Виконт бросил газету на стол и произнес, закуривая сигару от свечи:
— С ними пришлось повозиться. Удивительно поганая парочка.
— Расскажи, как всё прошло, — попросил Леонард, — это был действительно несчастный случай?
— Именно, сеньор, именно несчастный, как вы метко изволили выразиться, случай. Удивление мое не имело границ, — начал свое повествование де ла Вурд, — когда я обнаружил, что наш полковник изъял своего сынка из КПЗ сегодня утром. Вот уж воистину говорят, что паразитам в погонах законы не писаны.
— Виконт! Короче! — протрещал попугай, сидевший на канделябре. — Так как они погибли?
— Не знаю, право, что вам всем сказать, — прикидывался де ла Вурд, — но я здесь не при чем, клянусь своею честью.
Тут попугай засмеялся так, что Вельду, сидевшую напротив Виконта, всю передернуло.
— Виконт, прошу тебя, — смеясь трещал Цезарь, — клянись хотя бы тем, что имеешь, а не тем, чего у тебя нету.
— Опять, — произнес, гневаясь, граф, — начался какой-то бред. Вы можете хоть раз себя вести без этих клоунских выходок?
— Но сир, — снова влез попугай, — он говорит о том, чего в помине нет...
— Довольно. Продолжай Виконт, — прервал Леонард птицу. — Только, прошу тебя, говори короче.
Виконт отхлебнул кофе и продолжил:
— Так вот, пришли они домой. Степашин почти сразу же смылся на работу, а его сынок решил помыться. Пошел он в душ. Но там каким-то образом, не знаю даже, пока он блаженствовал под струями, перегорела лампочка. Ну и он, естественно, решил ее заменить. Встал на табуретку с лампочкою новой, но поскользнулся, упал и потерял сознание, ударившись головой об унитаз. Лампочка разбилась, но осколки, каким-то образом (есть, видно, справедливость в этом несправедливом мире) оказались так близко от горла, что один (очень острый) воткнулся ему прямо в артерию. Он умер без испуга, потеряв почти всю свою кровь.
— И, конечно ты, — произнесла Вельда, — не упустил возможности полакомиться.
— Самую малость, — сознался де ла Вурд, — почти вся кровь ушла в сток.
Тут попугай опять не выдержал (видимо его призванием являлось изобличать всех и вся):
— Вернее, Виконт, самая малость ушла в сток душевой, а почти вся кровь — в твой ненасытный желудок.
Виконт выпустил пару сигарных колец в потолок и согласился:
— Ну, можно и так сказать.
— А как ты поступил с отцом? — спросил Граф.
— А с этим было труднее. Мне пришлось позвонить ему на работу и сказать, что кое-кто пронюхал об его делах с наркотиками, и этот кое-кто имеет к нему маленькую просьбу. Предложил встретиться у него на квартире. Когда он мчался на своей «девятке», у него каким-то образом отказали тормоза. Машину занесло на повороте. Пять раз она перевернулась. В окошках не осталось ни единого стекла. А бедный наш полковник сломал шею. Вот и вся история. Машина вся пропахла кокаином, как и квартира, и дача. Так что о них теперь можно забыть.
Виконт развалился на стуле, затягиваясь сигарой.
— И это всё? — спросил Леонард,
— Нет. Просто все остальное — мелочи. Степашин все свои сделки старался документировать (вот идиот). Он, видимо, делал это для обеспечения своей безопасности. Аудио-, видеозаписи, куча документов, — всё это досталось следователям. И спустя три часа были арестованы двадцать человек. Где они все будут помещаться, не представляю.
— Да уж, — сказал попугай опять, — смерть полковника многим обошлась боком.
Граф посмотрел на Виконта и улыбнулся.
— Ты, мой дорогой Виконт Виндетто де ла Вурд, разворошил самое большое осиное гнездо. Но в прессу не попали эти документы. Очень многие из разных сфер и разных рангов замешаны.
— Клянусь вам, сир, — сказал Виконт, — я постарался, чтобы документы попали во многие газеты. Станки захлебываются. Вот в этом номере, — Виконт указал на «Самарские известия», — есть некие намеки на то, что Степашин был замешан в грязных делах. А в понедельник выйдет еще куча газет. Слух успел даже распространиться до Москвы. Все это, монсеньор, не даст высшим чинам уйти от правосудия. А если кто и посмеет уйти, то Виталий сей процесс докончит. А метод один — немедленная смерть.
