Но и потом он будет душить его. Он возьмет свое обратно. Наташка вернется. Куда она денется! Бабы всегда подчиняются силе. Еще бы! Но в первую очередь он покажет ей, как бросать его. Он им всем покажет! И этому недоноску, соседу. «Не давать мне молиться! Какая сволочь!»
Он стоял, и ветер обдувал его лицо. Но не холод чувствовался, а жар. В душе всё кипело. Злость и ненависть буквально душили и не давали дышать. «Убить, убить, убить!»
Он со всей силы ударил в дерево и не почувствовал боли. Боли не было. Странно. А потом рука заныла. Явилась боль. Но он лишь испытал наслаждение.
Сзади хрустнула ветка.
— Кто здесь? — Он повернулся.
В трех шагах от него стоял человек небольшого роста, одетый в плохонькое пальто, невзрачный на вид, в какой-то драной шапке. Руки его находились в карманах. Лицо было тускло освещено отживающей свой век лампочкой фонаря. Бледное лицо, как поганка. Маленький нос, губ почти нет, маленькие черные глазки. Казалось, что белки его глаз светятся, но так могло казаться из-за света полудохлого фонаря.
Человек заговорил первым:
— Это всего лишь я.
— Кто — я? — передразнил Морозов.
— Твой господин.
— Чё ты бредишь, какой господин?
Человеку, видно, эти слова пришлись не по душе, и он рявкнул:
— Заткнись!
Морозов открыл было рот, но захлопнул, — столько силы было в голосе незнакомца. Вполне могло быть, что он только на вид такой невзрачный.
— Слушай, Миша, мы станем хорошими друзьями, если ты будешь меня во всем слушаться и перестанешь молоть всякую чепуху. Понятно?
Морозов вытаращил глаза.
— Вы меня знаете?
Незнакомец разозлился:
— На вопрос отвечай, а не задавай, понятно?
— Да.
Морозов не понимал, что в незнакомце излучает такую силу. Он боялся этого человека, хотя тот был на целых полторы головы ниже.
— Вот и чудненько. — Незнакомец приблизился и похлопал по щеке Михаила. Тот инстинктивно отпрянул.
— Не бойся, я — не гомик. — Незнакомец сгреб ворот куртки Морозова и дернул к себе. — Теперь слушай. Ты хочешь отомстить? Пожалуйста. Убить? Пожалуйста. Ты будешь убивать целыми днями, и никто тебе не сможет помешать. Вполне понятно?
— Да.
— Меня зовут Николай Иванович, и я теперь являюсь твоим наставником. Ты — мой раб. Понятно?
— Да.
— Вот и ладно. Ты понятлив. — Он отпустил Морозова. Морозов подумал, что бредит. «Не может этого быть. Он маленький, а такой сильный», — мелькнуло в голове.
— Да, я маленький, — сказал тут Николай Иванович (Морозов раскрыл рот), — но всё это вполне реально.
И тут Николай Иванович раскрыл широко рот, и из него вырвалось пламя. Оно подожгло шапку, но человек сорвал убор и бросил в снег. Морозов остолбенел. Пламя прекратило бить изо рта, и Николай Иванович сказал:
— Надеюсь — ты понимаешь, что меня не следует огорчать. Иначе, — он провел невесть откуда взявшимся ножом по своему открытому горлу. Из артерии брызнула кровь. Но почти сразу же прекратила идти. Обладатель ножа обладал сверхъестественными способностями, — это Морозов усек. Он уже свыкся с мыслью, что и такое возможно.
— Я понимаю, — произнес Михаил.
— Чудненько, — пискнул Николай Иванович, — а теперь отправляйся в комнату и ложись спать. Я тебя найду, если ты понадобишься. И не предпринимай ничего без моего ведома. Ты знаешь, что случиться, если ослушаешься. Знаешь?
— Да.
— И что же?
— Я умру, — почти шепотом произнес Морозов.
— Не совсем так. Ты будешь мучиться от неизвестной пока зачаткам вашей медицины болезни. Мучиться страшно. Представь себе, что у тебя ни с того, ни с сего начинают кровоточить десны, литься из ушей кровь. И все это сопровождается рвотой. Приятно звучит?
— Нет.
— Зря. Это звучит приятно. Ты не прав. — И маленький человек легким движением руки рассек правую щеку Морозова. — Это для того, чтобы ты помнил меня и мое обещание. И вот еще что: я имею дурную привычку — свои обещания стараюсь сдерживать. Понятно?
