В руке он сжимал пику без бунчука.
Вот он, старый мазар. Ракматылда первый увидел Кокума. Увидели и оба сипая и поначалу растерялись. Никто из троих не ожидал этой встречи. Сипаи что-то закричали друг другу на скаку. Кокум повернул коня им навстречу. Ракматылда с ужасом смотрел на него и погонял своего скакуна ударами ног по бокам, скорее всего понимая, что ему теперь не уйти. Поняли это и сипаи. Они выхватили сабли из ножен и начали разворачивать коней для атаки. Кокум не дрогнул и продолжал скакать им навстречу... Только бы не напали одновременно... Чуть не доезжая, он резко вильнул вправо. Синаи
1 Мазар — надмогильный памятник.
пролетели мимо, но почти тотчас сделали поворот назад. У одного из них, неуклюжего, с огромной головой, конь был легкоуздый, верткий, быстрый. Он несся прямо на Кокума, а всадник размахивал саблей. Кокум взял пику наперевес и преградил сипаю дорогу. Удар — и тот вылетел из седла. Но не был убит, — неуклюже поднявшись, снова замахал саблей. Кокум хотел еще раз ткнуть его пикой, однако не успел — на него напал второй сипай, оказавшийся, впрочем, трусом: едва завидев, что Кокум повернулся к нему, бросился удирать. Кокум снова переключился на первого. Тот успел взгромоздиться в седло и готовился к нападению. Не изготовишься на него пикой, сообразил Кокум, и со всего маху полоснул сипая через темя тяжелой витой плетью, с которой охотился на волков. Сипай грохнулся наземь вместе с конем, и видно было, что вряд ли он когда поднимется — лежал мешком, раскинув как попало руки и ноги. А второй где? Э, да он шпарит вовсю следом за своим беком!
Постой! Но бека-то никак нельзя упустить живым, нет, нельзя... Ну, держись! Кокум несколько раз хлестнул Аксура, конь вздрогнул и полетел как ветер. Промчался мимо второго сипая, причем Кокум даже и глянул на него — не до того было. Главное — Ракматылда, он уже совсем близко, он услышал топот погони и обернулся, увидел грозное лицо преследователя, наставившего острую пику, несущую неотвратимую смерть. Ракматылда вильнул было в сторону — влево. В то же мгновение Кокум перехватил плеть в зубы, чтобы не мешала, и занес пику... Он выбил Ракматылду из седла одним ударом, тот дернулся, зашатался и упал с коня. Конь споткнулся, выровнялся, пробежал еще немного вперед с волочащимися по земле поводьями и встал.
Конь Кокума тоже остановился не сразу и унес своего хозяина вниз по склону. Но вскоре Кокум опомнился и повернул назад. Он был бледен, на шее вздулись вены. Аксур тяжко поводил беками, вздрагивал и все перебирал ногами, одержимый демонами только что кончившейся скачки. Кокум глянул вслед удиравшему сипаю: тот уже был далеко. Пускай его скачет в Бишкек, нет смысла его догонять.
Подъехали джигиты Кокума. Все вместе остановились возле Ракматылды. Тот был еще жив и лежал, уткнувшись лицом в землю, как бы моля о пощаде.
Кокум повернулся к чернобородому Шералы:
— За этого вира не положена, понял?..
И поскакал прочь.
...Об этой схватке, вынужденной обстоятельствами и впоследствии получившей название «Нападение», Кутуйану довелось узнать много позже. Все было у словлено заранее. Джигиты Джантая захватили Токмак, Байтик в тот же день послал Сатылгана к Колпаковско- му. Колпаковский прибыл. Крепость Бишкека была разрушена русскими при участии киргизов и уже больше не восстанавливалась, да и немудрено: ее, можно сказать, сровняли с землей.
Ну что ж, так оно вышло. А кто при этом должен был отвечать за судьбу поселившихся вокруг крепости мирных кокандских ремесленников? За судьбу заложников-киргизов, схваченных занявшим место Ракматылды военачальником Тюрекулом и брошенных в темницу?
Обо всем, обо всем рассказывал Асеин-ата. Помнятся эти рассказы, но пуще них помнятся события детства, то, что было с самим Кутуйаном, особенно смерть отца и горе матери, ее громкие причитания, помнится, как сам он горько кричал, призывая отца, и эхо в горах усиливало и повторяло его крик:
— Мама, воды...
Мать, как видно, еще не вернулась.
У Кутуйана потемнело в глазах...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
...Сколько времени прошло? Он не знал, не мог знать. Слабый стон, дрогнули и с трудом поднялись длинные ресницы. Кутуйан взглядом поискал пятнышко света — где оно сейчас? Оно еще немного опустилось и держалось у середины полки. Ладно, пускай его движется дальше, Кутуйану все равно. Кутуйану остается одно: вспоминать.
Да, отец умер слишком рано. Ушел из жизни, не насладившись ее радостями и познав одни лишь муки. А мог бы еще жить и жить. Пятьдесят один год... разве это старость?