* * *
Виталий шел по направлению к общежитию. Все его мысли замкнулись на воспоминаниях о первой своей встрече с Наташей. Тогда, насколько он помнил, ему было четырнадцать лет. Он перешел в десятый класс. Две подружки сидели за второй партой первого ряда, а Виталий — за первой. Виталий почти с первых дней обратил внимание на самую разговорчивую из своих соседок. Татьяна... Она ему тогда просто понравилась. Но как раз седьмого марта на следующий год, Виталий Васильевич Серебряков почувствовал себя влюбленным. Только, — вот беда, — Татьяна Васильевна Оленева никоим образом не желала обращать внимание на это событие. «О, девяносто второй год! — думал Виталий, — каким я был тогда болваном! Хотя, честно говоря, таковым болваном я и остался. Но тогда я был впервые влюблен, а следовательно был впервые влюбленным болваном». Он лишь позже узнал, что Таня знала обо всем даже чуть раньше, чем подобная идея появилась в мозгу нашего героя. Он помнил всё! Он вспоминал, как «катал» по два, три стихотворения в день, как билось его впервые раненое амуровой стрелой сердце, и как однажды ему «вкатили пару» по какому-то предмету только за то, что его слишком мечтательный вид не понравился преподавателю. Наташа была подругой Тани; таковой видел ее и наш герой. Наташа, отличавшаяся более ровным и выдержанным характером от своей подруги, казалась какою-то незаметной. «И я, к своему стыду, даже не помню, какой ее тогда видел. Несчастный слепец! Вот она! — восклицал мысленно, бичуя свою ни в чем не виноватую память, наш герой, — любовь, лишающая способностей к здравомыслию. Прекрасная, безумная и безответная... Она знала. Она, черт возьми, знала, что я влюблен. Даже, когда я только восхищался ею, но не любил, ей уже! было известно всё! Легендарное женское чутье! И, зная обо всем, она не желала обнаруживать предо мной, что для нее не секрет то, что творится в моей голове. И каким образом я мог узнать? Открыться ей, не медля ни минуты? Да я не мог даже хоть отдаленно знать, как она отреагирует. Более того — я был труслив в делах любовных». Вот такие мысли обуревали нашего героя на пути к общежитию. Виталий даже и теперь пребывал в заблуждении, когда думал, что знай он хоть немного о женской логике, ему бы не пришлось столько страдать. Он был твердо убежден, что дон Жуан ясно представлял себе, в каком направлении движутся мысли у его избранниц. Но даже, скажу вам, такой знаток женщин, как сей прославленный муж, не мог до конца быть уверенным в правильности своих суждений на сей счет. Ведь действия женщины, предсказуемы так же, как неуправляемая термоядерная реакция. Это, дорогой читатель, всё равно, что прикидывать, какой урон нанесет торнадо, ожидаемое через год, при этом еще стоит вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— С ними пришлось повозиться. Удивительно поганая парочка.
— Расскажи, как всё прошло, — попросил Леонард, — это был действительно несчастный случай?
— Именно, сеньор, именно несчастный, как вы метко изволили выразиться, случай. Удивление мое не имело границ, — начал свое повествование де ла Вурд, — когда я обнаружил, что наш полковник изъял своего сынка из КПЗ сегодня утром. Вот уж воистину говорят, что паразитам в погонах законы не писаны.
— Виконт! Короче! — протрещал попугай, сидевший на канделябре. — Так как они погибли?
— Не знаю, право, что вам всем сказать, — прикидывался де ла Вурд, — но я здесь не при чем, клянусь своею честью.
Тут попугай засмеялся так, что Вельду, сидевшую напротив Виконта, всю передернуло.
— Виконт, прошу тебя, — смеясь трещал Цезарь, — клянись хотя бы тем, что имеешь, а не тем, чего у тебя нету.
— Опять, — произнес, гневаясь, граф, — начался какой-то бред. Вы можете хоть раз себя вести без этих клоунских выходок?
— Но сир, — снова влез попугай, — он говорит о том, чего в помине нет...
— Довольно. Продолжай Виконт, — прервал Леонард птицу. — Только, прошу тебя, говори короче.
Виконт отхлебнул кофе и продолжил:
— Так вот, пришли они домой. Степашин почти сразу же смылся на работу, а его сынок решил помыться. Пошел он в душ. Но там каким-то образом, не знаю даже, пока он блаженствовал под струями, перегорела лампочка. Ну и он, естественно, решил ее заменить. Встал на табуретку с лампочкою новой, но поскользнулся, упал и потерял сознание, ударившись головой об унитаз. Лампочка разбилась, но осколки, каким-то образом (есть, видно, справедливость в этом несправедливом мире) оказались так близко от горла, что один (очень острый) воткнулся ему прямо в артерию. Он умер без испуга, потеряв почти всю свою кровь.
— И, конечно ты, — произнесла Вельда, — не упустил возможности полакомиться.
— Самую малость, — сознался де ла Вурд, — почти вся кровь ушла в сток.
Тут попугай опять не выдержал (видимо его призванием являлось изобличать всех и вся):
— Вернее, Виконт, самая малость ушла в сток душевой, а почти вся кровь — в твой ненасытный желудок.
