Когда стало очень уж голодно, Даша начала подыскивать другую работу, где, кроме денег — что теперь на деньги купишь? — давали бы хоть что-нибудь съестное. Хотела устроиться в пекарню или в столовую, да где там! В таких хлебных местах нехватки в рабочих руках нет: только помани, тучей набегут. Удалось найти место счетовода на бойне. Бойня далеко за городом, версты две лесом надо идти. Страшно по нынешним временам. Потому и оказалось там место, что не всякий пойдет. Даша договорилась и стала проситься у себя на работе, чтобы отпустили. Нельзя, ответили, у нас и так не хватает работниц. Она заявила, что все равно уйдет, у нее ребенок и мать-старуха, не может она смотреть, как они голодуют. Ей сказали, что, если уйдет самовольно, судить будут. А она не посчиталась, ушла самовольно и поступила на бойню. Каждый день что-нибудь приносила: или осердье, или рубца кусок, или хотя бы костей для навару. Недели полторы сыты были. А потом был суд, осудили Дашу на четыре месяца и увели в тюрьму. Тогда совсем плохо стало. Вот тогда сразу письмо и написала...
— Как же вы жили эти два месяца?..
— Ходила на базар. Меняла на хлеб, на картошку все, что можно. Потом и менять нечего стало... Только что по двум иждивенческим карточкам причиталось, тем и жили...
Картошку Капитолина Сергеевна осторожно почистила, чтобы не отщипнуть с кожурой ни крошечки, и поставила в кастрюле на стол. Еще поставила солонку с крупной желтоватой солью. Для Юленьки растолкла в мисочке три картофелины и положила туда крохотный кусочек масла. Размешала, пододвинула Юленьке:
— Ешь помаленьку, внученька. Да не торопись, не торопись, хорошо пережевывай.
— Себе-то положите масла,— сказал Петр Капитолине Сергеевне.
— Не все сразу,— строго возразила она и отодвинула в сторону протянутую ей эмалированную кружку, наполненную топленым маслом.
— Бабушка, еще бы хлебца кусочек,— несмело попросила Юленька.
Петр хотел подать ей сухарь, но Капитолина Сергеевна остановила его:
— Не надо сразу. Картошки поедим, потом мало погодя чай пить станем. А с чаем по сухарику.
И Петр понял, что тут не он хозяин. Он свое дело исполнил, привез что смог и сколько смог, а теперь ей хозяйствовать. Она это лучше сумеет.
На следующий день с утра Петр отправился в горком партии. В приемной ему сказали, что первый секретарь в области, второй тоже в отлучке, в горкоме сейчас только третий секретарь Павел Иванович Воскобойников. Фамилия вроде бы где-то слышанная, но вспомнить человека с такой фамилией Петр не смог.
— Приезжий? — спросил он у девушки в приемной.
— Нет, наш, прикамский,— ответила девушка.
Когда Петр сказал, что ему необходимо к секретарю горкома по личному делу, она засомневалась:
— Не знаю, право, как он разрешит. У нас по личным вопросам с пяти до семи.
— Я приехал издалека, можно сказать, с другого конца земли, десять тысяч километров.— И, заметив недоумение на ее лице, подошел к просторной карте Советского Союза, висевшей на стене приемной, и прикрыл ладонью реку Лену в среднем ее течении.
— Я сейчас доложу.
Девушка быстро прошла в кабинет и тут же вернулась:
— Проходите, пожалуйста.
Секретарь горкома, показавшийся Петру до неприличия юным, встал из-за стола, сделал несколько прихрамывающих шагов навстречу и воскликнул почти радостно:
— Петр Николаич, здравствуйте! Какими судьбами?..
И тогда Петр узнал его и понял, почему фамилия показалась ему знакомой. Перед ним стоял Паша Воскобойников (конечно, по фамилии его тогда называли очень редко), который окончил школу ФЗУ в тот год, когда Петр стал там директором. Потом Паша был в школе освобожденным комсоргом. И вдруг секретарь горкома...
Но тут Петр вспомнил, что с тех пор прошло почти четыре года. Правда, Паша Воскобойников нисколько не изменился,
все такой же круглолицый, веснушчатый и белобрысый (волосы еще светлее, чем у Петра), с той же мальчишеской привычкой морщить лоб. Да и не то главное, что прошло четыре года, а то, что Паша хромал с детства и потому в армию не мог быть взят.
— Какими судьбами? — повторил Воскобойников.
Петр откровенно и обстоятельно поведал ему обо всем и попросил помочь, если это в его силах.
— Слушай, а ты все точно мне рассказал? — спросил Воскобойников, пристально вглядываясь в Петра.— Может, за ней еще какая вина есть?
— Никакой другой вины за ней нет,— твердо ответил Петр, даже не желая думать о том, что у него нет никаких оснований отвечать именно так.
— Впрочем, может быть, все так и есть,— согласился Воскобойников.— Четыре месяца. За самовольный уход столько и полагается. В чем ты ждешь моей помощи?
— У нее ребенок и тяжелобольная старуха мать. И старый и малый остались на произвол судьбы. Понимаешь?.. Без нее они просто погибнут.
— Да-а...— протянул Воскобойников после долгого размышления.— С одной стороны, ты прав. А с другой — закон... Ну, попробую поговорить.
Он распорядился соединить его с начальником исправительно-трудовой колонии и спросил того, как можно смягчить наказание осужденной по указу Дарье Васильевне Огородни-ковой — такая была у Даши девичья и теперешняя ее фамилия.
Петр сидел и внимательно слушал диалог, пытаясь по интонации говорившего догадаться, что именно отвечают ему на том конце провода.
— Да... Осуждена по указу за самовольный уход на четыре месяца... Вот видишь, еще почти два осталось... Ребенок у нее, уход за ним нужен... За ней самой ходить надо, ей в обед сто лет... Я понимаю, что суд решил... Сделай так, чтобы могла она за ребенком присматривать... А ты придумай как, ты начальник, не я... Так вот, я тебе говорю, что надо... Конечно, в случае чего подтвержу... Не тревожься, при свидетелях говорю... Ну хорошо, хорошо, спасибо. Будь здоров.
Павел Иванович, он же Паша, Воскобойников опустил трубку на рожки аппарата и шумно вздохнул.
— Не думал, что уломаю. Что-то он сегодня с утра добрый.
Такое с ним нечасто бывает. Несговорчивый мужик. Если упрется, то как бык, нипочем не свернешь. А тебе повезло. Слушай, как получается. Срок свой она будет отбывать полностью, от звонка до звонка, но с конца рабочего дня и до утренней поверки, перед выходом на работу, может находиться дома. Но если хоть раз опоздает к утренней поверке, хоть на пять минут, хоть на пять секунд, пусть пеняет на себя... Ты все понял?
— Все.
— Ее ты, конечно, увидишь. Так вот растолкуй ей, чтобы она тоже все поняла.
Если он правильно понял Воскобойникова, Дашу должны отпустить уже сегодня. После работы... Во сколько оканчивается работа?.. В пять, в шесть часов?.. Пусть в шесть, и еще надо добраться до дому... Если все так, как он понял и рассчитал, в семь часов она должна прийти домой... А он придет позднее, допустим в восемь, чтобы у нее было время отдохнуть и успокоиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108