Наконец, после множества неудачных попыток спокойно поспать хотя бы час Виталий понял, что долго так продолжаться не может. У него затекла шея, и все суставы отзывались на малейшее движение болью. Но и девушку так не хотелось будить. Виталий как можно осторожнее выскользнул из объятий Наташи. Она не проснулась, а только как-то сжалась. «Вероятно от холода», — решил Виталий. Он взял покрывало и укрыл спящую. Наклонившись, поцеловал ее в щеку и лишь потом потянулся, испытывая наслаждение.
Девушка лежала тихо, дыхания ее почти не было слышно, лишь изредка Виталий, сидевший за столом, замечал, как вздрагивают ее длинные совершенно не нуждавшиеся в туши ресницы.
Серебряков включил компьютер и вставил дискету в дисковод. Спустя минуту он с головой ушел в работу. Руки его с легкостью скользили по клавиатуре, едва касаясь, как казалось бы со стороны, клавиш. Курсор на экране оставлял столбцы по центру. Наконец, Виталий щелкнул по последним клавишам, и дисковод тихо загудел, принимая порцию данных и записывая их на дискету. После он извлек диск, выключил компьютер и, положив руки на стол, а подбородок — на руки, задумался.
Где-то за стеной раздался бой часов. На настольных часах Серебрякова было уже две четверти четвертого. За окном начинал гаснуть день. Откуда-то сбоку, скорее всего в той квартире, где били часы, была слышна музыка. Виталий прислушался; пели по-английски, как ему показалось. Он вспомнил эту песню. Хотя вся английская попса (да, впрочем, и другая музыка) изобиловала словами «my love», «girl» и «baby», в этой песне было что-то запоминающееся. Что-то такое, отчего ее хотелось послушать еще, когда она закончилась. «Конечно, — понял, наконец, Виталий, — это оркестр. Да, такое количество инструментов, звучащих столь чисто и красиво, вряд ли можно сейчас встретить в современной музыке. Иглесиас использует оркестр. И здесь, кабы не этот скрипящий, как несмазанная дверь, голос, все прекрасно».
Наташа во сне тяжело вздохнула. Виталий тут же обратил на это внимание. Но девушка не проснулась. Она только подложила ладошку под щеку, продолжая спать.
За стеной началась следующая композиция. На этот раз — не песня, а просто красивая музыка из того разряда, который по словам его матери звался тягомотиной. Звучало большое количество скрипок и труб. Из синтезатора слышался вой ветра и шум прибоя. Виталий немного удивился; соседи никогда не включали музыку так громко. Этих соседей он не знал и не видел, так как они жили в другом подъезде. Но по звукам, изредка доносившимся из-за стены, мог судить, что в квартире есть ребенок и собака. Музыка не только была красивой — она завораживала. Виталий решил во что бы то ни стало узнать, какая композиция звучит. Слишком уж волнительны были звуки. Соседи, наверняка, поймут его, когда он к ним заявится с подобной просьбой. Хотя, кто знает, может и нет. Когда звуки стихли, наступила звенящая тишина. Даже улица, забитая целыми днями всяким транспортом, сейчас молчала. Словно город умер или уснул сразу весь. Легкая улыбка коснулась губ Виталия. «Что только не приходит на ум», — усмехнулся он.
Виталий сел в кресло возле дивана и смотрел, как спит Наташа. Она теперь дышала ровно и, видимо, все кошмары, мучавшие ее, отступили.
Девушка проснулась, открыла глаза. Виталий сел рядом. Он видел — с нею творится что-то неладное. Она опять готова была заплакать. «Может, она скрывает нечто?» — спросил себя Серебряков.
— Ты не спал? — Она скинула с себя одеяло.
— Да не хотелось. Иди в ванную, умойся. Белое полотенце — мое.
Девушка вышла.
Когда она вернулась, Виталий сидел, задумавшись, на диване. Он посмотрел в ее большие глаза и спросил:
— Что тебя так тревожит?
Рядом с ним она чувствовала себя спокойной, как никогда. Обняв его, ответила:
— Всё вернулось. И… Мне так больно... — И вновь из ее глаз потекли слезы.
Виталий смутно догадывался, о чем она говорит, но молчал, давая ей возможность самой всё рассказать.
— Он так по-скотски поступил со мной. Я-то думала — он любит. А он всё время намеревался в постель лечь.
Она вытирала слезы, не перестававшие катиться, и причиняли боль парню.
— Мне показалось, что я всё же смог помочь.
— Да, ты помог. Я не знаю, как ты это сделал, но теперь мне не так страшно. Но оно опять здесь.
Виталий сильнее прижал ее к себе. Попытался успокоить, пока она не спросила:
— Это был гипноз? Ты меня усыпил?
— Наверное. Прости, но, похоже, — я виноват в том, что это всё всплыло опять.
Он не знал, как еще ей помочь. Можно было вновь усыпить. В первый раз это не помогло, а во второй — вполне может. Он заглянул ей в глаза, она тут же всё поняла.
— Нет, не надо. Я сама хочу пережить это. Кто знает, когда это может вернуться снова. — Девушка поцеловала его. — Я бесконечно счастлива, что ты рядом.
— Ты скажешь родителям? — попытался он перевести разговор на другую тему.
— Нет. Они не поймут. Да и забыла я, когда последний раз откровенничала с ними. Один раз они видели, как я целовалась с парнем. Мне тогда было еще четырнадцать. До сих пор не забуду их трепки. Ты не подумай, что у меня родичи плохие. Просто они слишком уж старомодные.
Виталий улыбнулся:
— Никогда нас не поймут родители. Стараясь уберечь от «прелестей» жизни, они тем самым иногда перегибают палку, не понимая, что любая, даже самая смехотворная проблема может их ребенка впоследствии поставить в тупик. Вся жизнь строится на ошибках. Один раз обжегся, другой — не полезешь.
Ее глаза, наконец, высохли. Как ни была сильна боль, Наташа все-таки была уверена, что переживет ее с человеком, который на самом деле любит и который не причинит ей даже самую малую боль. Она знала, — он пойдет за нее на костер, даже не задумавшись. «А я, — думала она, когда целовала его, — я-то смогу любить также?»
Что же делает человека таким безумным? Что толкает его на любые жертвы ради любви? Что разжигает этот огонь в сердце, обрекая на счастье или страдания? Откуда берется всё это, и где та черта, переступив которую, забываешь о себе и, сломя голову, бросаешься вперед? Вряд ли это мы сможем объяснить себе и понять. Двое, посмотрев в глаза друг друга, сразу понимают, что это их судьба. Что это? Болезнь? Или награда, дарованная богами? Человечество еще не скоро раскроет эту тайну. Да и нуждается ли оно в этом? Вряд ли. Весь мир зиждется на любви. Только лишь она есть движущая сила. Человек живет для нее и ради нее.
* * *
Попугай, смирившийся с участью, мирно дремал на ветви канделябра. Виконт перечитывал самые интересные статейки в газетах, Гебриел и Козлов находились в спальной. Судя по звукам, исходившим оттуда, они играли в карты. Вельда сидела на диване и читала журнал. А граф в своем кресле курил сигару, потягивал вино. На его коленях дремал Маркиз, свернувшись клубком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87