Сторож ничего не помнит. Он едва смог произнести свою фамилию. По его словам выходит, что Свинцов появился перед ним, когда он пил чай, ткнул пальцем в лоб, и после этого Лавров ничего не помнит. Привели его в чувство врачи «скорой».
— Хорошо — копии остались. Странно, что последние три дня были сравнительно спокойными, если не считать гибели Степашина и его сына. А как там Семечкина?
— Не пожелала выехать в город. И вообще интересно то, что она говорит: «Если эти люди хотят попользоваться моей квартирой, то пусть. Я вмешиваться не буду». Муж ее опять пропал. Его последний раз видели около ларька, где он купил две бутылки водки. Одну нашли разбитой на площадке его подъезда, а вторая пустая стоит у него в кухне. — Просвиркин подошел к двери.
— Ну что ж, до свидания, Иннокентий Алексеевич, — попрощался Сидоренко. — Надеюсь, до утра ничего не произойдет. Этот понедельник был спокойным.
— Сплюньте, товарищ майор, — суеверно произнес атеист Просвиркин, но товарищ майор не сплюнул; лишь его губы растянулись в какой-то невеселой, вымученной улыбке.
Старые часы, стоявшие в углу кабинета, пробили десять раз. Иннокентий Алексеевич Просвиркин дождался последнего удара, потом произнес:
— До завтра. — И вышел из кабинета.
— Полковник требует отчет, — пробурчал себе под нос майор, — и будь я проклят, если, написав его, смогу хоть что-то логично объяснить! Восемнадцать смертей — черт бы побрал этот город!
Вряд ли майору милиции Леониду Васильевичу Сидоренко могло придти в его разрываемую каждый день со дня приезда в Самару болями голову, что именно это восклицание, а не те слова, которые он намеревался произнести перед полковником в среду, является объяснением всех сумасшедших происшествий. Впрочем, у майора родятся сегодня ночью кое-какие подозрения на счет сих необычных событий, но только эти подозрения подозрениями и останутся. Однако — всё по порядку.
* * *
Иннокентий Алексеевич отпер дверь своей квартиры и тут же услышал бормотания. Освободившись от верхней одежды, капитан милиции шагнул в кухню. Взору его предстала весьма живописная картина: Ирина Александровна стояла на коленях перед иконой и усердно молилась. Когда она поняла, что не одна в квартире, то быстро поднялась, чего с нею никогда не было, так как муж для нее обыкновенно был немногим более материален, чем пустота.
— А, это ты, — бросила, как ни в чем не бывало, Ирина Александровна. — Как на работе?
Сказать, что Просвиркин был удивлен отсутствию неудовольствия со стороны супруги, — значит — не сказать ничего. Проще говоря, он застыл в изумлении.
— Язык проглотил? — опять спросила жена.
— Что с тобой? — получила она в ответ.
— Со мной? Ничего.
Надобно отметить, что в сей памятный для Иннокентия Алексеевича вечер Ирина Александровна прильнула к нему со всей своей нежностью, а не сторонилась, как раньше, словно прокаженного.
Просвиркин не знал, что подействовало так благотворно на его супругу. Обыкновенно, когда он возвращался поздно, Ирина Александровна поднимала скандал, а сейчас же она снизошла до дружеского разговора. Иннокентий Алексеевич не мог найти никакого объяснения поведению супруги. Он хорошо помнил, как она утром его отчитала из-за того, что пепельница оказалась не там, где ей полагается быть. Иннокентий Алексеевич просто взорвался и выложил своей благоверной супруге всё, что он о ней думает. Столько всего накопилось в его душе, и он изливал это своим громовым голосом добрых пятнадцать минут. А в довершении ко всему добавил: если она будет продолжать в том же духе, то он пошлет ее к черту, и только выиграет на этом. Из-за скандала он опаздывал на работу и указал на сей факт жене. А днем это событие выветрилось из его головы, стоило ему окунуться в дела. И только теперь до него дошло, что именно утренняя встряска подействовала на Ирину так благотворно.
— Будешь ужинать? — кротким голоском спросила супруга. Просвиркин же про себя усмехнулся, но никоим образом не выдал сего, ответив:
— Да, что там у нас? — Он решил принять за должное изменения, кои произошли с его неистовой половиной.
Гречневая каша с великолепно приготовленным мясным подливом пришлась как нельзя кстати. Только теперь Иннокентий Алексеевич понял, как он голоден. Просвиркин только теперь ощутил, что у него есть жена, а не злобный критик всех его действий. Когда он наелся, Ирина Александровна достала из холодильника, ни много ни мало, — бутылку коньяку.
— Что празднуем? — вырвалось у капитана.
— Ничего, — был ответ. — Хорошее настроение.