Виконт выпустил пару сигарных колец в потолок и согласился:
— Ну, можно и так сказать.
— А как ты поступил с отцом? — спросил Граф.
— А с этим было труднее. Мне пришлось позвонить ему на работу и сказать, что кое-кто пронюхал об его делах с наркотиками, и этот кое-кто имеет к нему маленькую просьбу. Предложил встретиться у него на квартире. Когда он мчался на своей «девятке», у него каким-то образом отказали тормоза. Машину занесло на повороте. Пять раз она перевернулась. В окошках не осталось ни единого стекла. А бедный наш полковник сломал шею. Вот и вся история. Машина вся пропахла кокаином, как и квартира, и дача. Так что о них теперь можно забыть.
Виконт развалился на стуле, затягиваясь сигарой.
— И это всё? — спросил Леонард,
— Нет. Просто все остальное — мелочи. Степашин все свои сделки старался документировать (вот идиот). Он, видимо, делал это для обеспечения своей безопасности. Аудио-, видеозаписи, куча документов, — всё это досталось следователям. И спустя три часа были арестованы двадцать человек. Где они все будут помещаться, не представляю.
— Да уж, — сказал попугай опять, — смерть полковника многим обошлась боком.
Граф посмотрел на Виконта и улыбнулся.
— Ты, мой дорогой Виконт Виндетто де ла Вурд, разворошил самое большое осиное гнездо. Но в прессу не попали эти документы. Очень многие из разных сфер и разных рангов замешаны.
— Клянусь вам, сир, — сказал Виконт, — я постарался, чтобы документы попали во многие газеты. Станки захлебываются. Вот в этом номере, — Виконт указал на «Самарские известия», — есть некие намеки на то, что Степашин был замешан в грязных делах. А в понедельник выйдет еще куча газет. Слух успел даже распространиться до Москвы. Все это, монсеньор, не даст высшим чинам уйти от правосудия. А если кто и посмеет уйти, то Виталий сей процесс докончит. А метод один — немедленная смерть.
* * *
Виталий шел по направлению к общежитию. Все его мысли замкнулись на воспоминаниях о первой своей встрече с Наташей. Тогда, насколько он помнил, ему было четырнадцать лет. Он перешел в десятый класс. Две подружки сидели за второй партой первого ряда, а Виталий — за первой. Виталий почти с первых дней обратил внимание на самую разговорчивую из своих соседок. Татьяна... Она ему тогда просто понравилась. Но как раз седьмого марта на следующий год, Виталий Васильевич Серебряков почувствовал себя влюбленным. Только, — вот беда, — Татьяна Васильевна Оленева никоим образом не желала обращать внимание на это событие. «О, девяносто второй год! — думал Виталий, — каким я был тогда болваном! Хотя, честно говоря, таковым болваном я и остался. Но тогда я был впервые влюблен, а следовательно был впервые влюбленным болваном». Он лишь позже узнал, что Таня знала обо всем даже чуть раньше, чем подобная идея появилась в мозгу нашего героя. Он помнил всё! Он вспоминал, как «катал» по два, три стихотворения в день, как билось его впервые раненое амуровой стрелой сердце, и как однажды ему «вкатили пару» по какому-то предмету только за то, что его слишком мечтательный вид не понравился преподавателю. Наташа была подругой Тани; таковой видел ее и наш герой. Наташа, отличавшаяся более ровным и выдержанным характером от своей подруги, казалась какою-то незаметной. «И я, к своему стыду, даже не помню, какой ее тогда видел. Несчастный слепец! Вот она! — восклицал мысленно, бичуя свою ни в чем не виноватую память, наш герой, — любовь, лишающая способностей к здравомыслию. Прекрасная, безумная и безответная... Она знала. Она, черт возьми, знала, что я влюблен. Даже, когда я только восхищался ею, но не любил, ей уже! было известно всё! Легендарное женское чутье! И, зная обо всем, она не желала обнаруживать предо мной, что для нее не секрет то, что творится в моей голове. И каким образом я мог узнать? Открыться ей, не медля ни минуты? Да я не мог даже хоть отдаленно знать, как она отреагирует. Более того — я был труслив в делах любовных». Вот такие мысли обуревали нашего героя на пути к общежитию. Виталий даже и теперь пребывал в заблуждении, когда думал, что знай он хоть немного о женской логике, ему бы не пришлось столько страдать. Он был твердо убежден, что дон Жуан ясно представлял себе, в каком направлении движутся мысли у его избранниц. Но даже, скажу вам, такой знаток женщин, как сей прославленный муж, не мог до конца быть уверенным в правильности своих суждений на сей счет. Ведь действия женщины, предсказуемы так же, как неуправляемая термоядерная реакция. Это, дорогой читатель, всё равно, что прикидывать, какой урон нанесет торнадо, ожидаемое через год, при этом еще стоит вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87