И все-таки такое удивительное совпадение саднило душу, воспринималось болезненно. И не могла Даша этого не заметить. Трудно понять, огорчило ее это или обидело, но равнодушно отнестись к этому она, конечно, не могла.
Вот так и настыл ледок, пока еще хрусткий, в отношениях между ними.
Ровно через месяц после возвращения Петра из армии Михаил снова приехал, так же неожиданно, забрал Митю и увез его в город Ижевск, где работал в какой-то снабженческой конторе. Даша не противилась, хотя Петр отлично понял, как это ей нелегко.
Михаил сказал, что она в любое время может навещать сына, он никогда не станет препятствовать этому.
Даша недобро усмехнулась:
— Еще бы ты стал препятствовать!..
Петр видел, как трудно далось Даше решение отдать сына, понимал, что делает она это только потому, что надеется растопить ледок между ними, и хотел уже вмешаться и сказать, чтобы оставила Митю у себя. Но вовремя понял, что своим вмешательством ничего не достигнет. Даша ни за что не изменит своего решения, иначе ей и поступить невозможно, потому что в противном случае получится, что решает не она, а он. А это ей очень обидно...
Михаил уехал с Митей, а на следующее воскресенье Даша отправилась в Ижевск. Отправилась в субботу вечером, а вернулась в ночь на понедельник. До Ижевска недалеко, но ехать с пересадкой, и потому путь получается по времени долгий.
Ездила Даша в Ижевск не часто, обычно раз в месяц. Петр понимал, что это неизбежно, что иначе и быть не может. Но понимать — это еще не все...
Для того чтобы понятнее было все, о чем будет рассказано сейчас, придется вернуться назад, в отроческие и юношеские годы Петра.
Он еще в школьные годы пристрастился к пению и безотрывно подвизался в школьном хоре, а затем в «Синей блузе». После некоторого перерыва, вызванного переездом в Казань, а затем юношеской ломкой голоса, Петр уже в политехникуме вернулся к любимому занятию, благо и здесь нашелся энтузиаст, который по собственной инициативе совершенно безвозмездно взялся за организацию хорового кружка и быстро преуспел в этом.
Конечно, Петр не мог остаться безучастным и одним из первых явился на прослушивание.
— В школьном хоре пел? — спросил дирижер-энтузиаст у Петра, прослушав его.
— Пел, несколько лет,— ответил Петр.
— Дискантом?
— Альтом.
— Странно...— сказал дирижер.
Потом еще раз прослушал Петра, основательно погоняв по всему диапазону.
— Очень странно...— повторил он.— Ты хорошо помнишь, что пел альтом?
— Альтом,— подтвердил Петр.
— Тогда теперь, после перелома, у тебя должен быть тенор, а тебя тянет в басовый регистр.
— Теноровую партию я и в школьном хоре пел.
— Ты же говорил — альтом?
— Ну вообще-то альтом, но часто и в тенора ставили. Не хватало теноров в хоре.
— Так, так..— дирижер-энтузиаст сокрушенно покачал головой.— Теперь понятно... Ссадили тебе голос. Понимаешь, ссадили!.. Ты пел альтом, у тебя должен был быть тенор, и, судя по всему, неплохой. А ты басишь... Понимаешь, басишь!.. Что же мне с тобой делать?..— Подумал и сказал:— Будешь петь с первыми басами.
Энтузиасту удалось набрать хористов достаточно опытных, любящих пение и в большинстве своем прилично знающих нотную грамоту, и примерно через месяц хор выступил с первым концертом.
Надолго запомнился Петру этот концерт. И не только сам концерт, но и репетиций, все, что было связано с разучиванием и исполнением потрясшей его музыкальной пьесы «Закувала тай сыва зозуля». Мелодия эта запала ему в душу на всю жизнь. С той самой минуты, когда первый раз на репетиции, после того как разучили по голосам, спели слитно, всем хором.
Вся мелодия была чудесно хороша. Но особым восторгом охватывало, когда после рокота басов:
На Вкраини там солнышко грае, казацтво гуляе, гуляе и нас выглядае...—
вдруг вырывался ясный, нежный, ликующий тенор:
По синему морю
байдаки пид витром гуля-а-а-ют...
И так это было хорошо, радостно, так очищало и возвышало душу, что словами выразить невозможно...
Что за волшебство тут возникало?.. Как будто касались тайных струн самого сердца, и они отзывались согласно, трепетно и озарённо. Чарующая ли прелесть мелодии завораживала или чистая свежесть юного голоса?.. Голос молодого певца воистину был изумителен.
