Он мгновенно соскочил на дорогу, прижал обе руки к сердцу.
— Ассалам алейкум, почтенные господа! — поздоровался он и повернулся к Саты-бию:— Простите нас, ата! Извините, мы не заметили...
Средний из трех всадников вдруг улыбнулся и, натянув поводья, ответил на приветствие:
— Алейкум ассалам! Ты откуда, батыр?
— Я из рода кунту, мирза.
Всадник повернулся к Саты-бию, тот закивал, подтверждая: да, да, кунту... И набросился на стариков:
— Вы что, дети малые? Приличий не знаете? Загородили всю дорогу, а поздороваться забыли? Такое поведение не подобает истинному мусульманину. Заелись, глаза жиром заплыли. Верно сказано, что плохая невестка всюду суется впереди свекра. Так и вы никого не замечаете. Ну, чего молчите? Или толокном набили рты? Толокна у вас нынче много, вот вы и надулись спесью...
«Так и вы...», «вот и вы...» — слова сыпались дождем, одно хлеще другого. Асеин слушал, а внутри у него все кипело. Смотри какой «свекор» нашелся! Холуй кому служит, тому готов сапоги лизать! Смотрит глазом, говорит языком своего господина. Хорошо бы напомнить ему другую поговорку: поставь дурака надзирателем, он родному сыну глаз выбьет! Однако ничего не поделаешь, нужно сдержаться, стерпеть. Несдержанностью только себе навредишь.
— Сатыке,— виноватым голосом заговорил Санджар.— Мы к тебе всегда с уважением. Поверь, спешили мы. Ты уж прости нас ради наших седых бород.
Маленькие желтые глазки Саты-бия так и вспыхнули.
— Я-то что, вы .этих вот почтенных людей должны были уважить! Нечего на свои седые бороды показывать, наоборот, тем стыдней для вас, что вы, дожив до седых волос, приличию не научились! Сколько я грубости и невежества вытерпел от вас, язык заболел твердить все одно и то же.
— Сатыке...— снова заговорил было Санджар, но Саты- бий перебил его:
— Довольно! Скажите-ка, куда это вы скотину гоните? Кому-нибудь в подарок? Раньше-то вы обо всем спрашивали, обо всем советовались, а нынче делаете что хотите, никого из старших не спрашивая. Зазнались, зазнались! Набили животы и бога забыли. Ну, чего молчишь?
— Так ведь я и говорю...— Санджар запнулся, но тут на помощь ему поспешил Кутуйан:
— Мы все из племени кунту. Вы наш глава. Мы не в подарок кому-нибудь, мы на базар гоним скотину.
Саты-бий сверкнул взглядом на Кутуйана.
— А-а, на базар?— приветливо удивился он.— Поня-атно. Денежки, стало быть, получите, а что с ними делать станете? Та-акой товар!
Асеин все-таки не выдержал:
— Каждый везет на базар что у него есть...
Эти слова вызвали новый поток красноречия Саты-бия.
Ухватившись обеими руками за луку седла, он читал наставления:
— Кто может оценить, что у него есть, а кто и не может. Бывает, думает человек только о том, что у него есть, а счастье свое упускает. За тем, что есть, уследить трудно, а то, чего нет, найти трудно, Асеин...
И опять пошло-поехало: «То, что есть», «То, чего нет»...
Асеин прервал эту речь.
— Труд! — сказал он.— В конце-то концов, каждый знает, как и сколько он трудился и чего заслужил за свой труд. Да, это правда, за тем, что есть, нелегко уследить, то, чего нет, найти нелегко, но то, что добыто в трудах, надо уметь ценить.
— Что-что?! Ну и ну!— Саты-бий побагровел от злости.— Слыхали, как он заговорил? Слыхали? Поистине, постыдился бы седой своей бороды!
Санджар сошел с седла:
— Сатыке, будь терпелив. Раз уж ты заговорил о наших седых бородах, прояви к ним уважение хотя бы в присутствии твоих спутников. Как бы то ни было, годами мы старше тебя. Что ты все бранишь нас? Объясни, чем мы провинились?
— Никто и не думает вас бранить. Речь идет об уважительности, о чести мусульманина, о том, что вы от предписаний нашей веры уклоняетесь.
— Не говори так!— Санджар весь побелел.— Бог не попустит этого, нет!
— «Бог, бог»! Тверди сколько хочешь, это тебе не поможет. Нечего прикрывать именем бога свои грехи.
— Ля-иллаху-иля-ллахи,— произнес Асеин символ веры1.
Всаднику в куньей шапке, должно быть, почудилось, что
старик произнес эти слова в насмешку. Вздернув бровг, он слегка повернул лицо к Саты-бию.
— Ну, если у вас тут аксакалы такие,— сказал он с высокомерным недовольством,— что же об остальных прикажете думать?
Саты-бий только того и дожидался.
— Хватит! — выкрикнул он, вздергивая тощую бороден- ку.— Сами на себя беду накликали. За свою вину расплачивайтесь вашим добром. Ну!
