Капли пива стекали на его лоб, попадали на губы. Элизахар машинально облизывал их, и пиво казалось ему горьким, как хина.
– Эй, вы! – Ренье возмущенно повернулся к старику. – Что вы себе позволяете?
Темнота не отвечала.
Ренье схватил Элизахара за руку.
– Кто он такой, этот старикан? Почему так поступает с вами? А вы – почему вы ему позволяете?..
Элизахар молчал.
Ренье тряхнул его за плечо.
– Вы его знаете? Кто он такой?
– Подойдите к нему, – прошептал Элизахар, обращая на Ренье странный взгляд. Не то испуганный, не то умоляющий. – Прошу вас, подойдите к нему. Попробуйте взять его за руку и привести к нам.
Ренье молча полез из-за стола, но когда он оказался в углу, никакого старика там уже не было и в помине...
– ...Вот, собственно, и все, – сообщил Ренье брату, отчаянно зевая. Он вдруг понял, что смертельно устал и хочет только одного: спать.
Но теперь уже Эмери тормошил его:
– Что значит – «все»? Так кто же, в конце концов, был этот старик?
– Не знаю.
– Тебе показалось, что Элизахар узнал его?
– Ничего мне не показалось. Давай поговорим обо всем этом завтра, хорошо?
Эмери еще несколько раз тряхнул Ренье, но безрезультатно – тот уже крепко спал.
Эмери всегда завидовал умению младшего братца засыпать быстро и при любых обстоятельствах – в шуме, на неудобной постели, после тревог и волнений. Сам Эмери редко погружался в сон вот так, сразу, подобно юному зверьку: перед тем, как утонуть в небытии, он подолгу перебирал в памяти события минувшего дня, останавливаясь то на одном, то на другом, и последним, что он обычно слышал, была тихая музыка, в которую преобразовывалась главная музыкальная тема дня.
Особенно же позавидовал Эмери своему брату наутро, когда ни свет ни заря их разбудил человек по имени Фоллон. Это был доверенный слуга и неизменный посланец их дяди, господина Адобекка.
Если говорить совсем точно, господин Адобекк приходился молодым людям не дядей, а двоюродным дедушкой. Он был младшим братом их бабки, госпожи Ронуэн.
Адобекк слыл человеком эксцентричным и вместе с тем могущественным. По слухам, много лет назад ее величество правящая королева оказала ему честь и взяла в свою постель. Королева неизменно окружала себя фаворитами, однако о том, кто на самом деле является ее любовником – и наличествуют ли таковые в действительности или же все разговоры о пылкой страстности ее величества не имеют под собой основания, – этого не знал никто. Те, кто, возможно, побывал в ее объятиях, упорно молчали.
Сейчас господин Адобекк служил королевской семье в качестве главного конюшего. Много веков эта придворная должность оставалась сугубо мирной; однако в случае войны именно главный королевский конюший должен будет возглавить гвардию и заменить королеву на поле боя в качестве полководца.
В родовом замке своей семьи господин Адобекк появлялся довольно редко, хотя о нем почти постоянно велись разговоры. Вообще дядя Адобекк был персоной загадочной и всегда живо волновал воображение братьев. Родственник, занимающий столь важный пост при дворе, представлялся им чем-то вроде персонального божества, принадлежащего семье.
Сам замок считался собственностью госпожи Ронуэн, бабушки. После ее смерти он перейдет к Эмери (о будущем Ренье никогда не говорили с такой определенностью, хотя бастард не сомневался в том, что семья не позволит ему пропасть и позаботится о нем так же тщательно, как и о законном отпрыске). Господин Адобекк владел несколькими деревнями. Всеми делами на землях Адобекка ворочали управляющие. Адобекк не сомневался в том, что эти наемные господа – сущие жулики; однако приехать в деревни и разобраться самолично, что там и к чему, дядюшке было недосуг.
«Я даже представить себе боюсь, что из такой поездки может выйти, – признавался он старшей сестре при ее муже и внучатых племянниках. – У меня мороз по коже при одной только мысли об этом! Как подумаю: набегут крестьяне, начнут тайком друг от друга жаловаться – на управляющего, на налоги, на соседа, который потравил их посевы, на непогоду, на неудачное замужество дочки... Хоть сразу садись на лошадь да давай деру! А неурожаи? Мне лучше простить им все эти неустройки... как это называется? Неустойки по платежам. В общем, как-то так. Недостачи, в общем. Да, лучше простить недостачи, чем разбираться, кто в чем провинился. А старосты, а управляющие? Вечно лезут с этими списками: тех высечь, этим потребно вспомоществование... Пусть уж делают, что хотят, а мне денег хватает».