Потом за время долгой жизни своей доводилось Петру слышать отличные голоса признанных, прославленных певцов, но этого юного голоса никто не затмил в его памяти. А когда выпадало счастье слушать любимую мелодию (правда, лишь в записи, а если в концертном исполнении, то не воочию, а по радио, чаще по телевидению), то всегда казалось, что поет тот же, с юных лет запавший в душу голос..'. Значит, все-таки мелодия?!
Много хороших вещей они разучили и исполнили в своем студенческом хоре. Дирижер-энтузиаст был истинным любителем пения. Не гнался за показной стороной (подготовить больше концертов, в каждом концерте больше номеров), вещи брал сложные, требующие много времени и труда на их разучивание; зато исполнять их и самим было в радость.
— А тебе нужно учиться, пока время не ушло,— сказал энтузиаст Петру. - У тебя отличный материал.
И настоял: взял Петра за руку и отвел в воскресную музыкальную школу (были тогда и такие). Добился, чтобы зачислили его вольнослушателем,— это освобождало от посещения некоторых занятий.
Петр музыкально-вокальную премудрость постигал увлеченно. Но, проходив месяца три, бросил школу, хотя и очень не хотелось бросать. Однако пришлось: ничего у него не получалось на уроках музыки. Игра на фортепьяно — обязательный предмет для всех специальностей: певцов, скрипачей, дирижеров. И вот у всех получалось, а у Петра нет. У него обе руки хотели играть одно и то же. А надо каждой свое. Долго бились с Петром. Не стал дожидаться, пока отчислят, сам ушел.
Но кое-что успел ухватить: ознакомился с нотной грамотой, получил представление, как опирать звук на дыхание, научился правильно открывать рот.
Правда, применить даже столь скудные знания, полученные за время недолгого обучения в музыкальной школе, негде было. Дирижер-энтузиаст по каким-то причинам внезапно покинул Казань, и хоровой кружок в политехникуме прекратил свое существование. Так что запеть песню случалось разве когда собиралось дружеское застолье. И еще пригодилось в армии: в пешем ли, в конном ли строю голосистый запевала всегда вот как нужен.
Как-то в одно из воскресений, когда Даша уехала в Ижевск, Петра пригласили на именины. Не хотелось идти одному, но уговорила Капитолина Сергеевна: чего одному дома сиднем сидеть, сходите на люди, все веселее.
Петр пошел. У Борьки Нефедова, казанского однокашника,— он окончил политехникум годом раньше Петра — собралось веселое общество. Все свои, кожкомбинатовские. Незнакомым был только один пожилой и грузный, но благообразный мужчина в темном костюме при галстуке-бабочке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Вот так и настыл ледок, пока еще хрусткий, в отношениях между ними.
Ровно через месяц после возвращения Петра из армии Михаил снова приехал, так же неожиданно, забрал Митю и увез его в город Ижевск, где работал в какой-то снабженческой конторе. Даша не противилась, хотя Петр отлично понял, как это ей нелегко.
Михаил сказал, что она в любое время может навещать сына, он никогда не станет препятствовать этому.
Даша недобро усмехнулась:
— Еще бы ты стал препятствовать!..
Петр видел, как трудно далось Даше решение отдать сына, понимал, что делает она это только потому, что надеется растопить ледок между ними, и хотел уже вмешаться и сказать, чтобы оставила Митю у себя. Но вовремя понял, что своим вмешательством ничего не достигнет. Даша ни за что не изменит своего решения, иначе ей и поступить невозможно, потому что в противном случае получится, что решает не она, а он. А это ей очень обидно...
Михаил уехал с Митей, а на следующее воскресенье Даша отправилась в Ижевск. Отправилась в субботу вечером, а вернулась в ночь на понедельник. До Ижевска недалеко, но ехать с пересадкой, и потому путь получается по времени долгий.
Ездила Даша в Ижевск не часто, обычно раз в месяц. Петр понимал, что это неизбежно, что иначе и быть не может. Но понимать — это еще не все...
Для того чтобы понятнее было все, о чем будет рассказано сейчас, придется вернуться назад, в отроческие и юношеские годы Петра.
Он еще в школьные годы пристрастился к пению и безотрывно подвизался в школьном хоре, а затем в «Синей блузе». После некоторого перерыва, вызванного переездом в Казань, а затем юношеской ломкой голоса, Петр уже в политехникуме вернулся к любимому занятию, благо и здесь нашелся энтузиаст, который по собственной инициативе совершенно безвозмездно взялся за организацию хорового кружка и быстро преуспел в этом.
Конечно, Петр не мог остаться безучастным и одним из первых явился на прослушивание.
— В школьном хоре пел? — спросил дирижер-энтузиаст у Петра, прослушав его.
— Пел, несколько лет,— ответил Петр.
— Дискантом?
— Альтом.
— Странно...— сказал дирижер.
