Вроде бы и недалеко, напрямую и трехсот километров не наберется. Но это напрямую, а по железной дороге гораздо дальше: ехать до станции Нурлат Волго-Бугульминской железной дороги с тремя пересадками — в Казани, Рузаевке и Ульяновске— тысяча двести километров и без малого трое суток. Можно бы, конечно, съездить, но отлучаться надолго, когда только что вернулся после двух лет разлуки, не годится.
И так после негладкой встречи остался хрусткий ледок в отношениях между ним и Дашей. Махонький, стороннему глазу неприметный, но остался. И если, едва заявившись, тут же уехать, то хрусткий ледок может разрастись в ледяную глыбу, растопить которую и двоим будет не по силам.
К тому же были дела и здесь. Достаточно важные. На третий или четвертый день после приезда Петр пришел в партком кожкомбината. Секретарствовал в парткоме по-прежнему Аркаша Зыкин. Обрадовался Петру непритворно. Потискал его и сказал:
— А ты, брат, заматерел изрядно.
— Да и ты не отощал,— усмехнулся Петр.
И действительно, Аркаша еще больше раздался в плечах и был теперь одинаковым что в вышину, что в ширину. Под стать фигуре и лицо, крупное и значительное.
Петр во всех подробностях рассказал Аркаше Зыкину печальную свою историю.
— Апелляцию подавал? — спросил Аркаша.
— Два раза.
— И что?
— Ничего. Ни ответа, ни привета.
— Куда подавал?
— В областную комиссию по чистке.
— В какую областную?
— Уральскую, понятно.
— Нет уже такой области. Есть области Свердловская, Пермская, Челябинская.
— Какая же теперь наша область?
— Наша? Наша теперь Кировская.
Дальше углубляться в эти географические тонкости Петр не стал. Спросил только:
— Как же мне теперь быть?
— Очень просто,— ответил Аркаша Зыкин.— Апелляцию пиши в Кировскую областную партколлегию. И не затягивай. Прямо сегодня же и напиши.
— Если два листа бумаги дашь, прямо сейчас же и напишу,— сказал Петр.
Забегая вперед, скажем, что на сей раз ответ на свою апелляцию Петр получил. Короткий и ясный: «Ввиду того что Вы были только кандидатом в члены партии, рассматривать Вашу апелляцию представляется нецелесообразным. Рекомендуем вступать в партию вновь, на общих основаниях».
Петр тут же пошел в партком.
— Резонно,— сказал Аркаша, прочитав ответ партколлегии.— Так и действуй.
Петр подал заявление и был принят в группу сочувствующих: еще такая добавочная ступенька была тогда установлена для вступающих в партию. А через год Петра приняли в кандидаты партии. На сей раз прием осложнился совершенно непредвиденными обстоятельствами. Но об этом в свое время.
Нельзя сказать, чтобы Федя Чижиков, начальник юфтевого цеха, был особенно обрадован, когда Петра направили к нему сменным мастером. И дело было не в том вовсе, что опасался за
свое кресло. Были они с Петром давними приятелями, и просто немыслимо было одному подсиживать другого. Неловкость состояла в том, что Федя Чижиков сам понимал: опыта административной (тогда еще не говорили — руководящей) работы у него куда меньше, нежели у Петра. Оценив обстановку, Петр сразу же постарался снять эту неловкость, предупредив, что послан в цех ненадолго и, пока будет находиться в подчинении у Феди, обижаться на себя повода не даст.
В том, что Петра определили именно в юфтевый цех, была своя внутренняя логика и закономерность. Раньше такого цеха на Прикамском кожкомбинате не было. Точнее сказать, цех был, и на том же месте, но назывался по другому — посадочный цех. И сам Петр в свое время немало сил положил, чтобы цех посадочный преобразовался в цех юфтевый. Даже к народному комиссару пробился на прием.
Тут Петр Николаевич снова вычеркнул несколько абзацев и продиктовал свое пояснение:
«Наименование цеха изменилось потому, что изменилась технология производства. Перемена эта была вызвана переходом на «плоский крой». Раньше, то есть до перехода на «плоский крой», изготовление рабочей (яловой) обуви производилось по следующей технологической схеме. В кожевенном цехе вырабатывалось мостовье — выдубленная и прожированная, но еще не окрашенная и не отделанная кожа,— которое и поступало в посадочный цех. Там сырое мостовье раскраивали на сапожные заготовки, затем на специальных правилах растягивали эти заготовки, превращая их в сапожные «крюки»,— придавали им форму сапога. Этот процесс растягивания назывался посадкой, от него и наименование цеха. Теперь же, после перехода на «плоский крой», мостовье, поступившее из кожевенного цеха, отделывали, то есть растягивали, жировали, окрашивали, сушили и разминали уже целыми кожами. И отделанная кожа называлась уже не мостовьем, а юфтью— отсюда и новое наименование цеха. А уже потом из юфтевых кож выкраивали различные обувные детали, но это уже делалось в раскройном цехе».