Денег дядюшке действительно хватало, поэтому он и баловал племянников: время от времени присылал к ним Фоллона с увесистым мешочком. Фоллон являлся всегда важный-преважный, с таким видом, будто выполняет чрезвычайно серьезную миссию. Будто от этой миссии зависит благосостояние Королевства.
По непонятной причине Фоллон избирал для своих появлений самое неудачное время: например, через час после рассвета. Он не вступал с молодыми господами в длительные беседы, разве что господин Адобекк приказал ему что-нибудь у них выяснить. Оставлял деньги, письма, иногда – новые нотные тетради для Эмери или швейные нитки модных цветов для Ренье, который, как и многие мужчины в Королевстве, увлекался вышивкой. А затем отбывал, безупречно вышколенный слуга, и братья тотчас забывали о Фоллоне – до следующего раза.
Ренье проснулся от того, что старший брат легонько постукивает кувшином с холодной водой его по лбу.
– Ты что?! – Ренье дернулся, вскочил и вышиб лбом кувшин из руки Эмери.
Холодная вода плеснула в широком горлышке – влево-вправо – и окатила теплую со сна щеку Ренье.
– Ой, за шиворот!.. – вскрикнул он. – Ты с ума сошел?
– Приехал Фоллон, – сказал Эмери. – Привез письма.
Ренье сел в постели, обтер лицо о подушку, вздохнул.
– Ты – отвратительный, безжалостный, злобный... – Он подумал немного и построил обвинение чуть иначе: – В школе палачей ты был бы на лучшем счету.
– Рад это слышать, – сказал Эмери. – Потому что ты – отвратительный эгоист. Желаешь спать, когда твоего превосходного старшего брата беспощадно разбудили и, не ведая к нему сострадания, вручили очередной баул с деньгами.
Ренье вздохнул. Эмери вздохнул. И день начался – по меньшей мере на три часа раньше, чем они рассчитывали.
Кроме денег, Фоллон привез обстоятельное письмо от Адобекка.
«Как есть вы – бессовестные юные бездельники, которые дурно изучают курс истории и ничего не ведают об экономике Королевства, вынужден писать вам о вещах, которых и сам избегал многие годы, – так начиналось послание дядюшки. – Я имею в виду все эти сложности сельского хозяйства, вникать в которые человеку благородного происхождения совершенно незачем.
Постараюсь быть кратким. Плодородие нашей земли всецело зависит от ритуала, проводимого ежегодно на празднике в столице (надеюсь, вы помните, как когда-то мы с вами ездили туда, к великому негодованию вашей почтенной бабушки!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
– Эй, вы! – Ренье возмущенно повернулся к старику. – Что вы себе позволяете?
Темнота не отвечала.
Ренье схватил Элизахара за руку.
– Кто он такой, этот старикан? Почему так поступает с вами? А вы – почему вы ему позволяете?..
Элизахар молчал.
Ренье тряхнул его за плечо.
– Вы его знаете? Кто он такой?
– Подойдите к нему, – прошептал Элизахар, обращая на Ренье странный взгляд. Не то испуганный, не то умоляющий. – Прошу вас, подойдите к нему. Попробуйте взять его за руку и привести к нам.
Ренье молча полез из-за стола, но когда он оказался в углу, никакого старика там уже не было и в помине...
– ...Вот, собственно, и все, – сообщил Ренье брату, отчаянно зевая. Он вдруг понял, что смертельно устал и хочет только одного: спать.
Но теперь уже Эмери тормошил его:
– Что значит – «все»? Так кто же, в конце концов, был этот старик?
– Не знаю.
– Тебе показалось, что Элизахар узнал его?
– Ничего мне не показалось. Давай поговорим обо всем этом завтра, хорошо?
Эмери еще несколько раз тряхнул Ренье, но безрезультатно – тот уже крепко спал.
Эмери всегда завидовал умению младшего братца засыпать быстро и при любых обстоятельствах – в шуме, на неудобной постели, после тревог и волнений. Сам Эмери редко погружался в сон вот так, сразу, подобно юному зверьку: перед тем, как утонуть в небытии, он подолгу перебирал в памяти события минувшего дня, останавливаясь то на одном, то на другом, и последним, что он обычно слышал, была тихая музыка, в которую преобразовывалась главная музыкальная тема дня.
Особенно же позавидовал Эмери своему брату наутро, когда ни свет ни заря их разбудил человек по имени Фоллон. Это был доверенный слуга и неизменный посланец их дяди, господина Адобекка.
Если говорить совсем точно, господин Адобекк приходился молодым людям не дядей, а двоюродным дедушкой. Он был младшим братом их бабки, госпожи Ронуэн.
Адобекк слыл человеком эксцентричным и вместе с тем могущественным. По слухам, много лет назад ее величество правящая королева оказала ему честь и взяла в свою постель. Королева неизменно окружала себя фаворитами, однако о том, кто на самом деле является ее любовником – и наличествуют ли таковые в действительности или же все разговоры о пылкой страстности ее величества не имеют под собой основания, – этого не знал никто. Те, кто, возможно, побывал в ее объятиях, упорно молчали.