Держась за щеку и чуть ли не плача, Морозов согласился:
— Понятно.
— Да не переживай так, — сказал Николай Иванович, — у меня рана похлеще. — Он повернулся правой щекой к свету, и Михаил увидел причудливый шрам в виде трезубца.
— Твоя рана затянется, — вновь сказал человек, — моя — никогда. Это — знак качества. И принадлежу к высшей лиге. Ты мне веришь?
— Конечно.
— Чудненько! Я пошел. — И тут Морозов едва не ослеп: на том месте, где стоял только что Николай Иванович, появился ослепительный красный столб горячего света. Так вспыхивает фотовспышка. Только свет держался секунд пять. И после с хлопком исчез, вызвав порыв ветра и взрыв так и не дожившей до своей смерти лампочки на столбу.
Морозов постоял еще минут десять, потом, придя в себя, поплелся в общежитие, где был обруган ночной вахтершей и где заснул, как только голова его коснулась подушки. Вахтерша стала третьей в списке кандидатов к отправке на тот свет.
Во сне он видел Николая Ивановича, который острым ножом вскрывал ему вены, который смеялся, и изо рта которого текла кровь. Но ни единого крика не сорвалось с уст спящего.
* * *
В комнате находились только двое: Гебриел и Виталий. Они ужинали, обмениваясь фразами по-латыни. Виталий был удивлен, что язык ему дался так легко. Он уже вполне мог поддерживать разговор. Пока они разговаривали, Виталию, наконец, удалось убедить барона обращаться на ты.
— Ты очень способный, — сказал по-латыни барон.
— Да уж, — ответил Виталий, — немецкий язык я учил с четвертого класса, а, кроме набора фраз, ничего не помню. Это сверхъестественное запоминание латыни — не моя заслуга.
Отпив из бокала вина, Гебриел сказал на это:
— Конечно не твоя — это твой дар. Если хочешь знать одну вещь о своем происхождении, то могу рассказать.
— Происхождении? — переспросил Серебряков. — Я происхожу из нормальной рабочей семьи.
— Нет, ты происходишь от весьма знатной фамилии.
— Что же тут знатного? Серебряков — нормальная фамилия. Даже, помнится, что ее носил один небезызвестный маньяк.
— Твои предки были священнослужителями. Твой род пошел из Польши. Был один такой архиепископ польский Серебрович. Ты — его прямой потомок.
Виталий улыбнулся.
— Да как же? Ведь священникам нельзя жениться. Или он поступил, как отец Монтанелли?
Барон кивнул:
— Да, как тот святой отец. Только Серебрович не был таким уж непорочным. Это был деспотичный и властолюбивый человек. За что и поплатился. Его закололи вилами взбунтовавшиеся крестьяне и части тела сбросили его в Двину.
Виталий прикончил жаркое и принялся за фрукты.
— Ну, так как же это повлияло на мое знание латыни? — спросил он.
— А гены, дорогой мой? Вы о них забыли? Генная память — великая вещь. Не каждый может пользоваться ею.
— Это еще как?
— Все просто. Знания не исчезают со смертью человека, они передаются по наследству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Он стоял, и ветер обдувал его лицо. Но не холод чувствовался, а жар. В душе всё кипело. Злость и ненависть буквально душили и не давали дышать. «Убить, убить, убить!»
Он со всей силы ударил в дерево и не почувствовал боли. Боли не было. Странно. А потом рука заныла. Явилась боль. Но он лишь испытал наслаждение.
Сзади хрустнула ветка.
— Кто здесь? — Он повернулся.
В трех шагах от него стоял человек небольшого роста, одетый в плохонькое пальто, невзрачный на вид, в какой-то драной шапке. Руки его находились в карманах. Лицо было тускло освещено отживающей свой век лампочкой фонаря. Бледное лицо, как поганка. Маленький нос, губ почти нет, маленькие черные глазки. Казалось, что белки его глаз светятся, но так могло казаться из-за света полудохлого фонаря.
Человек заговорил первым:
— Это всего лишь я.
— Кто — я? — передразнил Морозов.
— Твой господин.
— Чё ты бредишь, какой господин?
Человеку, видно, эти слова пришлись не по душе, и он рявкнул:
— Заткнись!
Морозов открыл было рот, но захлопнул, — столько силы было в голосе незнакомца. Вполне могло быть, что он только на вид такой невзрачный.
