Куда денешься — сирота...
Дорогой Асеин только об одном и думал: как там его сирота?
Добрался он за полдень. Аил Бая уже обжился на новом месте. Белая юрта, как всегда, поставлена была повыше на пригорке, остальные рассыпались вокруг поодаль. Натянуты между кольями два аркана — коновязи для жеребят; мотают головами, отмахиваясь от мух, дойные кобылы — все одна в одну, темно-рыжей масти. Возле большого камня, похожего на опустившегося на колени верблюда, играют ребятишки. Едва Асеин показался на косогоре, один из них, всмотревшись в подъезжающего всадника, кинулся бегом ему навстречу. Кутуйан!
— Ата! Асеин-ата! — кричал он на бегу.
— Кукента-ай! — Асеин спрыгнул с седла, пошел к мальчику с распростертыми руками.— Хороший мой, жеребенок ты мой...
Лицо у Кутуйана сияло, он повторял и повторял одно:
— Асеин-ата!..
И голос у него дрожал.
Но вот они обнялись. Асеин крепко-накрепко прижал к себе Кутуйана, целовал его в лоб, целовал маленькие ладошки, напеременку — то одну, то другую, и не мог произнести ни слова, размягченный и растроганный. Наконец дар речи вернулся к старику.
— Ну, здравствуй, Кутуйан, как поживаешь? — спросил он.— Как мама?
— Хорошо...— Кутуйан неотрывно смотрел на Асеина.— А ты, ата? Почему Казат не приехал вместе с тобой? Я очень по вас соскучился. По тебе и по Казату, по Кемпир-апа тоже... Обо всех скучал, обо всех вас.
— И мы тоже. Я из-за этого и приехал.
— Я знал, что ты приедешь. Видел во сне. И маме сказал: вот посмотришь, приедет Асеин-ата.
— Да будет благословен твой сон.— Асеин еще раз поцеловал мальчика в лоб.— Я вижу, вы пока здоровы. У кого живете?
— Вон в той юрте, нам ее Бай дал.
— Одни?
— Нет, с нами еще Аджар-апа и Карачач-джене. Они помогают маме.
— А-а, понятно.— Асеин задумался, словно стараясь о чем-то вспомнить.— Погоди-ка,— сказал он,— у меня совсем
из головы вон. Я ведь тебе молодой кукурузы привез...
Обе переметные сумы и в самом деле доверху набиты початками. Старик вытащил целую охапку и протянул Кутуйану. Мальчик заулыбался: неповторимый запах свежей кукурузы щекотал ноздри, под пальцами шелестели бледно- зеленые листки, в которые укутан каждый початок, украшенный к тому же длинными пучками золотистых нитей, тонких и мягких.
Один за другим к Асеину и Кутуйану все ближе подбирались ребята, с которыми Кутуйан только что играл возле камня.
— Глядите, молодая кукуруза,— похвастался мальчуган.— Ее привез мой Асеин-ата... то есть мой и Казата, я же вам говорил. Идемте к нам, мы кукурузу мигом сварим, она еще совсем мягкая.
Весело переговариваясь, ребятня гурьбой двинулась к юрте, где жили Мээркан с сыном. Дети, выросшие в горах, всегда не прочь отведать угощение из долины.
Асеин не стал больше подыматься в седло. Ведя коня в поводу, он шел следом за ребятишками.
Юрта, которую Бай предоставил под жилье Мээркан и ее помощницам, стояла у скалистого выступа. Кутуйан еще издали закричал:
— Мама, Асеин-ата приехал!
Мээркан занята была вышивкой. Услыхав звонкий оклик сына, бросила на белую кошму нитки и наперсток и поспешила к выходу из юрты.
— Кажется, аке приехал?
Аджар и Карачач переглянулись: какой такой аке?
— Мама, Асеин-ата привез мне молодой кукурузы, вот она.— Кутуйан вытянул вперед руки, в которых держал початки.— Мы ее сейчас сварим, ладно? Ребята, бегите за дровами.
Мээркан только кивнула с улыбкой: «Хорошо, хорошо» — и поздоровалась с Асеином:
— Здравствуйте, аке, как вы?
— Все хорошо, моя добрая.
— Проходите, прошу вас.
Сразу видно, что в юрте занимаются рукодельем: всюду разложены куски материи, нитки, валяются обрезки... просто негде повернуться. Присели, поговорили о том о сем. Не успели чай подать, как в дверях появилась Бегаим. Женщины вскочили, засуетились.
— Сидите, сидите, я ненадолго, хочу поздороваться с
устааке.— Бегаим присела на кошму справа, поджав под себя одну ногу.— Как поживаете?
— Слава богу,— отвечал Асеин.— Вы сами-то как? Баке здоров? Как у него дела?
— Хорошо.— Бегаим жеманно приложилась к пиалке с чаем, сделала маленький глоток. Непонятно было, к кому и к чему именно относится ее короткий ответ — то ли она имела в виду только Бая, то ли все и всех вокруг. Бегаим вообще любила выражаться туманно.