Кутуйан подбежал к Саты-бию и ухватил его за полу.
— Ата, Саты-бий-ата!— упрашивал он.— Вы знали моего отца. Ради меня, ради духа моего отца... возьмите свои слова
1 Асеин произносит начало мусульманского символа веры: «Нет бога, кроме бога...»
назад! Прошу вас! Это наша последняя скотина, последнее наше зерно.
Масла в огонь подлил всадник с пышными усами:
— У них тут и дети, и старики на одну колодку, ха-ха-ха!
Всадник в куньей шапке сказал резко:
— Распускают языки по своей воле, словно над ними власти ни у кого нет! Живут как хотят, одичали.
Эти слова крепко задели Саты-бия. Кто он теперь в глазах своих высоких друзей — не чтимый всем народом мудрый предводитель, а так, пустомеля, которого чтит только собственная жена, только она еще подчиняется его власти и боится его камчи. И ему уже ничто не казалось дорого, кроме собственного положения, ради него он был готов на все. Ну, дорогие родичи, ну, братцы... А еще этот не в меру шустрый пащенок, который болтает о духах предков! С него все началось... И Саты-бий со всего маху полоснул Кутуйана плетью по голове. У мальчика искры посыпались из глаз, он открыл рот, словно собирался что-то сказать, — и не мог выговорить ни звука. Дернулся, отступил на шаг назад — и повалился как сноп на землю.
Санджар не помнил, как очутился возле Кутуйана, как приподнял его окровавленную голову.
— Чтоб тебе руку сломать! Руку сломать, подлец! Чем виноват ребенок?— весь дрожа, бросал он, задыхаясь от гнева, проклятия в лицо Саты-бию.
Асеин, ударив коня ногами в бока, подскакал к ним.
— Будь проклят* твой отец! — крикнул он. — Ты готов...
Асеину не удалось договорить — мордатый черномазый
джигит ударил его сзади по затылку прикладом ружья, и старик {свалился наземь. Другой джигит сшиб с ног Санджара, наехав на него конем. Заработали, взлетая вверх и опускаясь, тяжелые плети, удары сыпались один за другим.
Саты-бий, распаленный злобой, был бледен, только глаза горели. Оба его спутника как будто не придавали особого значения происходящему — беседовали друг с другом самым мирным образом. Для них, как видно, было не в новинку присутствовать при таком избиении беззащитных людей. А джигиты занимались своим делом играючи. В конце концов, они выполняли свою обычную обязанность. Подумаешь, спустить кому-то шкуру, да и то не до конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Ассалам алейкум, почтенные господа! — поздоровался он и повернулся к Саты-бию:— Простите нас, ата! Извините, мы не заметили...
Средний из трех всадников вдруг улыбнулся и, натянув поводья, ответил на приветствие:
— Алейкум ассалам! Ты откуда, батыр?
— Я из рода кунту, мирза.
Всадник повернулся к Саты-бию, тот закивал, подтверждая: да, да, кунту... И набросился на стариков:
— Вы что, дети малые? Приличий не знаете? Загородили всю дорогу, а поздороваться забыли? Такое поведение не подобает истинному мусульманину. Заелись, глаза жиром заплыли. Верно сказано, что плохая невестка всюду суется впереди свекра. Так и вы никого не замечаете. Ну, чего молчите? Или толокном набили рты? Толокна у вас нынче много, вот вы и надулись спесью...
«Так и вы...», «вот и вы...» — слова сыпались дождем, одно хлеще другого. Асеин слушал, а внутри у него все кипело. Смотри какой «свекор» нашелся! Холуй кому служит, тому готов сапоги лизать! Смотрит глазом, говорит языком своего господина. Хорошо бы напомнить ему другую поговорку: поставь дурака надзирателем, он родному сыну глаз выбьет! Однако ничего не поделаешь, нужно сдержаться, стерпеть. Несдержанностью только себе навредишь.
— Сатыке,— виноватым голосом заговорил Санджар.— Мы к тебе всегда с уважением. Поверь, спешили мы. Ты уж прости нас ради наших седых бород.
Маленькие желтые глазки Саты-бия так и вспыхнули.
— Я-то что, вы .этих вот почтенных людей должны были уважить! Нечего на свои седые бороды показывать, наоборот, тем стыдней для вас, что вы, дожив до седых волос, приличию не научились! Сколько я грубости и невежества вытерпел от вас, язык заболел твердить все одно и то же.
— Сатыке...— снова заговорил было Санджар, но Саты- бий перебил его:
— Довольно! Скажите-ка, куда это вы скотину гоните? Кому-нибудь в подарок? Раньше-то вы обо всем спрашивали, обо всем советовались, а нынче делаете что хотите, никого из старших не спрашивая. Зазнались, зазнались! Набили животы и бога забыли. Ну, чего молчишь?
— Так ведь я и говорю...— Санджар запнулся, но тут на помощь ему поспешил Кутуйан:
— Мы все из племени кунту. Вы наш глава. Мы не в подарок кому-нибудь, мы на базар гоним скотину.
