Подъем передвинулся на час: теперь вместо семи вставали в шесть. Сразу после подъема бегом на конюшню. На уборку лошадей отводилось полтора часа. Боец приходил в стойло своей лошади, надевал на нее недоуздок, выводил к коновязи, где у каждой было свое, ей отведенное место.
Раздавалась команда: «Разобрать щетки, скребницы!» — и следом за ней другая: «Приступить к чистке!»
Я старался предельно точно описать процесс чистки, руководствуясь рассказом Петра Николаевича. Но, видно, не сумел. Петр Николаевич вычеркнул мое описание и собственноручно написал следующие строки:
«Чистка лошадей в кавалерийской части — это, можно сказать, особый ритуал, а еще точнее — священнодействие. Тягчайшая провинность, позорнейший проступок кавалериста — плохо вычищенная лошадь. При этом надо иметь в виду, что критерии здесь свои, вовсе не совпадающие с гражданскими. Не знаю даже, как вам этс объяснить, впрочем, достаточно, если скажу, что для определения степени чистоты проверяющий зачастую пользуется... своим носовым платком. Вынет из кармана платок, встряхнет его и, обернув платком ладонь, проведет по шее, по крупу лошади, а то и заберется рукой под мышки или в иное укромное место. И если на платке обнаружится хоть малейшее пятнышко, горе и нерадивому бойцу, и его ближайшим начальникам — отделенному и помкомвзвода. А если таких «плохо» вычищенных лошадей окажется много у коновязи, то не миновать разноса, а то и взыскания командиру части.
Как же достигнуть такой воистину умопомрачительной степени чистоты? Средство одно: чистить, чистить и чистить.
Каждому бойцу для этой цели выдается щетка, скребница и тряпка. Щетка — довольно жесткая, овальной формы, размером чуть побольше ладони, на тыльной стороне щетки широкий ремень, помогающий удерживать ее в руке; скребница — металлическая пластинка с приклепанными зубчатыми ребрами, проводя щеткой по этим зубцам, освобождаешь ее от пыли и лошадиной перхоти; тряпка — чистая и обязательно мягкая.
Ошибается, кто думает, что все дело в усердии. Одного усердия мало, нужно еще умение. Конечно, можно в конце концов и без особого умения вычистить лошадь, но времени потребуется очень много, таким временем боец не располагает.
На первую уборку каждому новичку придали старослужащего, то есть бойца второго года службы, чтобы показал новобранцу, как нужно чистить лошадь.
Мне повезло. Мой наставник очень хотел как можно лучше научить меня.
— Смотри внимательно,— сказал он мне и дальше каждое свое указание подкреплял действием.— Щетку надеваешь на правую руку, скребницу на левую. Выноси правую на полный замах, веди щетку сверху вниз и прижимай плотнее к шкуре лошади. Перед тем как сделать следующий замах, проведи щеткой по скребнице, и так каждый раз. Смотри!
И замахал руками так быстро, что стали они похожи на крылья ветряной мельницы в сильную бурю. Не сразу, понятно, но со временем и я научился так же проворно орудовать щеткой и скребницей. Заканчивая чистку, надо было еще протереть тряпкой под мышками и в паху. Как это делается, он мне тоже показал.
Чистка продолжалась час. Затем каждый вел свою лошадь на водопой, потом в стойло, задавал ей мерку овса, а когда она съедала свою порцию, задавал ей сена. Вся процедура уборки едва укладывалась в полтора часа. И повторялась такая процедура три раза в день: утром, в. середине дня перед обедом и вечером перед ужином». Из эскадронного начальства чаще других' появлялся у коновязи помощник командира эскадрона по строевой части — сокращенно помкомэск — Рюхин, рослый краснощекий здоровяк, несколько тяжеловатый для своих тридцати лет, с правильными чертами лица и строгим пронизывающим взглядом. Помкомэска Рюхина даже старослужащие побаивались, и, когда он проходил вдоль коновязи своей грузной,
чуть вразвалочку походкой, все разговоры тут же стихали, а щетки и скребницы так и мелькали в воздухе.
Помкомэск Рюхин был самым требовательным человеком из всего эскадронного начальства, особенно если сопоставить его с веселым и лихим комэском Долгополен-ко. За малейшую провинность или даже нерасторопность Рюхин наказывал строго. Войдя в спальню, он мгновенно схватывал взглядом неряшливо заправленную койку; проходя мимо оружейной пирамиды, словно угадывал недостаточно тщательно вычищенную винтовку. Но предельно жесткой становилась его требовательность у коновязи. Редкий день не показывался он там во время уборки лошадей.
