Да уж. Возможно, мне до сего момента и грозил отъезд крыши, коль скоро я потерял самое дорогое, что имел, — веру в собственные силы. Рядом ведь никого не было. Наверное, Риманец был прав, когда сетовал на то, что был создан человек — самое злое и порочное существо на Земле. По сути дела, я был никому из знакомых не нужен. Как каждый из нас любит кичиться тем, что он есмь? А посмотришь — сплошное вранье и лицемерие. Порок и нравственный разврат совратили с прекрасного, чистого пути святых. Где та чистота, та любовь, то милосердие, коему в храмах учат священники, порою сами мало верящие в то, что они проповедуют? Мода на веру в Бога — это всего лишь мода. Кинь достаточно громкий клич, провозгласи новый путь, — и многие бросятся за тобой, сломя голову. Ведь самое главное — это не отстать от моды. Ангелы возмущены могуществом человека, который готов сделать всё возможное, но постичь священную тайну бытия, тайну, которая через тысячу лет испугает самых здравомыслящих и наполнит леденящим ужасом души всех смертных. Человек — маленькое злобное насекомое средь бесконечных мириад великолепных сфер. И это насекомое еще смеет надеяться постичь истину, кичась своим знанием?..» Мысль появилась, но телефонный звонок прервал ее. Виталий быстро соскочил с дивана и, подойдя к аппарату, снял трубку.
— Да, слушаю, — успел произнести он и в тот же момент услышал голос, слишком знакомый, чтобы не узнать его:
— Виталька! привет! Как дела?
— Наташа? — Сердечко Серебрякова екнуло, он с тоской вспомнил лицо возлюбленной. — Что-то случилось? — «Что я говорю!», — подумал он.
— Найдешь минутку для меня?
— Пожалуйста. — Что-то случилось с головой, Виталий медленно соображал, что же ответить. — Только...
— Приезжай ко мне! — Столько веселья было в голосе! — Согласен?
— Я, право же... — начал было Серебряков, а в голове промелькнуло; «Что же ты медлишь! Говори! Соглашайся! Что стало с твоим чересчур активным языком?» Наконец Виталий произнес: — Ладно, приеду. А что нужно?
— Узнаешь. Жду.
Пошли гудки отбоя, Виталий положил трубку и усмехнулся. «Вот неугомонный характер! Какая идея родилась в этой прелестной головке? Какого дьявола я ей нужен? Хочет осчастливить меня какой-нибудь новостью. Я ей что, кладезь советов? Мне бы дали совет, как вести себя. Может она помирилась с Мишкой? Ну, нет — он теперь ее за милю обходить будет. Тогда что же? Нет, нет, здесь логикой ничего не сделаешь. Рядом с этой особой логика теряет цвет и блекнет. Так, вот что — сегодня или никогда! Узнаю только, что она от меня хочет и наконец скажу то, на что давно никак не решался».
— Итак, решено!
«Если сие отдалит ее от меня, буду знать, — на этом фронте не ожидает победа. И избавлю таким образом себя от дальнейших попыток. Если потеряю ее дружбу, то почти ничего не изменится. Я всегда один. Одиночество направляет меня на мой путь. Однако у меня появились друзья. Еще бы — самое ненавистное существо признало во мне сына! Как я могу говорить, что одинок?.. Но, Наташа… Четыре года прошли с тех пор, как я влюбился. Лучший друг, как она мне однажды сказала. Друг... Какая к черту дружба может быть между парнем и девушкой без какого-нибудь чувства, хотя бы отдаленно похожего на любовь, с чьей-либо стороны? А может быть она любит и сегодня сообщит мне это?»
— Дурак! — воскликнул Виталий в пустоте. «Уж кого она и выберет, так это будет куда более способный к действию человек, чем ты! Если она отвергнет мои чувства, это избавит меня от дальнейших попыток. Я навсегда с ней расстанусь. Хватит неопределенностей!»
И с такими вот нерадостными мыслями наш герой стал собираться.
«Может быть спрошу совета у Леонарда? Нет. Эту проблему я должен решить без чьей-либо помощи. Вполне способен на это сам».
И щелкнул замок в двери, — это Виталий покинул квартиру.
* * *
В три часа пополудни в зале квартиры № 49 тридцать третьего дома по улице Мориса Тореза находились за столом двое: Леонард и Гебриел. Леонард по обыкновению своему пил вино, ел жареное мясо и размышлял о чем-то своем. Неизменная почти тень грусти лежала на его прекрасном челе. Барон рассматривал блестящее стальное лезвие старинного кинжала, рукоять коего украшали рубины. Свет от множества свечей отражался от зеркальной поверхности и граней камней цвета крови, разбрасывая блики по всей комнате.
Наконец граф откинулся в кресле и решительно произнес:
— Вот что, барон. Сдается мне — мы недооценили возможности Осиела. Как мне кажется, он принялся за нас со всем рвением.
— Самое страшное то, что Осиел перечит законам бытия, — заговорил на это Гебриел. — Он вырывает души из их пристанища и воскрешает мертвых. Хаос начнется, если не остановить его.
Тихий свист оповестил о прибытии Виконта. Тот вышел из зеркала и отсалютовал графу и барону.
— Желаю здравствовать!
— Ну? — сказал Леонард, — говори.
— Плохие новости, сир. Сбединский убит. В его квартире — милиция. Оживленный Свинцовым труп напал на него.
— А Козлов? — воскликнул барон, — что он делал?
— Козлов был у Олега Геннадьевича. Но Осиел всё это предвидел. Его воскресший труп стал вновь тем, кем был, благодаря именно разговору со Сбединским Козлова. Но в дело вмешался сам Осиел. Он застрелил Сбединского и вложил пистолет в руку трупу.
Де ла Вурд подошел к столу и залпом выпил бокал вина. Рядом с Виконтом соткался из воздуха Козлов.
— Ипполит, — обратился ко вновь прибывшему Леонард, — мой сын дома?
Козлов, явно расстроенный, ответил:
— Нет. Направляется в общежитие. Свидание, сир.
У барона отвисла челюсть.
— Он не должен туда идти! Ни в коем случае! — Гебриел сказал это громко, почти раздраженно.
Леонард окинул взглядом своих подопечных.
— Оба отправляйтесь туда. Торцовой через двадцать минут в общежитие быть не должно! Сведите их в другом месте. Только это должно обстоять для обоих неожиданно, — приказал Леонард.
— Да, сир, — сказал Ипполит.
— Слушаюсь, сир, — в тон ему произнес де ла Вурд, и слуги Сатаны пропали.
* * *
В четверть четвертого сего дня, когда уставшее солнце собиралось закатиться за горизонт, когда температура воздуха упала градуса на четыре, около метро «Победа» появился престранный гражданин в пальто и шапке из искусственного меха. На бледном маленьком лице, и без того безобразном, имелись очки в роговой оправе. Кожа лица была бледная, маленький нос вряд ли мог служить достойной опорой для очков, которые держались главным образом за счет маленьких же ушей. Рот был также детским; казалось, что этот рот совсем не имеет губ — просто разрез на лице. Кроме того, правую щеку украшал причудливый шрам. Руки были худыми. Сухие длинные пальцы правой руки держали маленький чемоданчик. В другой руке имелась черная трость с резиновым наконечником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87