Саты-бий сверкнул взглядом на Кутуйана.
— А-а, на базар?— приветливо удивился он.— Поня-атно. Денежки, стало быть, получите, а что с ними делать станете? Та-акой товар!
Асеин все-таки не выдержал:
— Каждый везет на базар что у него есть...
Эти слова вызвали новый поток красноречия Саты-бия.
Ухватившись обеими руками за луку седла, он читал наставления:
— Кто может оценить, что у него есть, а кто и не может. Бывает, думает человек только о том, что у него есть, а счастье свое упускает. За тем, что есть, уследить трудно, а то, чего нет, найти трудно, Асеин...
И опять пошло-поехало: «То, что есть», «То, чего нет»...
Асеин прервал эту речь.
— Труд! — сказал он.— В конце-то концов, каждый знает, как и сколько он трудился и чего заслужил за свой труд. Да, это правда, за тем, что есть, нелегко уследить, то, чего нет, найти нелегко, но то, что добыто в трудах, надо уметь ценить.
— Что-что?! Ну и ну!— Саты-бий побагровел от злости.— Слыхали, как он заговорил? Слыхали? Поистине, постыдился бы седой своей бороды!
Санджар сошел с седла:
— Сатыке, будь терпелив. Раз уж ты заговорил о наших седых бородах, прояви к ним уважение хотя бы в присутствии твоих спутников. Как бы то ни было, годами мы старше тебя. Что ты все бранишь нас? Объясни, чем мы провинились?
— Никто и не думает вас бранить. Речь идет об уважительности, о чести мусульманина, о том, что вы от предписаний нашей веры уклоняетесь.
— Не говори так!— Санджар весь побелел.— Бог не попустит этого, нет!
— «Бог, бог»! Тверди сколько хочешь, это тебе не поможет. Нечего прикрывать именем бога свои грехи.
— Ля-иллаху-иля-ллахи,— произнес Асеин символ веры1.
Всаднику в куньей шапке, должно быть, почудилось, что
старик произнес эти слова в насмешку. Вздернув бровг, он слегка повернул лицо к Саты-бию.
— Ну, если у вас тут аксакалы такие,— сказал он с высокомерным недовольством,— что же об остальных прикажете думать?
Саты-бий только того и дожидался.
— Хватит! — выкрикнул он, вздергивая тощую бороден- ку.— Сами на себя беду накликали. За свою вину расплачивайтесь вашим добром. Ну!
Кутуйан подбежал к Саты-бию и ухватил его за полу.
— Ата, Саты-бий-ата!— упрашивал он.— Вы знали моего отца. Ради меня, ради духа моего отца... возьмите свои слова
1 Асеин произносит начало мусульманского символа веры: «Нет бога, кроме бога...»
назад! Прошу вас! Это наша последняя скотина, последнее наше зерно.
Масла в огонь подлил всадник с пышными усами:
— У них тут и дети, и старики на одну колодку, ха-ха-ха!
Всадник в куньей шапке сказал резко:
— Распускают языки по своей воле, словно над ними власти ни у кого нет! Живут как хотят, одичали.
Эти слова крепко задели Саты-бия. Кто он теперь в глазах своих высоких друзей — не чтимый всем народом мудрый предводитель, а так, пустомеля, которого чтит только собственная жена, только она еще подчиняется его власти и боится его камчи. И ему уже ничто не казалось дорого, кроме собственного положения, ради него он был готов на все. Ну, дорогие родичи, ну, братцы... А еще этот не в меру шустрый пащенок, который болтает о духах предков! С него все началось... И Саты-бий со всего маху полоснул Кутуйана плетью по голове. У мальчика искры посыпались из глаз, он открыл рот, словно собирался что-то сказать, — и не мог выговорить ни звука. Дернулся, отступил на шаг назад — и повалился как сноп на землю.
Санджар не помнил, как очутился возле Кутуйана, как приподнял его окровавленную голову.
— Чтоб тебе руку сломать! Руку сломать, подлец! Чем виноват ребенок?— весь дрожа, бросал он, задыхаясь от гнева, проклятия в лицо Саты-бию.
Асеин, ударив коня ногами в бока, подскакал к ним.
— Будь проклят* твой отец! — крикнул он. — Ты готов...
Асеину не удалось договорить — мордатый черномазый
джигит ударил его сзади по затылку прикладом ружья, и старик {свалился наземь. Другой джигит сшиб с ног Санджара, наехав на него конем. Заработали, взлетая вверх и опускаясь, тяжелые плети, удары сыпались один за другим.
Саты-бий, распаленный злобой, был бледен, только глаза горели. Оба его спутника как будто не придавали особого значения происходящему — беседовали друг с другом самым мирным образом. Для них, как видно, было не в новинку присутствовать при таком избиении беззащитных людей. А джигиты занимались своим делом играючи. В конце концов, они выполняли свою обычную обязанность. Подумаешь, спустить кому-то шкуру, да и то не до конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77