Обещал сделать вид, что не потеет.
– Весьма ценное качество. – Лебовера потянулся к Гальену. И хотя тот стоял довольно далеко, а Лебовера вовсе не был великаном, крепкая, на удивление красивая рука этого толстого человека достигла Гальена и сжала его плечо.
– Э... – сказал Гальен. – Привет.
Какая-то красивая девушка, сидевшая с краю стола махнула ему рукой. И Лебовера потащил своих гостей к столу. Они ступали неловко, прижатые к горячим гладким бокам хозяина, точно куклы. Лебовера и показал их, как кукол, вытаскивая из-под мышек по очереди, сперва одного, потом другого.
– Знакомьтесь, – сказал он, демонстрируя собравшимся свои новые приобретения.
Аббана вывернулась и быстро протанцевала вдоль стола. Гальен, вяло улыбаясь, прищелкивал для нее пальцами. Прочие, помедлив, начали стучать жестяными кружками. Когда Аббана, чуть задыхаясь, остановилась, кружки загрохотали оглушающе, а молодые люди принялись зазывать Аббану к себе поближе. Она снизошла и уселась рядом с тонким, жеманным юношей с длинными ногтями, выкрашенными черной краской. К каждому ногтю, кроме того, было приклеено серебристое изображение лебедя, изумительная по выразительности миниатюра. Гальена пригласила та первая девушка, что махнула ему рукой. На ней было прозрачное платье, а единственным ее украшением служила золотая цепь, чьи звенья представляли собой крошечные изображения мужчин и женщин, сплетающихся в любовном объятии, причем каждая фигурка обладала индивидуальностью и позы не повторялись.
– Если искусство не «чистое», – тянул слова жеманный юноша, – то оно, очевидно, грязное.
– Что понимать под грязью? – живо отозвался Лебовера. Его громовой голос хорошо был слышен во всем помещении.
– Искажение идеала красоты, разумеется, – сказал сосед Аббаны
И добавил, обращаясь к девушке:
– Меня зовут Софир. А вас?
– Аббана.
– Изысканно, – сказал Софир и с тяжелым вздохом взялся за кружку, на боку которой имелась вмятина.
– Но если искусство должно быть чистым, – осмелев, заговорила Аббана, – то какой смысл в мятых кружках, в старом, разваливающемся здании?
– О, – застонал Софир, – только не произносите слова «ремонт»! Это меня убьет!
Аббана засмеялась, но больше никто не улыбнулся.
– Эстетизм гораздо глубже, чем выкрашенные стены и новая посуда, – заговорила, перегибаясь через стол, женщина в темно-фиолетовом. Ее волосы также были выкрашены в этот цвет, а лицо было очень бледным, хотя никакой пудры Аббана не заметила. Должно быть, у нее от природы такая кожа.
– В каком смысле? – храбро спросила Аббана.
– Красиво то, что обладает стилем, – сказала женщина. – То, чему можно дать название.
– Например, дубина, – сказал Гальен.
Сидевшая рядом с ним девушка удивленно подняла тонкие брови, а Софир через весь стол заметил Лебовере:
– Это то, о чем я тебе говорил.
«О чем? – подумала Аббана. – О чем он говорил Лебовере? Не о дубине же!»
– Дубина, несомненно, обладает стилем, – согласился Лебовера, совершенно явно желая быть справедливым. – Хотя предпочтительнее был бы стиль журавля.
– Чайки! – крикнула женщина в фиолетовом. И очень похоже передразнила эту птицу.
– Ой, ну нет, нет, – сказал Софир. – Невозможно!
– Почему? – спросила Аббана, делая вид, что понимает, о чем идет речь.
– Хотя бы потому, что в этом заключена агрессия, – объяснил Софир.
А женщина в фиолетовом добавила:
– Тревога обладает резко, выраженной красотой. Кроме того, в тревоге всегда есть нечто сексуальное.
– Я знал женщину, которая возбуждалась только в тех случаях, если куда-то торопилась и опаздывала, – сказал зеленоглазый молодой человек в красном тюрбане. – Особенно если ей грозило наказание.
– Это я ее открыл! – закричал Лебовера, грозя ему пальцем. – Сознайся, Рессан!
Рессан покачал тюрбаном.
– Ты велик, Лебовера, – молвил он.
– Расскажите про нее, – попросила Аббана.
Рессан перевел на новую гостью взгляд ярко-зеленых глаз и несколько минут рассматривал ее. Аббана почти пожалела о том, что обратила на себя его внимание. Взгляд был тяжелый, покровительственный. Сперва Аббане захотелось спрятаться от этого человека, несколько мгновений спустя она уже мечтала угодить ему, а под конец ее охватила тревога и вместе с тем – почти непреодолимое влечение.
– Просто служанка в таверне у Лебоверы, – сказал наконец Рессан. – Если ей давали несколько поручений сразу, она принималась краснеть, бледнеть, ронять подносы.