Как и предрекал Саша Дерюгин, в юфтевом цехе Петр не задержался надолго. Отыскалась для него вскорости работа посерьезнее.
Получилось все это довольно неожиданно. На очередной ежедневной планерке у технического директора комбината разбиралась ставшая уже традиционной размолвка между старшим мастером обувной фабрики Василием Дмитриевичем Собакиным и техноруком кожевенного завода Михаилом Ивановичем Михайловым. Василий Дмитриевич утверждал, что заготовочный цех фабрики недополучил причитающееся ему количество кроя от раскройного цеха кожзавода; Михаил Иванович доказывал столь же упорно несправедливость подобного утверждения.
Здесь Петр Николаевич продиктовал мне необходимое, по его мнению, пояснение:
«По нормальной технологической схеме конечную продукцию кожевенного завода составляют кожи, в данном случае юфтевые. Технологический процесс изготовления обуви начинается именно с раскроя кож, и, следовательно, раскройный цех — это не завершающий цех кожзавода, а начальный цех обувной фабрики. Но на Прикамском кожкомбинате эта нормальная технологическая схема была нарушена. Конечно, не без причины. Новое здание обувной фабрики было построено за несколько лет до перехода на «плоский крой» — в то время, когда раскрой производился еще до отделки кож и, естественно, входил в технологический цикл изготовления кож. Поэтому в новом здании фабрики не был предусмотрен раскройный цех.
Теперь, то есть после перехода на «плоский крой», следовало бы передать раскройный цех в ведение обувной фабрики, но так как он располагался на территории кожзавода — более чем в двух километрах от нового здания фабрики,— то и остался в подчинении технорука кожзавода.
Возможно, что это было в какой-то степени резонно в административном отношении, но уж совсем не логично с точки зрения технологии и организации производства. И служило постоянной причиной препирательств между техническим руководством завода и фабрики».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
И так после негладкой встречи остался хрусткий ледок в отношениях между ним и Дашей. Махонький, стороннему глазу неприметный, но остался. И если, едва заявившись, тут же уехать, то хрусткий ледок может разрастись в ледяную глыбу, растопить которую и двоим будет не по силам.
К тому же были дела и здесь. Достаточно важные. На третий или четвертый день после приезда Петр пришел в партком кожкомбината. Секретарствовал в парткоме по-прежнему Аркаша Зыкин. Обрадовался Петру непритворно. Потискал его и сказал:
— А ты, брат, заматерел изрядно.
— Да и ты не отощал,— усмехнулся Петр.
И действительно, Аркаша еще больше раздался в плечах и был теперь одинаковым что в вышину, что в ширину. Под стать фигуре и лицо, крупное и значительное.
Петр во всех подробностях рассказал Аркаше Зыкину печальную свою историю.
— Апелляцию подавал? — спросил Аркаша.
— Два раза.
— И что?
— Ничего. Ни ответа, ни привета.
— Куда подавал?
— В областную комиссию по чистке.
— В какую областную?
— Уральскую, понятно.
— Нет уже такой области. Есть области Свердловская, Пермская, Челябинская.
— Какая же теперь наша область?
— Наша? Наша теперь Кировская.
Дальше углубляться в эти географические тонкости Петр не стал. Спросил только:
— Как же мне теперь быть?
— Очень просто,— ответил Аркаша Зыкин.— Апелляцию пиши в Кировскую областную партколлегию. И не затягивай. Прямо сегодня же и напиши.
— Если два листа бумаги дашь, прямо сейчас же и напишу,— сказал Петр.
Забегая вперед, скажем, что на сей раз ответ на свою апелляцию Петр получил. Короткий и ясный: «Ввиду того что Вы были только кандидатом в члены партии, рассматривать Вашу апелляцию представляется нецелесообразным. Рекомендуем вступать в партию вновь, на общих основаниях».
Петр тут же пошел в партком.