Заиграла трель телефона на холодильнике. Ирина Александровна взяла трубку и произнесла:
— Алло… Да, здесь, но он ужинает… Срочно? Кеш, тебя, — Протянула телефон Просвиркину.
«Кеша» даже поперхнулся от подобной фамильярности; так ласково его жена называла только в дни их безрассудной молодости, когда они были еще молодыми и глупыми, глупыми до такой степени, что увековечили свою глупость браком.
— Слушаю, — сказала в трубку Иннокентий Алексеевич, — Я только зашел! Что, больше нет никого?.. На вокзале?.. Сколько?.. Хорошо. Машина выехала? Еду.
— Ты уезжаешь? — озабоченно осведомилась Ирина.
— Придется, — сказал Просвиркин. — На вокзале была какая-то драка.
Иннокентий быстро оделся и, поцеловав жену, вышел за порог.
— Береги себя, — крикнула та ему вдогонку. Звук ее голоса эхом разлетелся по подъезду, многократно отражаясь от грязных холодных стен.
* * *
Из зеркала вынырнул Виконт. Он накинулся на бутылку с коньяком и бесцеремонно сделал внушительный глоток из горла. Несколько капель попало на его пиджак.
— Фи, как некрасиво! — воскликнула Вельда. — Ты бы хоть за стол сел.
— А зачем ему садиться за стол? — вставил попугай. — Он у нас манерам и этикету не обучен.
Виконт посмотрел презрительно на Цезаря и произнес:
— В отличие от некоторых я сидел за многими столами, а также сделал честь своим присутствием и королевскому.
— Как прихлебатель, — не унимался Цезарь.
— Довольно, — прервал их Леонард, сидевший на своем обычном месте с котом на коленях. — Как всё обошлось, Виконт?
Виконт улыбнулся.
— Очень хорошо. Куда лучше, чем я надеялся. Шестеро остались около Управления железной дороги. Все живы, только без сознания. Четверо из них весьма известны в делах прокуратуры и находятся в розыске, двое других просто попали под горячую руку. Так что все о’кей.
— Ты вызвал милицию? — спросил граф.
— Я уже подошел к автомату, как подъехали две машины. Кто-то за меня постарался. Стрельба далеко слышна. Да, вот что. Когда подходил к дому, в машину садился Просвиркин. Тоже туда поехал. — Виконт наложил себе жареного мяса и стал с удовольствием его приканчивать.
Зазвенел звонок над входной дверью, Вельда пошла открывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— Хорошо — копии остались. Странно, что последние три дня были сравнительно спокойными, если не считать гибели Степашина и его сына. А как там Семечкина?
— Не пожелала выехать в город. И вообще интересно то, что она говорит: «Если эти люди хотят попользоваться моей квартирой, то пусть. Я вмешиваться не буду». Муж ее опять пропал. Его последний раз видели около ларька, где он купил две бутылки водки. Одну нашли разбитой на площадке его подъезда, а вторая пустая стоит у него в кухне. — Просвиркин подошел к двери.
— Ну что ж, до свидания, Иннокентий Алексеевич, — попрощался Сидоренко. — Надеюсь, до утра ничего не произойдет. Этот понедельник был спокойным.
— Сплюньте, товарищ майор, — суеверно произнес атеист Просвиркин, но товарищ майор не сплюнул; лишь его губы растянулись в какой-то невеселой, вымученной улыбке.
Старые часы, стоявшие в углу кабинета, пробили десять раз. Иннокентий Алексеевич Просвиркин дождался последнего удара, потом произнес:
— До завтра. — И вышел из кабинета.
— Полковник требует отчет, — пробурчал себе под нос майор, — и будь я проклят, если, написав его, смогу хоть что-то логично объяснить! Восемнадцать смертей — черт бы побрал этот город!
Вряд ли майору милиции Леониду Васильевичу Сидоренко могло придти в его разрываемую каждый день со дня приезда в Самару болями голову, что именно это восклицание, а не те слова, которые он намеревался произнести перед полковником в среду, является объяснением всех сумасшедших происшествий. Впрочем, у майора родятся сегодня ночью кое-какие подозрения на счет сих необычных событий, но только эти подозрения подозрениями и останутся. Однако — всё по порядку.
* * *
Иннокентий Алексеевич отпер дверь своей квартиры и тут же услышал бормотания. Освободившись от верхней одежды, капитан милиции шагнул в кухню. Взору его предстала весьма живописная картина: Ирина Александровна стояла на коленях перед иконой и усердно молилась. Когда она поняла, что не одна в квартире, то быстро поднялась, чего с нею никогда не было, так как муж для нее обыкновенно был немногим более материален, чем пустота.
