Настроение у Петра было неважное, и он прикладывался к рюмке, обгоняя тосты. А когда обнаружил, что в голове зашумело, вышел на балкон проветриться."
Ночь была лунная и тихая, для начала мая необычно теплая. В воздухе сладковато пахло распускающимися тополиными почками. Петру захотелось излить душу, и он запел одну из особо нравившихся ему арий: «На земле весь род людской...» Разучил он ее с граммофонной пластинки, на которой Мефистофеля пел Шаляпин. Ему Петр и старался подражать в исполнении.
Трудно сказать, насколько это было музыкально, но получалось громко, и даже очень.
И когда Петр возопил: «Люди гибнут за металл!» — кто-то осторожно тронул его за плечо. Петр, негодуя на помеху, обернулся. За его спиной, заполнив весь проем балконной двери, стоял незнакомец с галстуком-бабочкой и внимательно рассматривал певца с высоты своего завидного роста. На полном благодушном его лице проступила покровительственная улыбка.
— Недурно, молодой человек, очень недурно,— произнес он очень низким, рокочущим голосом. И тут же представился:— Бывший солист императорских и частных театров Семен Петрович Аблицев.
Назвал себя и Петр.
— Где служите? — осведомился бывший солист.
— На кожкомбинате, начальником цеха.
— Поете?
Петр несколько смешался, не зная, как ответить: вряд ли его застольное «горлобасие» можно было назвать пением.
— Только для себя...
— Почему же только? Вам от господа бога дано...—Чуточку подумав, добавил:— Вот что: можете вы завтра зайти ко мне? Живу я здесь неподалеку.
— Могу.
— Когда вам удобнее? Я весь день дома.
— Если после работы, около четырех?
— Договорились, Петр Николаевич.
На следующий день в условленное время Петр пришел к Аблицеву. Догадывался, о чем будет разговор, но интересно было, к чему он сведется.
Семен Петрович встретил его радушной улыбкой:
— Вы аккуратны, это приятно.
Спросил, не пожелает ли гость стакан чаю. Петр, поблагодарив, отказался. Ему не терпелось узнать, что скажет ему старый певец.
Но Аблицев сперва обстоятельно расспросил его. Где, когда учился пению? С каких лет пел в хоре? Каким голосом? В каком возрасте ломался голос? И задал еще ряд уточняющих вопросов.
Потом подвел к стоявшему в углу комнаты роялю и, аккомпанируя, заставил Петра спеть несколько вокальных упражнений, меняя их тональность, с тем чтобы проверить и верхи и низы его голоса.
— Вполне возможно, что и прав ваш хормейстер, о котором вы мне рассказывали,— заключил Семен Петрович после прослушивания.— Действительно, альт, как правило, переходит в тенор. Но бывает, редко, но случается, что альт переходит в высокий бас — бас-баритон или бас-контандо. Скорее всего так оно и произошло. Верхи у вас чистые, впору и тенору, но и басу хорошие верхи не противопоказаны. Будем считать, что у вас баритональный бас хорошего диапазона... Теперь о сути дела. Зачем я вас пригласил, догадываетесь? Петр не успел ответить.
— Понятно зачем. У вас богатый голос. Но школы, извините, никакой. Мне ясно, что вас принимались учить, и не один раз, но ни разу не доучивали до дела. И хуже того, каждый учил по-своему-. И голос вам, скажу помягче, малость подпортили... Но в вашем возрасте... А кстати, сколько вам лет?
— Двадцать пять,— ответил Петр.
— Для баса не все потеряно,— успокоил Семен Петрович.— Бас формируется, вызревает позднее тенора или баритона. Время еще не упущено. И можно вам голос поставить. Желание есть?
— Есть! — воскликнул Петр.
— А терпение будет соответствовать желанию? — спросил с улыбкой Семен Петрович.
— Хватит и терпения,— заверил Петр.— Только играть не заставляйте,— и кивнул в сторону рояля.
— Дать вам всестороннее музыкальное образование не в моих силах,— сказал Аблицев.— Мое желание скромное — поставить вам голос. Если наши желания совпадут, то они сбудутся.
— Семен Петрович! — воскликнул Петр.— Как мне вас благодарить?
— Благодарить будете позднее,— возразил Аблицев,— когда сбудутся наши желания. И чтобы не было между нами недомолвок, я буду заниматься с вами не для заработка. Условимся твердо. И никаких разговоров на эту тему. Мне это, Петя... простите, что так вас попросту, вы мне без малого во внуки годитесь... мне это прежде всего для себя нужно.
Петр был очень сконфужен, но возражать Семену Петровичу, тем более оспаривать сказанное им не решился.
Благодарность свою Петр выражал особым усердием на занятиях. Занимались все свободные вечера; их было не менее четырех, а то и пяти на неделе. Условлено было, если вечер не занят, Петр прямо с работы заходит у Семену Петровичу.
Семен Петрович тоже загорелся. Обоюдное рвение сказалось. Старый певец не мог нарадоваться успехам ученика. Месяца через два в порядке особого поощрения разрешил (ему и себе!) приступить к разучиванию арии Варяжского гостя.
В ненастный осенний день по всем цехам завода и фабрики разнеслась тревожная и пугающая весть: арестовали директора комбината Дмитрия Илларионовича Басурмицына.
Весть была настолько неожиданна, можно сказать, несуразна, что многие сразу и не поверили. Ходили последнее время слухи, что и в столице, Москве, и в области разоблачены и арестованы враги народа. Но это было далеко, и арестовывали там врагов. А в Прикамске это был первый случай, и арестовали не врага, а человека уважаемого, который сидит на своем месте, и сидит, по общему мнению, крепко. А вот поди ж ты!..
Разговаривали о непонятном случае вполголоса, а то и вовсе шепотом, на ухо, передавая друг другу опасную весть. Также вот шепнули и Петру.
— Не может быть!..
— Видели люди. Приехали трое на черной машине и увезли Дмитрия Илларионыча...
Петр побежал в контору. В кабинете технического директора теснились начальники цехов и заведующие отделами.
Александр Ефимович Дерюгин сидел за столом бледный и взъерошенный, с телефонной трубкой в руках. Наконец ему удалось дозвониться до секретаря горкома.
После очень короткого разговора Александр Ефимович положил трубку и сказал собравшимся:
— Директор комбината арестован, как враг народа. Мне поручено временно исполнять обязанности директора.— И, предугадывая шквал вопросов, поспешно добавил:— Больше сообщить вам ничего не могу. Прошу разойтись по своим рабочим местам.
Все это было непонятно и тягостно. Расходились медленно, сумрачные и подавленные. Петр вышел из конторы вместе с Федором Чижиковым.
— Ты веришь, что он враг народа? — спросил Чижиков.
— Нет...— ответил Петр. Помолчали и пошли каждый в свой цех.
Вся эта ночь у Петра, как, наверно, и у многих других, рошла в нелегких мыслях.
Враг народа... Страшные слова, подобные апокалипсиче-кому проклятию. Может ли быть что-либо гнуснее и мерзостнее человека, противопоставившего себя народу, ополчившегося на народ!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108