В один из холодных октябрьских дней помкомэск Рюхин появился у коновязи, когда чистка лошадей уже вот-вот должна была закончиться. Завидев Рюхина, все бойцы веселее заработали щетками. И только незадачливый Иванушкин не заметил ничего. Он ужасно замерз, стоял неподвижно и дул в кулачки, пытаясь согреть озябшие руки.
Рюхин остановился возле Иванушкина и какое-то время молча смотрел на него. Потом спросил негромко, но строго:
— Ты чего стоишь?
Иванушкин испуганно вскинул голову, задрожал и покрылся холодным потом.
— Чего стоишь? — еще строже повторил Рюхин.
— Холодно... товарищ командир,— чуть слышно пролепетал Иванушкин.
И без того румяное лицо Рюхина налилось кровью. Брезгливо оттянув полные губы, он произнес с гневом и даже с отвращением:
— Да погибнет в мирное время боец, который замерзнет у коновязи возле живой лошади!
И, заметив, что стоящий неподалеку Петр смотрит на него с изумлением, смешанным с испугом, добавил, как бы поясняя:
— Такой боец на войне опаснее врага!
Тогда жестокость Рюхина показалась Петру не только неоправданной, но и просто возмутительной, а требования, предъявляемые помкомэском к бойцам, он счел чрезмерными.
И только много лет спустя до сознания Петра дошло, что помкомэск Рюхин был значительно проницательнее остальных военных начальников, и если не предвидел, то предугадывал, что приближается большая война, и понимал, насколько
жестокой она будет и какого неимоверного напряжения всех сил потребует от каждого бойца и командира.
Как это ни грустно, приходится признать, что тогда большинство командиров, не говоря уже о рядовых бойцах, этого не понимали. С тем, что война с классово враждебными государствами (тогда бытовала формула: капиталистическое окружение) неизбежна, в общем-то, соглашались, но почему-то представляли, что будет она где-то в неопределенно-отдаленном будущем. И война эта, конечно, закончится быстрой нашей победой. А как могло быть иначе?.. Уж если мы отбились от полчищ белогвардейцев и интервентов и завершили победно гражданскую войну, победили разутые и раздетые, голодные и плохо вооруженные, то теперь нашей славной и могучей Красной Армии уж и подавно никакой противник не страшен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Раздавалась команда: «Разобрать щетки, скребницы!» — и следом за ней другая: «Приступить к чистке!»
Я старался предельно точно описать процесс чистки, руководствуясь рассказом Петра Николаевича. Но, видно, не сумел. Петр Николаевич вычеркнул мое описание и собственноручно написал следующие строки:
«Чистка лошадей в кавалерийской части — это, можно сказать, особый ритуал, а еще точнее — священнодействие. Тягчайшая провинность, позорнейший проступок кавалериста — плохо вычищенная лошадь. При этом надо иметь в виду, что критерии здесь свои, вовсе не совпадающие с гражданскими. Не знаю даже, как вам этс объяснить, впрочем, достаточно, если скажу, что для определения степени чистоты проверяющий зачастую пользуется... своим носовым платком. Вынет из кармана платок, встряхнет его и, обернув платком ладонь, проведет по шее, по крупу лошади, а то и заберется рукой под мышки или в иное укромное место. И если на платке обнаружится хоть малейшее пятнышко, горе и нерадивому бойцу, и его ближайшим начальникам — отделенному и помкомвзвода. А если таких «плохо» вычищенных лошадей окажется много у коновязи, то не миновать разноса, а то и взыскания командиру части.
Как же достигнуть такой воистину умопомрачительной степени чистоты? Средство одно: чистить, чистить и чистить.
Каждому бойцу для этой цели выдается щетка, скребница и тряпка. Щетка — довольно жесткая, овальной формы, размером чуть побольше ладони, на тыльной стороне щетки широкий ремень, помогающий удерживать ее в руке; скребница — металлическая пластинка с приклепанными зубчатыми ребрами, проводя щеткой по этим зубцам, освобождаешь ее от пыли и лошадиной перхоти; тряпка — чистая и обязательно мягкая.
Ошибается, кто думает, что все дело в усердии. Одного усердия мало, нужно еще умение. Конечно, можно в конце концов и без особого умения вычистить лошадь, но времени потребуется очень много, таким временем боец не располагает.
На первую уборку каждому новичку придали старослужащего, то есть бойца второго года службы, чтобы показал новобранцу, как нужно чистить лошадь.