— Резонно,— сказал Аркаша, прочитав ответ партколлегии.— Так и действуй.
Петр подал заявление и был принят в группу сочувствующих: еще такая добавочная ступенька была тогда установлена для вступающих в партию. А через год Петра приняли в кандидаты партии. На сей раз прием осложнился совершенно непредвиденными обстоятельствами. Но об этом в свое время.
Нельзя сказать, чтобы Федя Чижиков, начальник юфтевого цеха, был особенно обрадован, когда Петра направили к нему сменным мастером. И дело было не в том вовсе, что опасался за
свое кресло. Были они с Петром давними приятелями, и просто немыслимо было одному подсиживать другого. Неловкость состояла в том, что Федя Чижиков сам понимал: опыта административной (тогда еще не говорили — руководящей) работы у него куда меньше, нежели у Петра. Оценив обстановку, Петр сразу же постарался снять эту неловкость, предупредив, что послан в цех ненадолго и, пока будет находиться в подчинении у Феди, обижаться на себя повода не даст.
В том, что Петра определили именно в юфтевый цех, была своя внутренняя логика и закономерность. Раньше такого цеха на Прикамском кожкомбинате не было. Точнее сказать, цех был, и на том же месте, но назывался по другому — посадочный цех. И сам Петр в свое время немало сил положил, чтобы цех посадочный преобразовался в цех юфтевый. Даже к народному комиссару пробился на прием.
Тут Петр Николаевич снова вычеркнул несколько абзацев и продиктовал свое пояснение:
«Наименование цеха изменилось потому, что изменилась технология производства. Перемена эта была вызвана переходом на «плоский крой». Раньше, то есть до перехода на «плоский крой», изготовление рабочей (яловой) обуви производилось по следующей технологической схеме. В кожевенном цехе вырабатывалось мостовье — выдубленная и прожированная, но еще не окрашенная и не отделанная кожа,— которое и поступало в посадочный цех. Там сырое мостовье раскраивали на сапожные заготовки, затем на специальных правилах растягивали эти заготовки, превращая их в сапожные «крюки»,— придавали им форму сапога. Этот процесс растягивания назывался посадкой, от него и наименование цеха. Теперь же, после перехода на «плоский крой», мостовье, поступившее из кожевенного цеха, отделывали, то есть растягивали, жировали, окрашивали, сушили и разминали уже целыми кожами. И отделанная кожа называлась уже не мостовьем, а юфтью— отсюда и новое наименование цеха. А уже потом из юфтевых кож выкраивали различные обувные детали, но это уже делалось в раскройном цехе».
Как и предрекал Саша Дерюгин, в юфтевом цехе Петр не задержался надолго. Отыскалась для него вскорости работа посерьезнее.
Получилось все это довольно неожиданно. На очередной ежедневной планерке у технического директора комбината разбиралась ставшая уже традиционной размолвка между старшим мастером обувной фабрики Василием Дмитриевичем Собакиным и техноруком кожевенного завода Михаилом Ивановичем Михайловым. Василий Дмитриевич утверждал, что заготовочный цех фабрики недополучил причитающееся ему количество кроя от раскройного цеха кожзавода; Михаил Иванович доказывал столь же упорно несправедливость подобного утверждения.
Здесь Петр Николаевич продиктовал мне необходимое, по его мнению, пояснение:
«По нормальной технологической схеме конечную продукцию кожевенного завода составляют кожи, в данном случае юфтевые. Технологический процесс изготовления обуви начинается именно с раскроя кож, и, следовательно, раскройный цех — это не завершающий цех кожзавода, а начальный цех обувной фабрики. Но на Прикамском кожкомбинате эта нормальная технологическая схема была нарушена. Конечно, не без причины. Новое здание обувной фабрики было построено за несколько лет до перехода на «плоский крой» — в то время, когда раскрой производился еще до отделки кож и, естественно, входил в технологический цикл изготовления кож. Поэтому в новом здании фабрики не был предусмотрен раскройный цех.
Теперь, то есть после перехода на «плоский крой», следовало бы передать раскройный цех в ведение обувной фабрики, но так как он располагался на территории кожзавода — более чем в двух километрах от нового здания фабрики,— то и остался в подчинении технорука кожзавода.
Возможно, что это было в какой-то степени резонно в административном отношении, но уж совсем не логично с точки зрения технологии и организации производства. И служило постоянной причиной препирательств между техническим руководством завода и фабрики».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108