Время на диво быстролетно. Не успеешь оглянуться — годы промчались. Четыре года. Было Кутуйану одиннадцать, а теперь уже пятнадцать. Стройный юноша, глаза ясные, жаркие.
Они все еще живут вместе с Асеином. И живут, слава богу, неплохо. Умелые руки не дадут умереть с голоду. Мээркан все больше устает, от работы болят и отекают руки, но она не обращает внимания: жить-то надо. Худо ли, хорошо, а нужно и свой дом изообразить, обиходить, да и заботы о доме Асеина по-прежнему на ней. Крутится весь день, свои привыкли и не замечают, как она изменилась, а чужим заметно: потускнели, погасли красивые большие глаза, исчез румянец, и лицо стало бледное, словно пылью припорошенное. Но, как говорится, хоть и сошли узоры, а чашка чашкой остается.
Ну а старик Асеин... Как он ни бодрится, старость берет свое, этого зла никому не миновать. Он стал сильно сутулиться, да и силы уже не те. Казат совсем взрослый, и все такой же напористый; теперь ему, пожалуй, есть чем гордиться. Он сделался заметным человеком. Амбар полон зерна. Не зря сказано: как потопаешь, так и полопаешь... Труд, труд, но чтобы успешно трудиться, необходимы мир и покой. Это самое первое счастье, остальное приложится. Нынче на все новый закон, а стало быть, новые порядки, новые слова: «губернатор», «уездный», «волостной» или, как говорят киргизы, «болуш». Теперь уже надо всеми не хан, а Белый царь. Но хан или царь, все равно власть в руках у Байтика, Базаркула и прочих манапов...
Когда это? А как раз в это самое время. Народ спустился с джайлоо, поднялись, зазеленели озимые, скот заполонил предгорья; в аиле начали приглашать на угощение вернувшихся с летовок родственников и друзей.
Аил Бая установился возле ущелья Кургак-Башат. Санджар и Асеин отправились поприветствовать Бая. Как же иначе, это их долг. Бай принял их как положено — велел зарезать барана. В юрте были только сам хозяин и Бегаим. Больше никого.
— Ну как, все у вас в порядке? — спросил Бай, как только подали чай.
— Слава богу... А сами-то здоровы?
Бай в ответ молча наклонил голову. Немного погодя спросил вроде бы совсем равнодушно:
— Урожай убрали?
Как старший по возрасту, отвечал Санджар:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Вот он, старый мазар. Ракматылда первый увидел Кокума. Увидели и оба сипая и поначалу растерялись. Никто из троих не ожидал этой встречи. Сипаи что-то закричали друг другу на скаку. Кокум повернул коня им навстречу. Ракматылда с ужасом смотрел на него и погонял своего скакуна ударами ног по бокам, скорее всего понимая, что ему теперь не уйти. Поняли это и сипаи. Они выхватили сабли из ножен и начали разворачивать коней для атаки. Кокум не дрогнул и продолжал скакать им навстречу... Только бы не напали одновременно... Чуть не доезжая, он резко вильнул вправо. Синаи
1 Мазар — надмогильный памятник.
пролетели мимо, но почти тотчас сделали поворот назад. У одного из них, неуклюжего, с огромной головой, конь был легкоуздый, верткий, быстрый. Он несся прямо на Кокума, а всадник размахивал саблей. Кокум взял пику наперевес и преградил сипаю дорогу. Удар — и тот вылетел из седла. Но не был убит, — неуклюже поднявшись, снова замахал саблей. Кокум хотел еще раз ткнуть его пикой, однако не успел — на него напал второй сипай, оказавшийся, впрочем, трусом: едва завидев, что Кокум повернулся к нему, бросился удирать. Кокум снова переключился на первого. Тот успел взгромоздиться в седло и готовился к нападению. Не изготовишься на него пикой, сообразил Кокум, и со всего маху полоснул сипая через темя тяжелой витой плетью, с которой охотился на волков. Сипай грохнулся наземь вместе с конем, и видно было, что вряд ли он когда поднимется — лежал мешком, раскинув как попало руки и ноги. А второй где? Э, да он шпарит вовсю следом за своим беком!
Постой! Но бека-то никак нельзя упустить живым, нет, нельзя... Ну, держись! Кокум несколько раз хлестнул Аксура, конь вздрогнул и полетел как ветер. Промчался мимо второго сипая, причем Кокум даже и глянул на него — не до того было. Главное — Ракматылда, он уже совсем близко, он услышал топот погони и обернулся, увидел грозное лицо преследователя, наставившего острую пику, несущую неотвратимую смерть. Ракматылда вильнул было в сторону — влево. В то же мгновение Кокум перехватил плеть в зубы, чтобы не мешала, и занес пику... Он выбил Ракматылду из седла одним ударом, тот дернулся, зашатался и упал с коня. Конь споткнулся, выровнялся, пробежал еще немного вперед с волочащимися по земле поводьями и встал.
