Аббана и сама это, наверное, знала. «Может быть, в этом разгадка, – подумал Гальен, но ему не хотелось верить в такое. – Слишком просто, чтобы быть правдой. Нет музыки. В толстой торговке креветками, которая ходит с подносом на голове и кричит под окнами, есть музыка, а в Аббане – нет. Невозможно».
Гальен плюхнулся обратно на спину и посмотрел на небо, где за эти несколько мгновений ничего не произошло.
Ему не хотелось разговаривать. Вообще Гальена нешуточно пугало количество вещей и тем для разговора, которые прежде выглядели совершенно необходимыми, а теперь вдруг обнаружили свою полную ненужность. Здесь, очевидно, прятался обман.
Гальена раздражало молчание, в которое с некоторых пор была погружена его душа. Там тоже ничего не происходило.
«Это какой-то ловкий трюк, – думал Гальен. – Они ухитрялись заполнять собой весь мир, а мы об этом даже не догадывались. И дело не в музыке, не в деньгах, даже не в той легкости, с которой они привлекали к себе людей и события. Должно быть что-то еще, совсем простое, лежащее на поверхности... Что в них было такого, чего нет ни во мне, ни в Аббане?» Он искал ответа на свой вопрос внутри себя и не находил, и это вызывало у него обиду. Но даже обида не заполняла души – она воспринималась, скорее, как физическое состояние.
– Сегодня в «Тигровой крысе» вечеринка, – сказала Аббана. – Пойдем? Меня пригласили.
Они пролежали на пляже до темноты, почти не разговаривая.
Изиохон, покрытый пылью и утративший нарядную праздничность – поскольку первая, свежая половина лета миновала, – расцветал теперь по-настоящему только после наступления темноты. Чуть более свежий вечерний ветер сдувал верхний слой пыли, накопившейся за день на широких мясистых листьях и резных наличниках, мутноватый воздух обретал черную кристальность, и в нем вспыхивали по-настоящему яркие огни.
«Тигровая крыса» представляла собой сочетание самой обычной харчевни с клубом для избранных. Она принадлежала человеку по имени Лебовера.
По слухам, которые охотно поддерживал и даже распространял сам Лебовера, его отец был самым обыкновенным крепостным и вел жизнь печальную, скудную, весьма далекую от праздности и искусства. Однако, по счастливому стечению обстоятельств, в его судьбе произошли некие перемены, и сам Лебовера увидел свет уже не в хижине убогого крестьянина, но в городском доме торговца скобяными изделиями.
Согласно одной версии (Лебовера называл ее «мужской» и сообщал некоторым представителям этого пола), вышеназванный крестьянин самовольно покинул родную деревню и своего хозяина, поменял имя и, как сумел, изменил внешность, а остальное довершила удача.
По «женской» версии, удалой родитель спас во время половодья богатую даму, которая внесла за него выкуп, сделала своим любовником и впоследствии наградила скобяной лавкой. Имелся еще «девичий» вариант – для тех, к кому Лебовера испытывал особый интерес.
– Где ты с ним познакомилась? – спросил Гальен Аббану, когда они подходили к двухэтажному каменному строению, которое сохраняло на фасаде облезлую вывеску «Скобяная торговля».
На углу дома болтался большой, вырезанный из жести чайник. Ветер напирал на него, точно дивясь: что это за флюгер такой, который не хочет вращаться на штыре, а гнется, но держится на месте?
Внешне дом выглядел точно таким, каким был сорок лет назад, когда его возвел удачливый родитель нынешнего Лебоверы.
– Я встретила его на улице, – сказала Аббана. – Случайно. Он меня толкнул, а потом поймал и угостил замороженными фруктами.
– В каком смысле – поймал? – удивился Гальен. – Ты мне ничего не рассказывала.
– А зачем что-то рассказывать? Просто взял и поймал. В том смысле, что не дал упасть. Он забавный человек. Толстый. У него отец был простой крестьянин, знаешь? Но он бежал, скитался, попал к разбойникам...
– Лебовера?
– Нет, его отец.
– А мать?
– Какой ты скучный, – безжалостно сказала Аббана. – Знаешь, я ему почему-то верю... В чем-то он абсолютно правдив. Это как-то чувствуется. Его мать была с теми разбойниками. Их предводительша. Женщины бывают очень жестокими, – добавила она. – Куда более жестокими, чем мужчины.
– И как они расстались? – поинтересовался Гальен, пропуская мимо ушей последнее замечание Аббаны, и этим задел ее куда больше, чем открытым недоверием.
Аббана насупилась, но все же ответила:
– Она погибла во время одного набега... А он взял деньги и ребенка и скрылся.
– И открыл скобяную торговлю, – заключил Гальен, окидывая здание еще раз оценивающим взглядом, как будто рассматривал женщину.
Аббана покраснела.
– Какая тебе разница! Он пригласил меня на вечеринку. Будут художники, поэты... Может быть, меня попросят позировать обнаженной.
– Или меня, – вставил Гальен.
– В человеческом теле нет ничего безобразного, – объявила Аббана.
– Но лучше не потеть, – добавил Гальен. – Или постараться сделать вид, что не потеешь.
Он посмотрел на нее сбоку. Аббана промолчала и открыла дверь.
Внутри здание выглядело таким же старым и обшарпанным, как и снаружи. Штукатурка осыпалась со стен, во многих местах проглядывал булыжник, скрепленный грубым серым раствором – раствор тоже крошился. Имелись даже потеки зеленоватой влаги.
На широкой полке, тянувшейся вдоль одной стены, стояли пузатые кружки и кувшины, очень старые и по большей части мятые. Над ними были развешаны ковши и различные детали для бадей и бочек. Помещение освещалось множеством ламп и свечей, прикрепленных к гигантскому тележному колесу, которое свисало с потолка на ржавой цепи.
Гальен и Аббана остановились, едва войдя, и быстро огляделись по сторонам. У дальней стены помещался стол, за которым сидело человек пятнадцать. Как раз в тот миг, когда Аббана открыла рот, чтобы спросить о Лебовере, раздался общий хохот. Аббана чуть покраснела, но смеялись, конечно, не над ней: кто-то бросил удачную фразу, вот и все.
Лебовера возник перед ними почти сразу. Огромный, жирный, но удивительно грациозный и проворный, он устремился навстречу новым посетителям, что-то рокоча на ходу.
Гальен чуть отступил назад при виде этой туши, а Аббана храбро заговорила с хозяином:
– Вы пригласили меня сегодня днем, в Изиохоне... Я – Аббана. Вот я и пришла.
– Падение люстры с потолка равносильно крушению света в масштабе нашей маленькой вселенной, – изрек Лебовера и величественно указал на люстру, висевшую над головами довлеющим монстром, а затем вдруг расцвел детской улыбкой и ухватил Аббану за локоть. – Это ваш друг? – Он не смотрел на Гальена, только на Аббану, и при этом ласково, весело посмеивался. – Ну, отвечайте же, это друг ваш, да?
– Да, – сказала Аббана. – И он мечтает о том, чтобы его попросили позировать обнаженным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115