И, словно начисто забыв им же высказанную истину о том, что Петр не магометанин, так и норовил перевести разговор в опасную плоскость: какая они с Дашей прекрасная пара да какую он совершил ошибку в свое время — и закончил свои рассуждения категорическим выводом, что истинно умен и благороден не тот, кто не совершает ошибок, а тот лишь, кто имеет достаточно ума и мужества, чтобы ошибки свои исправить.
Петр не мог сердиться на Федора: наверно, во многом тот был прав. Йо так как знал, что не готов к тому, чтобы воспользоваться его настоятельными советами, то чувствовал себя неуютно.
Прервала затянувшиеся разглагольствования словоохотливого хозяина сама Даша:
— Ты на Петю не нападай. Он самый душевный. Узнал, что человек в беде, сразу пришел на помощь.
Установленное самому себе время пребывания в Прикам-ске подходило к концу, а Петр со все возрастающей тревогой сознавал, что уезжать ему вовсе не хочется. Если бы не обязанности по службе да не боязнь оставить Дашу и Капитолину Сергеевну совсем без продуктов, он бы, конечно, значительно продлил срок своего пребывания на берегах Камы.
А может быть, и совсем бы не уехал?.. Нет, к такому решительному повороту он тоже не был готов.
Даша была нежной и трогательно предупредительной. Разговаривали преимущественно о том, как лучше собрать Юленьку в дорогу. На какой срок он увозит ее, не было даже и речи. Петр был очень благодарен и Даше и Капитолине Сергеевне за то, что они не задают ему трудных вопросов.
Уехали они с Юленькой на пятый день его пребывания в Прикамске. Капитолина Сергеевна, провожая внучку, не выдержала и расплакалась, а Даша даже на станции до последней минуты держалась мужественно.
До Приленска добрались быстро и благополучно. Юленька, вопреки ожиданиям, хорошо перенесла почти суточный перелет, а опасения, как бы не застудить ее, тоже оказались напрасными. Василий Васильевич, встречавший их в аэропорту, не забыл захватить и волчью доху.
Бабушка светилась от радости. Не знала, куда посадить внучку, чем угостить ее. Разглядев Юленьку поближе, сперва ужаснулась ее худобе, но тут же успокоила себя: это дело наживное, были бы кости, мясо нарастет.
Петр только что вернулся к себе после утреннего обхода цехов и не успел еще углубиться в принесенные секретаршей бумаги, как резко зазвонил городской телефон.
— Здравствуйте, Петр Николаевич! — приветствовал его веселый молодой голос.— Это Самсонов из промышленного отдела. Бюро горкома будет не завтра, а сегодня. Как всегда, в три. Когда ваш вопрос, точно сказать не могу, поэтому прошу вас быть к трем часам.
Сообщение инструктора Петра не обрадовало.
— А почему перенесли бюро?
— Точно не знаю,— ответил Самсонов,— но, кажется, Василий Егорович завтра куда-то уезжает по заданию бюро обкома, вроде бы в Алдан. А заседание бюро хочет сам провести, потому и распорядился перенести на сегодня. Так что не опаздывайте. Может и так получиться, что с вашего вопроса начнут. Вашего министра и министра финансов тоже велено пригласить на три часа.-
— Буду к трем часам,— заверил Самсонова Петр. Положил трубку и задумался, словно забыв про лежащие перед ним бумаги.
Для того чтобы стало понятно, почему сообщение инструктора промышленного отдела Самсонова явно не обрадовало Петра, надо вернуться на несколько лет назад, сперва к довоенным, а затем и к минувшим трудным военным годам...
Читатель, конечно, не забыл, что кожкомбинат расположен в самом отдаленном от центра районе города Приленска. Именовался этот район Рабочим городком, то есть уже само название как бы намекало, что это и не Приленск будто, а вроде бы совсем иной населенный пункт. Но суть дела, конечно, не в названии, а в том, что от Рабочего городка, на окраине которого разместился кожкомбинат со своим крошечным заводским поселком, до центра города было добрых пять километров.
Расстояние само по себе немалое, а если учесть шестимесячную зиму, да еще с морозами, доходящими до шестидесяти и ниже градусов, то и вовсе практически зимой и осенью, иначе говоря, большую часть года, почти непреодолимое. Особенно если принять во внимание, что весь общественный городской транспорт состоял в те годы из двух неприглядных, скособоченных временем малогабаритных автобусиков, курсировавших по единственному, пересекавшему весь город маршруту Рабочий городок — Залог протяжением свыше десяти километров в один конец. Интервал между очередными
рейсами измерялся обычно не минутами, а часами, и нетрудно догадаться, что только крайняя нужда могла погнать человека в город, особенно в вечернее время. И на то, чтобы отправиться зимой в кино или в театр, отваживались только самые отчаянные.
Но живому требуется живое, к тому же добрая половина рабочих не вышла еще из молодого возраста, немало было и вовсе молоденьких девчат и парнишек. Большая была необходимость общаться, встречаться, чем-то разумным и интересным заполнить тоскливые зимние вечера.
Вся повседневная общественная и культурная жизнь сосредоточилась в заводском клубе. С виду он был очень неказист, никак не соответствовал своему наименованию. Обычный, несуразно длинный барак, к тому же каркасно-засыпной, иначе говоря, стены дощатые, фаршированные опилками. Барак был ровесником завода, но у заводских корпусов стены бревенчатые, а у барака дощатые, потому и состарился он много раньше. Доски от времени и непогоды покоробились, почернели и потрескались. Вдоль всех стен приклепаны заплаты из свежего теса, чтобы не вытекли опилки и вместе с опилками не утекло бы тепло. Словом, куда как неказист...
Но было у барака одно достоинство: просторный был, в зрительном зале на тесно поставленных скамьях усаживалось больше двухсот человек. Три раза в неделю крутили кино, в остальные вечера хозяйничала клубная художественная и спортивная самодеятельность. Пели, плясали, разыгрывали спектакли; состязались в играх в пинг-понг и волейбол, проводили шахматные турниры. В общем, сколь ни убогий был клуб, а все же единственный на дальней окраине города и по этой причине незаменимый очаг культуры.
Но началась война. Почтальоны не успевали разносить повестки. По два раза в неделю уходили пассажирские двухпалубные пароходы вверх по реке, на Большую землю, или, по здешнему выражению, «в жилуху». И каждый пароход наполовину, если не больше, был загружен мобилизованными в армию. И с каждым пароходом уезжали заводские мужики и парни: перезолыцики и дубильщики, мездрильщики и строгали, раскройщики и штамповщики, кочегары и слесари. Сколько и когда — это Петр знал в точности, потому что неизменно провожал каждый пароход...
Уже к первой военной осени изрядно поредело в цехах завода. Можно сказать, все здоровые мужики ушли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108