Конь Кокума тоже остановился не сразу и унес своего хозяина вниз по склону. Но вскоре Кокум опомнился и повернул назад. Он был бледен, на шее вздулись вены. Аксур тяжко поводил беками, вздрагивал и все перебирал ногами, одержимый демонами только что кончившейся скачки. Кокум глянул вслед удиравшему сипаю: тот уже был далеко. Пускай его скачет в Бишкек, нет смысла его догонять.
Подъехали джигиты Кокума. Все вместе остановились возле Ракматылды. Тот был еще жив и лежал, уткнувшись лицом в землю, как бы моля о пощаде.
Кокум повернулся к чернобородому Шералы:
— За этого вира не положена, понял?..
И поскакал прочь.
...Об этой схватке, вынужденной обстоятельствами и впоследствии получившей название «Нападение», Кутуйану довелось узнать много позже. Все было у словлено заранее. Джигиты Джантая захватили Токмак, Байтик в тот же день послал Сатылгана к Колпаковско- му. Колпаковский прибыл. Крепость Бишкека была разрушена русскими при участии киргизов и уже больше не восстанавливалась, да и немудрено: ее, можно сказать, сровняли с землей.
Ну что ж, так оно вышло. А кто при этом должен был отвечать за судьбу поселившихся вокруг крепости мирных кокандских ремесленников? За судьбу заложников-киргизов, схваченных занявшим место Ракматылды военачальником Тюрекулом и брошенных в темницу?
Обо всем, обо всем рассказывал Асеин-ата. Помнятся эти рассказы, но пуще них помнятся события детства, то, что было с самим Кутуйаном, особенно смерть отца и горе матери, ее громкие причитания, помнится, как сам он горько кричал, призывая отца, и эхо в горах усиливало и повторяло его крик:
— Мама, воды...
Мать, как видно, еще не вернулась.
У Кутуйана потемнело в глазах...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
...Сколько времени прошло? Он не знал, не мог знать. Слабый стон, дрогнули и с трудом поднялись длинные ресницы. Кутуйан взглядом поискал пятнышко света — где оно сейчас? Оно еще немного опустилось и держалось у середины полки. Ладно, пускай его движется дальше, Кутуйану все равно. Кутуйану остается одно: вспоминать.
Да, отец умер слишком рано. Ушел из жизни, не насладившись ее радостями и познав одни лишь муки. А мог бы еще жить и жить. Пятьдесят один год... разве это старость?
Время на диво быстролетно. Не успеешь оглянуться — годы промчались. Четыре года. Было Кутуйану одиннадцать, а теперь уже пятнадцать. Стройный юноша, глаза ясные, жаркие.
Они все еще живут вместе с Асеином. И живут, слава богу, неплохо. Умелые руки не дадут умереть с голоду. Мээркан все больше устает, от работы болят и отекают руки, но она не обращает внимания: жить-то надо. Худо ли, хорошо, а нужно и свой дом изообразить, обиходить, да и заботы о доме Асеина по-прежнему на ней. Крутится весь день, свои привыкли и не замечают, как она изменилась, а чужим заметно: потускнели, погасли красивые большие глаза, исчез румянец, и лицо стало бледное, словно пылью припорошенное. Но, как говорится, хоть и сошли узоры, а чашка чашкой остается.
Ну а старик Асеин... Как он ни бодрится, старость берет свое, этого зла никому не миновать. Он стал сильно сутулиться, да и силы уже не те. Казат совсем взрослый, и все такой же напористый; теперь ему, пожалуй, есть чем гордиться. Он сделался заметным человеком. Амбар полон зерна. Не зря сказано: как потопаешь, так и полопаешь... Труд, труд, но чтобы успешно трудиться, необходимы мир и покой. Это самое первое счастье, остальное приложится. Нынче на все новый закон, а стало быть, новые порядки, новые слова: «губернатор», «уездный», «волостной» или, как говорят киргизы, «болуш». Теперь уже надо всеми не хан, а Белый царь. Но хан или царь, все равно власть в руках у Байтика, Базаркула и прочих манапов...
Когда это? А как раз в это самое время. Народ спустился с джайлоо, поднялись, зазеленели озимые, скот заполонил предгорья; в аиле начали приглашать на угощение вернувшихся с летовок родственников и друзей.
Аил Бая установился возле ущелья Кургак-Башат. Санджар и Асеин отправились поприветствовать Бая. Как же иначе, это их долг. Бай принял их как положено — велел зарезать барана. В юрте были только сам хозяин и Бегаим. Больше никого.
— Ну как, все у вас в порядке? — спросил Бай, как только подали чай.
— Слава богу... А сами-то здоровы?
Бай в ответ молча наклонил голову. Немного погодя спросил вроде бы совсем равнодушно:
— Урожай убрали?
Как старший по возрасту, отвечал Санджар:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77