступаясь и с трудом сохраняя равновесие в бешено несущейся воде, он перешел на этот берег и
остановился перед Бегаим. Лицо у него было бледное, какое- то оцепеневшее, но глаза! Такой огонь полыхал в них, что, казалось, освободи его — и он спалит весь мир.
Бегаим подступила совсем близко к нему и положила руку ему на грудь.
— Казат, здравствуй, как ты?
Молчание. В ответ только вздох, тяжелый, прерывистый.
— Ты здоров?
Казат кивнул, но опять не сказал ни слова.
Бегаим положила ему на грудь вторую ладонь. Бешмет соскользнул с ее плеч и упал на землю. Она не заметила. Тесно прижалась к Казату. Слышала частые удары его сердца, его горячее дыхание.
— Приехал...— Бегаим запрокинула голову, поглядела Казату прямо в глаза.
— Как же... я...— Казат наконец смог заговорить.— Я каждую ночь приезжал.
— Правда?
— Правда... Как...— Он не знал, можно ли назвать ее по имени или ласковым словом, но не решился ни на то, ни на другое.— Как ваше здоровье?
— Слава богу.— Бегаим вздохнула.— Что об этом спрашивать, жива, и ладно.
— Да ведь и болезнь тоже ни к чему.
— Ты моя болезнь... Боялась, не заслали бы куда-нибудь далеко.
— Куда им посылать, дали табун полукровок, вот и все.
— Значит, ты все время крутился тут поблизости.
— Да я... Не хотелось мне быть далеко от вас.
Бегаим прижалась к нему еще крепче.
— Так ты ради меня...
Казат впервые в жизни обнимал женщину; захваченный небывалыми ощущениями, он ничего не ответил Бегаим — не в силах был ответить, слова не шли с языка. Она опомнилась первая. Уже совсем рассвело, и Бегаим разжала руки, отступила.
— Казат, тебе нужно уйти сейчас... Иди.
Он хотел возразить, но она зажала ему ладонью рот.
— Нет, нет... Уходи и возвращайся ночью. Буду ждать тебя в юрте. Коня оставь здесь.
Казат молча повернулся, быстро перешел речку, сел на коня и ускакал. Бегаим опомниться не успела, как осталась одна. Неужели она обидела, рассердила его? Неужели? Но в глубине души верила: он придет. Непременно.
О О. Даникеев
161
До самого вечера она не находила себе места. Долго- долго убирала юрту — так убирают, когда ждут самого дорогого человека. Делала все сама, никого не позвала на помощь. Еще днем попросила молодух пораньше управиться с приготовлением еды на вечер. Они и вправду управились рано и подали ужин засветло. Айдай так устала за день, против воли принимая участие в хлопотах Бегаим, что даже есть не хотела — только бы поскорее лечь и уснуть. Бегаим, занятая делом и погруженная в свои мысли, не замечала этого, и Айдай в конце концов прикорнула возле нее, уткнув голову ей в колени, едва та присела у очага. Тогда женщина спохватилась, уложила девочку на постель и, опустившись рядом на ковер, долго о чем-то думала, рассеянно обводя пальцем узоры ковра. Легкая улыбка тронула губы, Бегаим тихонько запела старинную песню, медленную, протяжную. Потом она долго ходила босая по юрте и перебирала пальцами кончик перекинутой на грудь косы. Остановилась, глянула на чамгарак, подошла и расправила белую шелковую занавеску, которой отделена была ее постель.
Звезды высыпали на небе.
А Казата все не было.
Бегаим вышла из юрты, вгляделась в ночную тьму. Прислушалась. Ничего не видно и не слышно. Неужто и вправду он обиделся? Не придет? Глаза постепенно привыкли к темноте, и Бегаим наконец разглядела неподвижно застывшую фигуру.
— Кто здесь?
Человек молча шагнул к ней. Она не отступила), только почему-то крепче запахнула на себе безрукавку.
— Я это, я, — очень тихо произнес Казат, остановившись совсем рядом.
— Когда ты пришел?
— Только что.
— Почему не заходишь? Идем.— Бегаим повернулась и пошла к юрте.
Казат пошел за ней. Зажмурился от света, ударившего в глаза.
— Ты голоден? — спросила Бегаим, но он только головой качал: какая там еда!
— Ну тогда...— Она улыбнулась Казату ласково и загадочно, взяла светильник и унесла его за занавеску.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77