Потом еще раз прослушал Петра, основательно погоняв по всему диапазону.
— Очень странно...— повторил он.— Ты хорошо помнишь, что пел альтом?
— Альтом,— подтвердил Петр.
— Тогда теперь, после перелома, у тебя должен быть тенор, а тебя тянет в басовый регистр.
— Теноровую партию я и в школьном хоре пел.
— Ты же говорил — альтом?
— Ну вообще-то альтом, но часто и в тенора ставили. Не хватало теноров в хоре.
— Так, так..— дирижер-энтузиаст сокрушенно покачал головой.— Теперь понятно... Ссадили тебе голос. Понимаешь, ссадили!.. Ты пел альтом, у тебя должен был быть тенор, и, судя по всему, неплохой. А ты басишь... Понимаешь, басишь!.. Что же мне с тобой делать?..— Подумал и сказал:— Будешь петь с первыми басами.
Энтузиасту удалось набрать хористов достаточно опытных, любящих пение и в большинстве своем прилично знающих нотную грамоту, и примерно через месяц хор выступил с первым концертом.
Надолго запомнился Петру этот концерт. И не только сам концерт, но и репетиций, все, что было связано с разучиванием и исполнением потрясшей его музыкальной пьесы «Закувала тай сыва зозуля». Мелодия эта запала ему в душу на всю жизнь. С той самой минуты, когда первый раз на репетиции, после того как разучили по голосам, спели слитно, всем хором.
Вся мелодия была чудесно хороша. Но особым восторгом охватывало, когда после рокота басов:
На Вкраини там солнышко грае, казацтво гуляе, гуляе и нас выглядае...—
вдруг вырывался ясный, нежный, ликующий тенор:
По синему морю
байдаки пид витром гуля-а-а-ют...
И так это было хорошо, радостно, так очищало и возвышало душу, что словами выразить невозможно...
Что за волшебство тут возникало?.. Как будто касались тайных струн самого сердца, и они отзывались согласно, трепетно и озарённо. Чарующая ли прелесть мелодии завораживала или чистая свежесть юного голоса?.. Голос молодого певца воистину был изумителен.
Потом за время долгой жизни своей доводилось Петру слышать отличные голоса признанных, прославленных певцов, но этого юного голоса никто не затмил в его памяти. А когда выпадало счастье слушать любимую мелодию (правда, лишь в записи, а если в концертном исполнении, то не воочию, а по радио, чаще по телевидению), то всегда казалось, что поет тот же, с юных лет запавший в душу голос..'. Значит, все-таки мелодия?!
Много хороших вещей они разучили и исполнили в своем студенческом хоре. Дирижер-энтузиаст был истинным любителем пения. Не гнался за показной стороной (подготовить больше концертов, в каждом концерте больше номеров), вещи брал сложные, требующие много времени и труда на их разучивание; зато исполнять их и самим было в радость.
— А тебе нужно учиться, пока время не ушло,— сказал энтузиаст Петру. - У тебя отличный материал.
И настоял: взял Петра за руку и отвел в воскресную музыкальную школу (были тогда и такие). Добился, чтобы зачислили его вольнослушателем,— это освобождало от посещения некоторых занятий.
Петр музыкально-вокальную премудрость постигал увлеченно. Но, проходив месяца три, бросил школу, хотя и очень не хотелось бросать. Однако пришлось: ничего у него не получалось на уроках музыки. Игра на фортепьяно — обязательный предмет для всех специальностей: певцов, скрипачей, дирижеров. И вот у всех получалось, а у Петра нет. У него обе руки хотели играть одно и то же. А надо каждой свое. Долго бились с Петром. Не стал дожидаться, пока отчислят, сам ушел.
Но кое-что успел ухватить: ознакомился с нотной грамотой, получил представление, как опирать звук на дыхание, научился правильно открывать рот.
Правда, применить даже столь скудные знания, полученные за время недолгого обучения в музыкальной школе, негде было. Дирижер-энтузиаст по каким-то причинам внезапно покинул Казань, и хоровой кружок в политехникуме прекратил свое существование. Так что запеть песню случалось разве когда собиралось дружеское застолье. И еще пригодилось в армии: в пешем ли, в конном ли строю голосистый запевала всегда вот как нужен.
Как-то в одно из воскресений, когда Даша уехала в Ижевск, Петра пригласили на именины. Не хотелось идти одному, но уговорила Капитолина Сергеевна: чего одному дома сиднем сидеть, сходите на люди, все веселее.
Петр пошел. У Борьки Нефедова, казанского однокашника,— он окончил политехникум годом раньше Петра — собралось веселое общество. Все свои, кожкомбинатовские. Незнакомым был только один пожилой и грузный, но благообразный мужчина в темном костюме при галстуке-бабочке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108