– Я нарочно загружал ее работой, – сказал Лебовера. – А по вечерам, разогнав посетителей, приходил к ней в каморку и срывал с нее одежду. Клянусь вам, она рычала от счастья!
Рессан сделал скромное лицо.
– А, он что-то знает! – закричала соседка Гальена. Она повела плечами, и ее острая грудь под прозрачным платьем шевельнулась. Гальен машинально провел ладонью по ее соскам, и девушка восприняла это как нечто обыденное.
– Может быть, я что-то и знаю, – сказал Рессан, – но не скажу. Я передумал.
– Итак, мы установили, что опасность содержит в себе сильный элемент сексуальности, – сказала женщина в фиолетовом. – Так что вернемся к чайке.
– Я против чаек! – объявил Софир и сунул за щеку сладкую булочку.
– Притягательна перемена ролей, – добавила соседка Гальена. – Мужчина в подчинении у женщины безумно сексуален. Женщина в мужском костюме – тоже.
– Поиск новой сексуальности ни к чему не приведет, – сказал Лебовера. – Это не есть концепция.
– Поиск старой сексуальности – это вообще тупик, – объявил Софир, жуя, и потупился.
– Ой, фу, фу, фу! – воскликнула женщина в фиолетовом. – Ты бываешь отвратителен, Софир!
– Ты тоже, – сказал Софир, глядя ей прямо в глаза.
Она взяла с блюда маслину и запустила ему в голову. Он с легкостью уклонился и укоризненно надул губы.
– Дорогая, как ты можешь! У тебя красивая задница, но все имеет предел.
– Ладно, хватит, – объявил Лебовера спокойным тоном, и спорщики тотчас послушно затихли.
Гальен сказал в наступившем молчании:
– По-моему, нет ничего привлекательнее полуодетой красивой девушки.
Несколько человек немедленно сморщили носы, а Лебовера сказал:
– Если уж на то пошло, то эстетизм присутствует и в безобразном. В жировых складках, например. Если умело их подать.
– На блюде, – сказал Гальен. Он вдруг ощутил, как в нем растет раздражение. Он решительно не понимал, о чем здесь разговаривают. Аббана тоже этого не понимала, однако довольно ловко притворялась и вставляла удачные замечания.
Лебовера рассматривал Гальена, о чем-то размышляя, потом проговорил:
– Полуобнаженная красавица хороша только при условии открытого влечения. Определенного мужчины к определенной женщине. А мы сейчас не говорим о непосредственном влечении. Скорее, об обстановке, где присутствует плотская страсть, где она растворена в воздухе, но не реализована.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
– Весьма ценное качество. – Лебовера потянулся к Гальену. И хотя тот стоял довольно далеко, а Лебовера вовсе не был великаном, крепкая, на удивление красивая рука этого толстого человека достигла Гальена и сжала его плечо.
– Э... – сказал Гальен. – Привет.
Какая-то красивая девушка, сидевшая с краю стола махнула ему рукой. И Лебовера потащил своих гостей к столу. Они ступали неловко, прижатые к горячим гладким бокам хозяина, точно куклы. Лебовера и показал их, как кукол, вытаскивая из-под мышек по очереди, сперва одного, потом другого.
– Знакомьтесь, – сказал он, демонстрируя собравшимся свои новые приобретения.
Аббана вывернулась и быстро протанцевала вдоль стола. Гальен, вяло улыбаясь, прищелкивал для нее пальцами. Прочие, помедлив, начали стучать жестяными кружками. Когда Аббана, чуть задыхаясь, остановилась, кружки загрохотали оглушающе, а молодые люди принялись зазывать Аббану к себе поближе. Она снизошла и уселась рядом с тонким, жеманным юношей с длинными ногтями, выкрашенными черной краской. К каждому ногтю, кроме того, было приклеено серебристое изображение лебедя, изумительная по выразительности миниатюра. Гальена пригласила та первая девушка, что махнула ему рукой. На ней было прозрачное платье, а единственным ее украшением служила золотая цепь, чьи звенья представляли собой крошечные изображения мужчин и женщин, сплетающихся в любовном объятии, причем каждая фигурка обладала индивидуальностью и позы не повторялись.
– Если искусство не «чистое», – тянул слова жеманный юноша, – то оно, очевидно, грязное.
– Что понимать под грязью? – живо отозвался Лебовера. Его громовой голос хорошо был слышен во всем помещении.
– Искажение идеала красоты, разумеется, – сказал сосед Аббаны
И добавил, обращаясь к девушке:
– Меня зовут Софир. А вас?
– Аббана.
– Изысканно, – сказал Софир и с тяжелым вздохом взялся за кружку, на боку которой имелась вмятина.
– Но если искусство должно быть чистым, – осмелев, заговорила Аббана, – то какой смысл в мятых кружках, в старом, разваливающемся здании?
– О, – застонал Софир, – только не произносите слова «ремонт»! Это меня убьет!
Аббана засмеялась, но больше никто не улыбнулся.