— А, это ты, — бросила, как ни в чем не бывало, Ирина Александровна. — Как на работе?
Сказать, что Просвиркин был удивлен отсутствию неудовольствия со стороны супруги, — значит — не сказать ничего. Проще говоря, он застыл в изумлении.
— Язык проглотил? — опять спросила жена.
— Что с тобой? — получила она в ответ.
— Со мной? Ничего.
Надобно отметить, что в сей памятный для Иннокентия Алексеевича вечер Ирина Александровна прильнула к нему со всей своей нежностью, а не сторонилась, как раньше, словно прокаженного.
Просвиркин не знал, что подействовало так благотворно на его супругу. Обыкновенно, когда он возвращался поздно, Ирина Александровна поднимала скандал, а сейчас же она снизошла до дружеского разговора. Иннокентий Алексеевич не мог найти никакого объяснения поведению супруги. Он хорошо помнил, как она утром его отчитала из-за того, что пепельница оказалась не там, где ей полагается быть. Иннокентий Алексеевич просто взорвался и выложил своей благоверной супруге всё, что он о ней думает. Столько всего накопилось в его душе, и он изливал это своим громовым голосом добрых пятнадцать минут. А в довершении ко всему добавил: если она будет продолжать в том же духе, то он пошлет ее к черту, и только выиграет на этом. Из-за скандала он опаздывал на работу и указал на сей факт жене. А днем это событие выветрилось из его головы, стоило ему окунуться в дела. И только теперь до него дошло, что именно утренняя встряска подействовала на Ирину так благотворно.
— Будешь ужинать? — кротким голоском спросила супруга. Просвиркин же про себя усмехнулся, но никоим образом не выдал сего, ответив:
— Да, что там у нас? — Он решил принять за должное изменения, кои произошли с его неистовой половиной.
Гречневая каша с великолепно приготовленным мясным подливом пришлась как нельзя кстати. Только теперь Иннокентий Алексеевич понял, как он голоден. Просвиркин только теперь ощутил, что у него есть жена, а не злобный критик всех его действий. Когда он наелся, Ирина Александровна достала из холодильника, ни много ни мало, — бутылку коньяку.
— Что празднуем? — вырвалось у капитана.
— Ничего, — был ответ. — Хорошее настроение.
Заиграла трель телефона на холодильнике. Ирина Александровна взяла трубку и произнесла:
— Алло… Да, здесь, но он ужинает… Срочно? Кеш, тебя, — Протянула телефон Просвиркину.
«Кеша» даже поперхнулся от подобной фамильярности; так ласково его жена называла только в дни их безрассудной молодости, когда они были еще молодыми и глупыми, глупыми до такой степени, что увековечили свою глупость браком.
— Слушаю, — сказала в трубку Иннокентий Алексеевич, — Я только зашел! Что, больше нет никого?.. На вокзале?.. Сколько?.. Хорошо. Машина выехала? Еду.
— Ты уезжаешь? — озабоченно осведомилась Ирина.
— Придется, — сказал Просвиркин. — На вокзале была какая-то драка.
Иннокентий быстро оделся и, поцеловав жену, вышел за порог.
— Береги себя, — крикнула та ему вдогонку. Звук ее голоса эхом разлетелся по подъезду, многократно отражаясь от грязных холодных стен.
* * *
Из зеркала вынырнул Виконт. Он накинулся на бутылку с коньяком и бесцеремонно сделал внушительный глоток из горла. Несколько капель попало на его пиджак.
— Фи, как некрасиво! — воскликнула Вельда. — Ты бы хоть за стол сел.
— А зачем ему садиться за стол? — вставил попугай. — Он у нас манерам и этикету не обучен.
Виконт посмотрел презрительно на Цезаря и произнес:
— В отличие от некоторых я сидел за многими столами, а также сделал честь своим присутствием и королевскому.
— Как прихлебатель, — не унимался Цезарь.
— Довольно, — прервал их Леонард, сидевший на своем обычном месте с котом на коленях. — Как всё обошлось, Виконт?
Виконт улыбнулся.
— Очень хорошо. Куда лучше, чем я надеялся. Шестеро остались около Управления железной дороги. Все живы, только без сознания. Четверо из них весьма известны в делах прокуратуры и находятся в розыске, двое других просто попали под горячую руку. Так что все о’кей.
— Ты вызвал милицию? — спросил граф.
— Я уже подошел к автомату, как подъехали две машины. Кто-то за меня постарался. Стрельба далеко слышна. Да, вот что. Когда подходил к дому, в машину садился Просвиркин. Тоже туда поехал. — Виконт наложил себе жареного мяса и стал с удовольствием его приканчивать.
Зазвенел звонок над входной дверью, Вельда пошла открывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87