Сейчас господин Адобекк служил королевской семье в качестве главного конюшего. Много веков эта придворная должность оставалась сугубо мирной; однако в случае войны именно главный королевский конюший должен будет возглавить гвардию и заменить королеву на поле боя в качестве полководца.
В родовом замке своей семьи господин Адобекк появлялся довольно редко, хотя о нем почти постоянно велись разговоры. Вообще дядя Адобекк был персоной загадочной и всегда живо волновал воображение братьев. Родственник, занимающий столь важный пост при дворе, представлялся им чем-то вроде персонального божества, принадлежащего семье.
Сам замок считался собственностью госпожи Ронуэн, бабушки. После ее смерти он перейдет к Эмери (о будущем Ренье никогда не говорили с такой определенностью, хотя бастард не сомневался в том, что семья не позволит ему пропасть и позаботится о нем так же тщательно, как и о законном отпрыске). Господин Адобекк владел несколькими деревнями. Всеми делами на землях Адобекка ворочали управляющие. Адобекк не сомневался в том, что эти наемные господа – сущие жулики; однако приехать в деревни и разобраться самолично, что там и к чему, дядюшке было недосуг.
«Я даже представить себе боюсь, что из такой поездки может выйти, – признавался он старшей сестре при ее муже и внучатых племянниках. – У меня мороз по коже при одной только мысли об этом! Как подумаю: набегут крестьяне, начнут тайком друг от друга жаловаться – на управляющего, на налоги, на соседа, который потравил их посевы, на непогоду, на неудачное замужество дочки... Хоть сразу садись на лошадь да давай деру! А неурожаи? Мне лучше простить им все эти неустройки... как это называется? Неустойки по платежам. В общем, как-то так. Недостачи, в общем. Да, лучше простить недостачи, чем разбираться, кто в чем провинился. А старосты, а управляющие? Вечно лезут с этими списками: тех высечь, этим потребно вспомоществование... Пусть уж делают, что хотят, а мне денег хватает».
Денег дядюшке действительно хватало, поэтому он и баловал племянников: время от времени присылал к ним Фоллона с увесистым мешочком. Фоллон являлся всегда важный-преважный, с таким видом, будто выполняет чрезвычайно серьезную миссию. Будто от этой миссии зависит благосостояние Королевства.
По непонятной причине Фоллон избирал для своих появлений самое неудачное время: например, через час после рассвета. Он не вступал с молодыми господами в длительные беседы, разве что господин Адобекк приказал ему что-нибудь у них выяснить. Оставлял деньги, письма, иногда – новые нотные тетради для Эмери или швейные нитки модных цветов для Ренье, который, как и многие мужчины в Королевстве, увлекался вышивкой. А затем отбывал, безупречно вышколенный слуга, и братья тотчас забывали о Фоллоне – до следующего раза.
Ренье проснулся от того, что старший брат легонько постукивает кувшином с холодной водой его по лбу.
– Ты что?! – Ренье дернулся, вскочил и вышиб лбом кувшин из руки Эмери.
Холодная вода плеснула в широком горлышке – влево-вправо – и окатила теплую со сна щеку Ренье.
– Ой, за шиворот!.. – вскрикнул он. – Ты с ума сошел?
– Приехал Фоллон, – сказал Эмери. – Привез письма.
Ренье сел в постели, обтер лицо о подушку, вздохнул.
– Ты – отвратительный, безжалостный, злобный... – Он подумал немного и построил обвинение чуть иначе: – В школе палачей ты был бы на лучшем счету.
– Рад это слышать, – сказал Эмери. – Потому что ты – отвратительный эгоист. Желаешь спать, когда твоего превосходного старшего брата беспощадно разбудили и, не ведая к нему сострадания, вручили очередной баул с деньгами.
Ренье вздохнул. Эмери вздохнул. И день начался – по меньшей мере на три часа раньше, чем они рассчитывали.
Кроме денег, Фоллон привез обстоятельное письмо от Адобекка.
«Как есть вы – бессовестные юные бездельники, которые дурно изучают курс истории и ничего не ведают об экономике Королевства, вынужден писать вам о вещах, которых и сам избегал многие годы, – так начиналось послание дядюшки. – Я имею в виду все эти сложности сельского хозяйства, вникать в которые человеку благородного происхождения совершенно незачем.
Постараюсь быть кратким. Плодородие нашей земли всецело зависит от ритуала, проводимого ежегодно на празднике в столице (надеюсь, вы помните, как когда-то мы с вами ездили туда, к великому негодованию вашей почтенной бабушки!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115