– Эстетизм гораздо глубже, чем выкрашенные стены и новая посуда, – заговорила, перегибаясь через стол, женщина в темно-фиолетовом. Ее волосы также были выкрашены в этот цвет, а лицо было очень бледным, хотя никакой пудры Аббана не заметила. Должно быть, у нее от природы такая кожа.
– В каком смысле? – храбро спросила Аббана.
– Красиво то, что обладает стилем, – сказала женщина. – То, чему можно дать название.
– Например, дубина, – сказал Гальен.
Сидевшая рядом с ним девушка удивленно подняла тонкие брови, а Софир через весь стол заметил Лебовере:
– Это то, о чем я тебе говорил.
«О чем? – подумала Аббана. – О чем он говорил Лебовере? Не о дубине же!»
– Дубина, несомненно, обладает стилем, – согласился Лебовера, совершенно явно желая быть справедливым. – Хотя предпочтительнее был бы стиль журавля.
– Чайки! – крикнула женщина в фиолетовом. И очень похоже передразнила эту птицу.
– Ой, ну нет, нет, – сказал Софир. – Невозможно!
– Почему? – спросила Аббана, делая вид, что понимает, о чем идет речь.
– Хотя бы потому, что в этом заключена агрессия, – объяснил Софир.
А женщина в фиолетовом добавила:
– Тревога обладает резко, выраженной красотой. Кроме того, в тревоге всегда есть нечто сексуальное.
– Я знал женщину, которая возбуждалась только в тех случаях, если куда-то торопилась и опаздывала, – сказал зеленоглазый молодой человек в красном тюрбане. – Особенно если ей грозило наказание.
– Это я ее открыл! – закричал Лебовера, грозя ему пальцем. – Сознайся, Рессан!
Рессан покачал тюрбаном.
– Ты велик, Лебовера, – молвил он.
– Расскажите про нее, – попросила Аббана.
Рессан перевел на новую гостью взгляд ярко-зеленых глаз и несколько минут рассматривал ее. Аббана почти пожалела о том, что обратила на себя его внимание. Взгляд был тяжелый, покровительственный. Сперва Аббане захотелось спрятаться от этого человека, несколько мгновений спустя она уже мечтала угодить ему, а под конец ее охватила тревога и вместе с тем – почти непреодолимое влечение.
– Просто служанка в таверне у Лебоверы, – сказал наконец Рессан. – Если ей давали несколько поручений сразу, она принималась краснеть, бледнеть, ронять подносы.
– Я нарочно загружал ее работой, – сказал Лебовера. – А по вечерам, разогнав посетителей, приходил к ней в каморку и срывал с нее одежду. Клянусь вам, она рычала от счастья!
Рессан сделал скромное лицо.
– А, он что-то знает! – закричала соседка Гальена. Она повела плечами, и ее острая грудь под прозрачным платьем шевельнулась. Гальен машинально провел ладонью по ее соскам, и девушка восприняла это как нечто обыденное.
– Может быть, я что-то и знаю, – сказал Рессан, – но не скажу. Я передумал.
– Итак, мы установили, что опасность содержит в себе сильный элемент сексуальности, – сказала женщина в фиолетовом. – Так что вернемся к чайке.
– Я против чаек! – объявил Софир и сунул за щеку сладкую булочку.
– Притягательна перемена ролей, – добавила соседка Гальена. – Мужчина в подчинении у женщины безумно сексуален. Женщина в мужском костюме – тоже.
– Поиск новой сексуальности ни к чему не приведет, – сказал Лебовера. – Это не есть концепция.
– Поиск старой сексуальности – это вообще тупик, – объявил Софир, жуя, и потупился.
– Ой, фу, фу, фу! – воскликнула женщина в фиолетовом. – Ты бываешь отвратителен, Софир!
– Ты тоже, – сказал Софир, глядя ей прямо в глаза.
Она взяла с блюда маслину и запустила ему в голову. Он с легкостью уклонился и укоризненно надул губы.
– Дорогая, как ты можешь! У тебя красивая задница, но все имеет предел.
– Ладно, хватит, – объявил Лебовера спокойным тоном, и спорщики тотчас послушно затихли.
Гальен сказал в наступившем молчании:
– По-моему, нет ничего привлекательнее полуодетой красивой девушки.
Несколько человек немедленно сморщили носы, а Лебовера сказал:
– Если уж на то пошло, то эстетизм присутствует и в безобразном. В жировых складках, например. Если умело их подать.
– На блюде, – сказал Гальен. Он вдруг ощутил, как в нем растет раздражение. Он решительно не понимал, о чем здесь разговаривают. Аббана тоже этого не понимала, однако довольно ловко притворялась и вставляла удачные замечания.
Лебовера рассматривал Гальена, о чем-то размышляя, потом проговорил:
– Полуобнаженная красавица хороша только при условии открытого влечения. Определенного мужчины к определенной женщине. А мы сейчас не говорим о непосредственном влечении. Скорее, об обстановке, где присутствует плотская страсть, где она растворена в воздухе, но не реализована.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115