В юрту забежал Кутуйан, перекидывая с ладони на ладонь горячий, только из котла, кукурузный початок. Хотел что-то сказать, но, увидев Бегаим, быстро повернулся и шмыгнул из двери наружу. Никто особенно не обратил на это внимания: ребенок, он и есть ребенок. Наверное, застеснялся Бегаим. Он ведь не знал, что она здесь, за хворостом бегал.
Но немного погодя он снова, на этот раз степенным, медленным шагом, зашел в юрту, держа в руках чистое полотенце с разложенными на нем несколькими вареными початками. Подошел к Бегаим.
— Это из нового урожая, Аим-апа. Асеин-ата привез. Может быть, отведаете?
Бегаим величественно наклонила голову, отщипнула кончиками пальцев несколько зернышек, поблагодарила:
— Спасибо, милый. Расти большой. Кукуруза и вправду новая, молодая.
Кутуйан вышел...
Асеин сидел и поглаживал седую длинную бороду. Скромность и воспитанность Кутуйана, его не по-детски внимательное отношение к людям и радовали старика, и чем-то пугали... Краем глаза глянув на Мээркан, старик понял, что она испытывает те же чувства, что и он.
Асеин уехал в тот же день. Спасибо Бегаим, вот уж истинно: жена хороша, так и муж хорош, визирь хорош, так и хан хорош. Не отговорилась тем, что Бая нет дома, не выпроводила Асеина с пустыми руками.
Бай вместе с другими умудренными опытом и богатыми людьми племени кунту отправился к Джангарачу. В последнее время такие сборища сделались особенно частыми.
15
Неспокойно в аилах племени кунту. И не от народа идет смута, нет, — аксакалы никак не придут к соглашению. На этот раз главный манап Базаркул не в силах убедить их, до
говориться с ними об одном, общем решении. Пробовал беседовать и со всеми зараз, и с каждым по отдельности — не получается. Слушают, кивают головами, а потом каждый снова дудит в свою дуду. Особенно Саты-бий, который перебаламутил не только свой род, но и роды Токбая, Кашкабаша и еще кое-какие... По-настоящему понимает и поддерживает Базаркула только Илебай, способный трезво взвесить и оценить обстоятельства, дурные ли, хорошие. Как-то раз, когда они сидели и разговаривали с глазу на глаз, он сказал Базаркулу:
— Молдоке1, я считаю, что нынче особенно необходимо единение. Нам бы держаться заодно с Байтиком, ханом Джантаем... и с Сыпатаем. Отделившаяся от стада овца становится добычей волков. Плохо нам придется, если не сумеем объединиться.
Базаркул, уставив неподвижный взгляд на огонь очага, некоторое время думал, потом ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Дорогой Асеин только об одном и думал: как там его сирота?
Добрался он за полдень. Аил Бая уже обжился на новом месте. Белая юрта, как всегда, поставлена была повыше на пригорке, остальные рассыпались вокруг поодаль. Натянуты между кольями два аркана — коновязи для жеребят; мотают головами, отмахиваясь от мух, дойные кобылы — все одна в одну, темно-рыжей масти. Возле большого камня, похожего на опустившегося на колени верблюда, играют ребятишки. Едва Асеин показался на косогоре, один из них, всмотревшись в подъезжающего всадника, кинулся бегом ему навстречу. Кутуйан!
— Ата! Асеин-ата! — кричал он на бегу.
— Кукента-ай! — Асеин спрыгнул с седла, пошел к мальчику с распростертыми руками.— Хороший мой, жеребенок ты мой...
Лицо у Кутуйана сияло, он повторял и повторял одно:
— Асеин-ата!..
И голос у него дрожал.
Но вот они обнялись. Асеин крепко-накрепко прижал к себе Кутуйана, целовал его в лоб, целовал маленькие ладошки, напеременку — то одну, то другую, и не мог произнести ни слова, размягченный и растроганный. Наконец дар речи вернулся к старику.
— Ну, здравствуй, Кутуйан, как поживаешь? — спросил он.— Как мама?
— Хорошо...— Кутуйан неотрывно смотрел на Асеина.— А ты, ата? Почему Казат не приехал вместе с тобой? Я очень по вас соскучился. По тебе и по Казату, по Кемпир-апа тоже... Обо всех скучал, обо всех вас.
— И мы тоже. Я из-за этого и приехал.
— Я знал, что ты приедешь. Видел во сне. И маме сказал: вот посмотришь, приедет Асеин-ата.
— Да будет благословен твой сон.— Асеин еще раз поцеловал мальчика в лоб.— Я вижу, вы пока здоровы. У кого живете?
— Вон в той юрте, нам ее Бай дал.
— Одни?
— Нет, с нами еще Аджар-апа и Карачач-джене. Они помогают маме.
— А-а, понятно.— Асеин задумался, словно стараясь о чем-то вспомнить.— Погоди-ка,— сказал он,— у меня совсем
из головы вон. Я ведь тебе молодой кукурузы привез...
Обе переметные сумы и в самом деле доверху набиты початками. Старик вытащил целую охапку и протянул Кутуйану. Мальчик заулыбался: неповторимый запах свежей кукурузы щекотал ноздри, под пальцами шелестели бледно- зеленые листки, в которые укутан каждый початок, украшенный к тому же длинными пучками золотистых нитей, тонких и мягких.
