— Давно ли ты тут, Гектор?
— С четверть часа и в этот промежуток времени здесь ничего не происходило.
Серрано шепотом позвал Прима.
— Там у боковой стены стоит Топете, — сказал он ему, — пойдем скорее, ночь как раз благоприятствует нашему предприятию.
Вскоре все три друга соединились.
— Вот веревочная лестница и кляпы, — сказал Топете, кладя на землю у стены принесенные им предметы — у каждого из нас есть кинжал, итак, не будем больше медлить. Мне только нужно вам сообщить еще одну вещь: пока я искал самое удобное место в стене, какой-то человек, как бы показывая мне дорогу, перескочил через это самое место в монастырский сад.
— Это, должно быть, был какой-нибудь влюбленный монах, который слишком долго просидел у своей сеньоры, — сказал Прим, — но все-таки будем осторожны. Ты ничего больше не слыхал после того?
— Ничего больше не слыхал и не видел. Кто же из нас, господа, полезет? — спросил Топете, прикрепляя без труда, посредством крюков, веревочную лестницу на самый верх стены.
— Зачем ты это спрашиваешь? Ведь ты знаешь, что жребий пал на долю Серрано и на мою. Ты же останешься здесь и, когда мы сделаем тебе знак, придешь к нам на помощь, возьмешь Энрику и будешь заботиться о том, чтобы никто нас не беспокоил, — сказал Прим своему другу-великану, которому очень хотелось испробовать свои силы на дверях и на палачах Санта Мадре.
Между тем Франциско Серрано взбирался по крепкой веревочной лестнице и дошел почти до конца ее, как вдруг какой-то человек, отойдя от стены, у которой он стоял плотно прижавшись и мог услышать весь разговор друзей, бросился в кусты монастырского сада. Серрано не видел его, потому что было слишком темно, он только слышал легкий шум, но не обратил на него внимания.
Он перебрался через крутую стену и ждал только Прима, чтобы спустить веревочную лестницу во внутреннюю сторону.
— Дай Бог нам успеха! — прошептал дон Жуан, приблизившись к Франциско. — Теперь проникнем в знаменитый сад Санта Мадре.
Друзья опустились без труда на мягкую, сырую землю.
Прим в этот же самый день имел возможность получить от короля, не возбудив подозрения, некоторые сведения о дворце инквизиции, и потому он шел осторожно мимо кустов, между пиний и миндальных деревьев. Франциско шел за ним, держа кляпы наготове.
Они приблизились к широким каменным ступеням, ведшим к входу во дворец. Средняя дверь была отперта, а мы знаем, что она вела в комнаты патеров, — следовательно, они еще не расходились. Прим отворил дверь тихо и осторожно, как вдруг чья-то рука схватила его.
Темнота и неожиданность этого нападения заставили храброго, готового на все товарища Серрано, отступить на несколько шагов, — он чувствовал, как невидимая вражеская рука обхватила его горло.
— Ого! — проворчал он и, не теряя ни секунды, бросился на стоявшего за дверьми врага.
Серрано, увидев, что Прим попал в схватку, сбросил с себя плащ, чтобы освободить руки, но когда он пришел на помощь к своему другу, тот уже успел овладеть своим противником и так крепко сжал его губы, что Франциско оставалось только всадить ему в рот кляп и связать руки и ноги.
— Это тюремщик, — проговорил Прим, — нам нужно прежде всего завладеть ключами.
Удивленный монах никак не думал, когда напал на вошедших, что он имеет дело с чужими, потому что никто не мог проникнуть в монастырь, не сказав предварительно у ворот своего имени, — и вдруг он увидел себя во власти двух посторонних мужчин, против силы которых он ничего не мог сделать, — и вдобавок еще тесный кляп не позволял ему звать на помощь.
Он только смотрел глазами, сверкавшими яростью, как победители его сняли с него ключи, отнесли его за колонну и зажгли потайной фонарь, с помощью которого они могли найти вход в подземелья. Не было никакого сомнения, что Энрику заключили в одну из подземных келий, и потому они осторожно спускались, освещая мокрые стены Санта Мадре.
Когда помощники палача, положив несчастную женщину на гнилую солому, вышли из кельи, Энрика пришла в себя после всех ужасов, испытанных ею в последний час, — она вздохнула свободнее, когда увидела себя одну и избавленную от прикосновения к ней отвратительных слуг. Она стала на колени и молилась, — долго стояла она с распростертыми к небу руками, на сыром полу своей темницы. Вдруг ее оторвали от молитвы жалобные звуки, до того потрясающие душу, что она встала и крепко прижала руки к своему лицу. Страдальческие вздохи повторились, и Энрика повернулась в ту сторону, откуда они раздавались, но темнота и толстые стены, окружавшие ее, препятствовали ее невольному намерению пойти туда, откуда шли эти ужасные звуки.
Она различила, однако, что это была женщина, испытывавшая страшные мучения. Стоны несчастной как бы пробудили от глубокого сна всех остальных невольных обитателей мрачного подземелья — со всех сторон послышались стоны, плач и вздохи страдальцев.
Энрика осмотрелась по сторонам и ничего не смогла различить в окружавшей ее темноте. По ее телу пробежал трепет ужаса — глаза расширились, зубы невольно застучали как в лихорадке, она протянула руки, как будто хотела оттолкнуть от себя эти страдальческие звуки, которые были в состоянии свести ее с ума.
И действительно, всякий, кто был заключен в этих комнатах, почти вскоре сходил с ума от страха, внушаемого местом, которого не может описать ни одно перо. ,
Тихо и боязливо подошла несчастная к своей соломенной постели и скорчившись села около нее на сырой пол. Могильный воздух окружал ее, холодный пот выступал на лбу, она не смела дышать и широко раскрытыми глазами смотрела в непроницаемую темноту, откуда со всех сторон раздавались ужасные стоны тех, кто не умер под пыткой.
Минуты показались Энрике часами — все ее члены дрожали от отчаяния, она призывала смерть, которая, конечно, была бы для нее благодеянием. Вдруг лихорадочно прислушивавшейся Энрике показалось, что кто-то тихими шагами приближается к ней по одному из подземных ходов. Она пришла в ужас, что это опять сыщики, что настал и ее черед испытывать все мучения, после которых несчастные жертвы издавали столь тяжкие стоны.
Энрика не ошиблась: шаги приближались к той части отвратительного подземелья, в которой находилась ее келья, и она увидела слабый свет через узкую как волос щель своей двери. Энрика стала про себя горячо молиться, она предавала свою душу в руки Божьей Матери, она молила ее за своего пропавшего ребенка и за Франциско, которого она одного любила на земле, для которого она и жила.
Вдруг раздался как Божий голос тихий, приглушенный зов, который подходил все ближе и ближе; она вскочила и стала прислушиваться.
— Энрика, находишься ли ты в одной из этих келий? — спросил тихий голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185