Мне повезло. Мой наставник очень хотел как можно лучше научить меня.
— Смотри внимательно,— сказал он мне и дальше каждое свое указание подкреплял действием.— Щетку надеваешь на правую руку, скребницу на левую. Выноси правую на полный замах, веди щетку сверху вниз и прижимай плотнее к шкуре лошади. Перед тем как сделать следующий замах, проведи щеткой по скребнице, и так каждый раз. Смотри!
И замахал руками так быстро, что стали они похожи на крылья ветряной мельницы в сильную бурю. Не сразу, понятно, но со временем и я научился так же проворно орудовать щеткой и скребницей. Заканчивая чистку, надо было еще протереть тряпкой под мышками и в паху. Как это делается, он мне тоже показал.
Чистка продолжалась час. Затем каждый вел свою лошадь на водопой, потом в стойло, задавал ей мерку овса, а когда она съедала свою порцию, задавал ей сена. Вся процедура уборки едва укладывалась в полтора часа. И повторялась такая процедура три раза в день: утром, в. середине дня перед обедом и вечером перед ужином». Из эскадронного начальства чаще других' появлялся у коновязи помощник командира эскадрона по строевой части — сокращенно помкомэск — Рюхин, рослый краснощекий здоровяк, несколько тяжеловатый для своих тридцати лет, с правильными чертами лица и строгим пронизывающим взглядом. Помкомэска Рюхина даже старослужащие побаивались, и, когда он проходил вдоль коновязи своей грузной,
чуть вразвалочку походкой, все разговоры тут же стихали, а щетки и скребницы так и мелькали в воздухе.
Помкомэск Рюхин был самым требовательным человеком из всего эскадронного начальства, особенно если сопоставить его с веселым и лихим комэском Долгополен-ко. За малейшую провинность или даже нерасторопность Рюхин наказывал строго. Войдя в спальню, он мгновенно схватывал взглядом неряшливо заправленную койку; проходя мимо оружейной пирамиды, словно угадывал недостаточно тщательно вычищенную винтовку. Но предельно жесткой становилась его требовательность у коновязи. Редкий день не показывался он там во время уборки лошадей.
В один из холодных октябрьских дней помкомэск Рюхин появился у коновязи, когда чистка лошадей уже вот-вот должна была закончиться. Завидев Рюхина, все бойцы веселее заработали щетками. И только незадачливый Иванушкин не заметил ничего. Он ужасно замерз, стоял неподвижно и дул в кулачки, пытаясь согреть озябшие руки.
Рюхин остановился возле Иванушкина и какое-то время молча смотрел на него. Потом спросил негромко, но строго:
— Ты чего стоишь?
Иванушкин испуганно вскинул голову, задрожал и покрылся холодным потом.
— Чего стоишь? — еще строже повторил Рюхин.
— Холодно... товарищ командир,— чуть слышно пролепетал Иванушкин.
И без того румяное лицо Рюхина налилось кровью. Брезгливо оттянув полные губы, он произнес с гневом и даже с отвращением:
— Да погибнет в мирное время боец, который замерзнет у коновязи возле живой лошади!
И, заметив, что стоящий неподалеку Петр смотрит на него с изумлением, смешанным с испугом, добавил, как бы поясняя:
— Такой боец на войне опаснее врага!
Тогда жестокость Рюхина показалась Петру не только неоправданной, но и просто возмутительной, а требования, предъявляемые помкомэском к бойцам, он счел чрезмерными.
И только много лет спустя до сознания Петра дошло, что помкомэск Рюхин был значительно проницательнее остальных военных начальников, и если не предвидел, то предугадывал, что приближается большая война, и понимал, насколько
жестокой она будет и какого неимоверного напряжения всех сил потребует от каждого бойца и командира.
Как это ни грустно, приходится признать, что тогда большинство командиров, не говоря уже о рядовых бойцах, этого не понимали. С тем, что война с классово враждебными государствами (тогда бытовала формула: капиталистическое окружение) неизбежна, в общем-то, соглашались, но почему-то представляли, что будет она где-то в неопределенно-отдаленном будущем. И война эта, конечно, закончится быстрой нашей победой. А как могло быть иначе?.. Уж если мы отбились от полчищ белогвардейцев и интервентов и завершили победно гражданскую войну, победили разутые и раздетые, голодные и плохо вооруженные, то теперь нашей славной и могучей Красной Армии уж и подавно никакой противник не страшен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108