Один за другим к Асеину и Кутуйану все ближе подбирались ребята, с которыми Кутуйан только что играл возле камня.
— Глядите, молодая кукуруза,— похвастался мальчуган.— Ее привез мой Асеин-ата... то есть мой и Казата, я же вам говорил. Идемте к нам, мы кукурузу мигом сварим, она еще совсем мягкая.
Весело переговариваясь, ребятня гурьбой двинулась к юрте, где жили Мээркан с сыном. Дети, выросшие в горах, всегда не прочь отведать угощение из долины.
Асеин не стал больше подыматься в седло. Ведя коня в поводу, он шел следом за ребятишками.
Юрта, которую Бай предоставил под жилье Мээркан и ее помощницам, стояла у скалистого выступа. Кутуйан еще издали закричал:
— Мама, Асеин-ата приехал!
Мээркан занята была вышивкой. Услыхав звонкий оклик сына, бросила на белую кошму нитки и наперсток и поспешила к выходу из юрты.
— Кажется, аке приехал?
Аджар и Карачач переглянулись: какой такой аке?
— Мама, Асеин-ата привез мне молодой кукурузы, вот она.— Кутуйан вытянул вперед руки, в которых держал початки.— Мы ее сейчас сварим, ладно? Ребята, бегите за дровами.
Мээркан только кивнула с улыбкой: «Хорошо, хорошо» — и поздоровалась с Асеином:
— Здравствуйте, аке, как вы?
— Все хорошо, моя добрая.
— Проходите, прошу вас.
Сразу видно, что в юрте занимаются рукодельем: всюду разложены куски материи, нитки, валяются обрезки... просто негде повернуться. Присели, поговорили о том о сем. Не успели чай подать, как в дверях появилась Бегаим. Женщины вскочили, засуетились.
— Сидите, сидите, я ненадолго, хочу поздороваться с
устааке.— Бегаим присела на кошму справа, поджав под себя одну ногу.— Как поживаете?
— Слава богу,— отвечал Асеин.— Вы сами-то как? Баке здоров? Как у него дела?
— Хорошо.— Бегаим жеманно приложилась к пиалке с чаем, сделала маленький глоток. Непонятно было, к кому и к чему именно относится ее короткий ответ — то ли она имела в виду только Бая, то ли все и всех вокруг. Бегаим вообще любила выражаться туманно.
В юрту забежал Кутуйан, перекидывая с ладони на ладонь горячий, только из котла, кукурузный початок. Хотел что-то сказать, но, увидев Бегаим, быстро повернулся и шмыгнул из двери наружу. Никто особенно не обратил на это внимания: ребенок, он и есть ребенок. Наверное, застеснялся Бегаим. Он ведь не знал, что она здесь, за хворостом бегал.
Но немного погодя он снова, на этот раз степенным, медленным шагом, зашел в юрту, держа в руках чистое полотенце с разложенными на нем несколькими вареными початками. Подошел к Бегаим.
— Это из нового урожая, Аим-апа. Асеин-ата привез. Может быть, отведаете?
Бегаим величественно наклонила голову, отщипнула кончиками пальцев несколько зернышек, поблагодарила:
— Спасибо, милый. Расти большой. Кукуруза и вправду новая, молодая.
Кутуйан вышел...
Асеин сидел и поглаживал седую длинную бороду. Скромность и воспитанность Кутуйана, его не по-детски внимательное отношение к людям и радовали старика, и чем-то пугали... Краем глаза глянув на Мээркан, старик понял, что она испытывает те же чувства, что и он.
Асеин уехал в тот же день. Спасибо Бегаим, вот уж истинно: жена хороша, так и муж хорош, визирь хорош, так и хан хорош. Не отговорилась тем, что Бая нет дома, не выпроводила Асеина с пустыми руками.
Бай вместе с другими умудренными опытом и богатыми людьми племени кунту отправился к Джангарачу. В последнее время такие сборища сделались особенно частыми.
15
Неспокойно в аилах племени кунту. И не от народа идет смута, нет, — аксакалы никак не придут к соглашению. На этот раз главный манап Базаркул не в силах убедить их, до
говориться с ними об одном, общем решении. Пробовал беседовать и со всеми зараз, и с каждым по отдельности — не получается. Слушают, кивают головами, а потом каждый снова дудит в свою дуду. Особенно Саты-бий, который перебаламутил не только свой род, но и роды Токбая, Кашкабаша и еще кое-какие... По-настоящему понимает и поддерживает Базаркула только Илебай, способный трезво взвесить и оценить обстоятельства, дурные ли, хорошие. Как-то раз, когда они сидели и разговаривали с глазу на глаз, он сказал Базаркулу:
— Молдоке1, я считаю, что нынче особенно необходимо единение. Нам бы держаться заодно с Байтиком, ханом Джантаем... и с Сыпатаем. Отделившаяся от стада овца становится добычей волков. Плохо нам придется, если не сумеем объединиться.
Базаркул, уставив неподвижный взгляд на огонь очага, некоторое время думал, потом ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77