Саты-бий сидел, грозно нахмурив брови. Его трясло. Как неудачно все получается сегодня! Он не находит нужных слов... не приходят они ему на ум. Да и не стоит опускаться до разговора с мальчишкой.
Бай слушал равнодушно и головы не поднимал. А Бегаим останавливала взгляд то на Кутуйане, то на Саты-бие, но своего отношения ничем не показывала. Про себя она радовалась за Кутуйана: взрослеет, умнеет сирота, придет время, он еще покажет Саты-бию. Собственно говоря, ей лично Саты-бий ничего худого до сих пор не сделал, обращается к ней всегда любезно, называет «джене», с Баем почтителен... Но ей не нравилась его высокомерная самоуверенность, она терпеть не могла его хитросплетения и тайные козни. Хитрая лиса! И как умеет больно ранить человека — не в открытую, исподтишка.
Кутуйан мог бы еще многое сказать Саты-бию, но Санджар так упрашивал его... Нужно послушаться. И Кутуйан умолк.
Молчал и Саты-бий. В самом деле, не стоило пререкаться со щенком. Так или иначе он в свое время попадет Саты-бию в руки, этого не миновать. Но как бы там ни было, остался у старого хитреца кислый осадок после этого разговора.
5
Верно люди говорят, что с малыми детьми горе, а с большими вдвое. С каждым годом росло беспокойство Мээркан о Кутуйане. Он, правда, не был слишком озорным или дерзким на язык, как, случается, бывают мальчики, не был он и тихоней, который не смеет глаз поднять. Мальчик живой, отзывчивый. Беспокоило Мээркан другое — какая-то не по годам взрослая, уверенная житейская смелость. Что за характер? Ведь не в отца, о нет, ничуть не в отца пошел он характером. В кого же?.. Скорее всего, в деда... да-да, это именно так.
По слухам и воспоминаниям, дед был человек прямодушный, говорил людям правду в глаза, невзирая ни на
богатство, ни на положение. Конечно, родителям приятно, если их сын растет бойким, уверенным в себе, это очень хорошо, но ведь все до какого-то разумного предела. Нужно считаться с обстоятельствами, понимать свое положение и вести себя в соответствии с ним. Кутуйан одинок, молод, совсем еще мальчик. Если он станет поступать как ему заблагорассудится, а влиятельным и знатным это придется не по нутру, что тогда? Они захотят от него отделаться, а на кого ему положиться, кто его спасет от кары? Асеин и Казат? Санджар? Но что они могут? Когда Саты-бий ни за что ни про что избил стариков и ее мальчика, они не посмели противиться. Да, им вернули лошадей и вола, дали денег — и все кончилось.
С того злосчастного базарного дня Мээркан совершенно лишилась покоя. А теперь еще вчерашнее происшествие. Сам Кутуйан ничего о нем не рассказывал, просто отдал Асеину деньги со словами: «Их дал Сатыке, должно быть, совестно ему стало».
Но утром побывал здесь Санджар... И все рассказал.
Кутуйан с Казатом нынче были на покосе, собирались привести оттуда на волокуше сена. Вернулись они уже за полдень. Убрали сено и едва переступили порог, Мээркан, у которой глаза сделались большие и круглые от возмущения, напала на сына:
— Ты что вчера натворил?
— Где?
— У Бая.
— А-а.— Кутуйан ни одной жилочкой не дрогнул.— Да так, вышел разговор...
— Я об этом и спрашиваю. Что ты там наболтал?
— Ничего не наболтал, все высказал как положено...
— Кукента-а-ай! — Мээркан больше не могла слушать. Охватив ладонями лицо, она отступила назад, опустилась на землю у стенки юрты.— Господи, да что же это? Где он научился этой твердости... этому упрямству? Раньше ничего подобного не было. И что будет дальше?
Мээркан испытывала не просто беспокойство, а страх перед новым для нее поведением сына. Прежде, если мать сердилась на него за что-то, бранила его, он подбегал к ней со слезами на глазах и просил прощения, обещал, что больше не станет ее огорчать. И выполнял обещание, не повторял поступка, который вызвал ее гнев. А сегодня все совсем иначе, он спокоен, словно ничего особенного не произошло.
Глаза у Мээркан наполнились слезами, губы дрожали,
как ни старалась она сжать их покрепче. Неужели любовь, которая связывает сына и мать, со временем исчезает, уходит? Неужели оно вот так кончается, это неповторимое, радостное, чистое чувство? Почему и за что? Какой суровый вид у ее мальчика, а ведь он с самого раннего детства был отзывчивым и добрым...
Все с тем же суровым и жестким выражением Кутуйан присел на зернотерку, что стояла у входа в юрту. Сощурив красивые глаза, так похожие на материнские, он смотрел через открытую дверь куда-то вдаль и сейчас ничем не напоминал того живого и вместе с тем мечтательного мальчика, любознательного и простосердечного ребенка, каким был до недавнего времени. Кажется, он навсегда попрощался с детской беспечностью; жизнь, сложная и тяжелая, вдруг окликнула его и остановила, взвалив на плечи груз, который он должен был отныне нести. Отчего же Кутуйан так мрачно сосредоточен? Почему побледнел? О чем думает? О том, какой грозной оказалась жизнь в ее реальном обличии?
Мээркан жалела его. Ей хотелось подойти к сыну, обнять его, приласкать, развеять невеселые мысли. Она отчего-то чувствовала себя виноватой... Едва она сделала движение, чтобы встать и подойти к нему, как Кутуйан, все так же глядя вдаль, произнес:
— Мама, отец когда-нибудь бил меня?
— Нет, сынок. Ты же знаешь, не только не бил, но...
— А ты?
— И я тоже.
Кутуйан помолчал, подумал и задал неожиданный для Мээркан вопрос:
— Ну а животных — ягнят, овец, собаку во дворе — мы бьем, а?
— Да нет, я как-то не знаю, чтобы... Наверное, случается такое.
— И они тогда огрызаются?
— Бывает, собака и огрызнется.
— А я?
Мээркан не знала, что ответить.
— Я человек! — повернувшись к матери, горячо произнес Кутуйан.— Разве может человек промолчать! Ну были бы мы чем-то виноваты, тогда я промолчал бы, мама. Ведь мы же не скоты... не псы, которые вынуждены бежать куда их гонят.
— Кукентай, но ведь эти люди управляют народом.
У него лицо сделалось еще более мрачным и непримиримым.
— Разве тот, кто управляет народом, имеет право так бесноваться, так бесчинствовать? Такие люди должны быть особенно выдержанными и справедливыми по отношению к подданным.
Мээркан села поудобнее, выпрямилась.
— Так должно быть, сынок, да не всегда бывает. Теперь их время, их сила. Что хотят, то и творят, все зависит от них. Им не по нраву, если кто с ними спорит, тем более обличает их. За это они жестоко наказывают.
Теперь глаза у Кутуйана были широко раскрыты, говорить ему больше не хотелось... Сколько же он передумал с того дня, какие сомнения и догадки теснились в голове. И вот мать говорит о том, что его мучило. Его мать! Время, стало быть. Одним оно дает все, другим ничего, к одним оно милостиво, к другим беспощадно. Да, это правда.
То было горькое открытие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77