Старый Вермудес услыхал шум, производимый ударами весел, и крик маленькой Марии. Он взял с собой одного из слуг, чтобы с помощью факела узнать, что происходит на его берегу. Одноглазая старуха старалась скрыться, но волны унесли лодочку с быстротой молнии.
Вермудес увидел, что какая-то женщина пробирается вдоль низкого строения, и потому, взяв факел из рук слуги, он велел ему догнать женщину и узнать, кто она такая.
Отцовский дом, из которого Мария Непардо была выгнана с проклятием, был ей отлично знаком. Она знала в нем и во дворе его каждый угол, каждый поворот. И потому она пробежала как можно скорее мимо дома, чтобы достигнуть ворот изгороди. Но она слышала уже, как к ней приближался слуга, и решила, если он ее поймает, не давать ребенка в руки палача, не оставлять маленькой Марии в этом проклятом доме.
— Но кто осмелится отнять у меня ребенка, — подумала она вдруг и мужественно решилась обернуться навстречу своему преследователю и приближавшемуся Вермудесу.
Чтобы лучше рассмотреть сгорбленную женщину, глаз которой сверкал молнией, палач приблизил факел к ее лицу и вдруг побледнел — он в первый раз увидел Марию Непардо после ужасного наказания, совершенного им над ней.
При борьбе с бурей и волнами одноглазая старуха не заметила, как потеряла черную повязку со своего выжженного глаза, ее редкие седые волосы дико развевались ветром вокруг головы, и лицо ее, освещенное красным отблеском факела, имело такое страшное выражение, что всякий, кто бы не знал Марии Непардо, принял бы ее в эту минуту за исчадие ада.
Вермудес посмотрел сперва на пустую впадину ее глаза, потом увидел, что старая обитательница острова несла на руках ребенка. Сейчас же пришло ему в голову, что правы те люди, которые называли его сестру детоубийцей, что Мария Непардо, которая родилась с ним от одной матери, осталась такой же отвратительной гиеной, какой была прежде.
Старым Вермудесом овладел страшный гнев, когда он подумал, что его сестра, которая занимается убиением младенцев, также обрекла на смерть и этого ребенка, покоившегося на ее руках, дикий крик которого достиг его слуха.
Старый Вермудес содрогнулся при этой мысли.
— Отвратительная гиена! — воскликнул он. — Неужели еще не утихла в тебе жажда крови? Неужели мне суждено встретить тебя с новой жертвой? Теперь ты отправишься в ту комнату, где должна будешь сознаться в том, что ты хотела сделать с этим ребенком.
— Отвести ее в дом! — приказал он слуге, указывая на Марию Непардо и ставя ребенка на землю.
— Несчастный, не хочешь ли ты у меня похитить мой последний глаз, который был спасен только случаем? Небо накажет тебя!
— Оно бы меня наказало, если бы я тебя отпустил с этим ребенком, не узнав прежде твоих намерений на его счет. Неужели ты думаешь, убийца, что до нас в Прадо Вермудес не дошла твоя отвратительная слава? Убирайся туда, где ты должна будешь сознаться.
Слуга запер сестру палача в низкую освещенную тусклой лампой комнату, которая была ей слишком хорошо знакома.
Поставив ребенка на землю, Вермудес сам пошел помогать слуге справиться с Марией Непардо. Через несколько минут она очутилась в одной из комнат палача, возле той самой плахи, к которой ее привязали, когда родной брат ослепил ее.
— Чего ты требуешь, чудовище? Отдай мне ребенка, с которым ты меня разлучил, которого ты украл у меня, это единственное существо, любящее меня и любимое мной.
— Лицемерка! Мы знаем твои отвратительные намерения, ты хотела убить ребенка!
— Клянусь именем Пресвятой Девы, что я не хотела этого сделать.
— Докажи свою невинность, ты под большим подозрением.
— Ну так, разбойник, приведи сам ребенка и спроси его! Если девочка убежит, если она отвернется от меня, чтобы искать у тебя защиты, то привяжи меня вторично к этой плахе, я тогда дам тебе на то право.
— Ребенок не уйдет от тебя ко мне, потому что будет тебя бояться.
— Будь проклято малейшее движение моей руки, малейший знак моего глаза, малейшее слово, которым бы я хотела приманить ее. Когда ты приведешь ее, девочка сама весело и с любовью бросится ко мне, как к своей матери, она радостно протянет ко мне свои ручки, без всякого принуждения, а с настоящей, искренней любовью. Может ли так поступить ребенок, над которым висела моя рука? Может ли он так поступить, когда его мучает страх, когда он видит свою мучительницу связанной и которую он может разом уничтожить, сказав всю правду.
Вермудес задумался. Предложение одноглазой, казалось, поколебало его, но он был так недоверчив к ней, что боялся, не имеет ли она какое-нибудь тайное намерение посредством своего предложения надуть его.
— Стереги эту женщину! — приказал палач слуге и вышел, чтобы привести ребенка, которого он оставил во дворе.
Ночь была темная и бурная. Вермудес стал искать девочку, но труды его были напрасны — ребенка нигде не было. Озабоченный Вермудес звал его громким голосом, но никакого ответа не последовало.
Он поспешил вернуться в низкое строение, в котором находились слуги и одноглазая старуха, и приказал им скорее идти на помощь, чтобы отыскать ребенка.
Если Вермудес до сих пор сомневался в словах своей сестры, то в эту минуту, когда на ее отвратительно безобразном лице появился смертельный испуг, он должен был убедиться в том, что Мария Непардо говорила правду.
— Что ты говоришь, несчастный? — воскликнула она в отчаянии. — Ты не нашел ребенка? Зачем оторвал ты его от моего сердца? Мария, моя Мария, где ты? — кричала она, и между тем как Вермудес выходил с факелом в руках, она схватила висевший над плахой тусклый фонарь и сама отправилась отыскивать ребенка, которого она любила больше всего на свете.
Буря и дождь вскоре погасили факел палача, так что он и слуга его должны были искать ощупью. Одноглазая старуха, согнувшись почти до земли, с фонарем в руках, бродила вокруг темного двора и представляла собой страшное зрелище. Ее седые волосы развевались ветром, тусклый свет фонаря бросал красный, таинственный свет на покрытое морщинами лицо, на котором выступали беспокойно сверкающий глаз и черная отвратительная впадина.
— Мария! — громко кричала она по временам своим хриплым голосом. — Нет моей Марии, кто взял моего ребенка?
Но как поиски, так и крики были тщетны. Не осталось ни одного местечка страшного двора, которое бы они не обшарили. Мария Непардо повсюду искала ребенка: и между окровавленными досками, и между повозками, и между плахами — все думая, что она, может быть, спряталась от Вермудеса, потому что ребенок, хотя и трехлетний еще, а все понимал и мог его бояться.
Когда одноглазая старуха дошла до забора и до ворот, которые вели в Прадо Вермудес и были отворены настежь, ею овладела непреодолимая ярость — она задрожала всем телом и была бы в состоянии собственными руками задушить своего родного брата, старика Вермудеса, который похитил у нее ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185