— Слушай, Миша, мы станем хорошими друзьями, если ты будешь меня во всем слушаться и перестанешь молоть всякую чепуху. Понятно?
Морозов вытаращил глаза.
— Вы меня знаете?
Незнакомец разозлился:
— На вопрос отвечай, а не задавай, понятно?
— Да.
Морозов не понимал, что в незнакомце излучает такую силу. Он боялся этого человека, хотя тот был на целых полторы головы ниже.
— Вот и чудненько. — Незнакомец приблизился и похлопал по щеке Михаила. Тот инстинктивно отпрянул.
— Не бойся, я — не гомик. — Незнакомец сгреб ворот куртки Морозова и дернул к себе. — Теперь слушай. Ты хочешь отомстить? Пожалуйста. Убить? Пожалуйста. Ты будешь убивать целыми днями, и никто тебе не сможет помешать. Вполне понятно?
— Да.
— Меня зовут Николай Иванович, и я теперь являюсь твоим наставником. Ты — мой раб. Понятно?
— Да.
— Вот и ладно. Ты понятлив. — Он отпустил Морозова. Морозов подумал, что бредит. «Не может этого быть. Он маленький, а такой сильный», — мелькнуло в голове.
— Да, я маленький, — сказал тут Николай Иванович (Морозов раскрыл рот), — но всё это вполне реально.
И тут Николай Иванович раскрыл широко рот, и из него вырвалось пламя. Оно подожгло шапку, но человек сорвал убор и бросил в снег. Морозов остолбенел. Пламя прекратило бить изо рта, и Николай Иванович сказал:
— Надеюсь — ты понимаешь, что меня не следует огорчать. Иначе, — он провел невесть откуда взявшимся ножом по своему открытому горлу. Из артерии брызнула кровь. Но почти сразу же прекратила идти. Обладатель ножа обладал сверхъестественными способностями, — это Морозов усек. Он уже свыкся с мыслью, что и такое возможно.
— Я понимаю, — произнес Михаил.
— Чудненько, — пискнул Николай Иванович, — а теперь отправляйся в комнату и ложись спать. Я тебя найду, если ты понадобишься. И не предпринимай ничего без моего ведома. Ты знаешь, что случиться, если ослушаешься. Знаешь?
— Да.
— И что же?
— Я умру, — почти шепотом произнес Морозов.
— Не совсем так. Ты будешь мучиться от неизвестной пока зачаткам вашей медицины болезни. Мучиться страшно. Представь себе, что у тебя ни с того, ни с сего начинают кровоточить десны, литься из ушей кровь. И все это сопровождается рвотой. Приятно звучит?
— Нет.
— Зря. Это звучит приятно. Ты не прав. — И маленький человек легким движением руки рассек правую щеку Морозова. — Это для того, чтобы ты помнил меня и мое обещание. И вот еще что: я имею дурную привычку — свои обещания стараюсь сдерживать. Понятно?
Держась за щеку и чуть ли не плача, Морозов согласился:
— Понятно.
— Да не переживай так, — сказал Николай Иванович, — у меня рана похлеще. — Он повернулся правой щекой к свету, и Михаил увидел причудливый шрам в виде трезубца.
— Твоя рана затянется, — вновь сказал человек, — моя — никогда. Это — знак качества. И принадлежу к высшей лиге. Ты мне веришь?
— Конечно.
— Чудненько! Я пошел. — И тут Морозов едва не ослеп: на том месте, где стоял только что Николай Иванович, появился ослепительный красный столб горячего света. Так вспыхивает фотовспышка. Только свет держался секунд пять. И после с хлопком исчез, вызвав порыв ветра и взрыв так и не дожившей до своей смерти лампочки на столбу.
Морозов постоял еще минут десять, потом, придя в себя, поплелся в общежитие, где был обруган ночной вахтершей и где заснул, как только голова его коснулась подушки. Вахтерша стала третьей в списке кандидатов к отправке на тот свет.
Во сне он видел Николая Ивановича, который острым ножом вскрывал ему вены, который смеялся, и изо рта которого текла кровь. Но ни единого крика не сорвалось с уст спящего.
* * *
В комнате находились только двое: Гебриел и Виталий. Они ужинали, обмениваясь фразами по-латыни. Виталий был удивлен, что язык ему дался так легко. Он уже вполне мог поддерживать разговор. Пока они разговаривали, Виталию, наконец, удалось убедить барона обращаться на ты.
— Ты очень способный, — сказал по-латыни барон.
— Да уж, — ответил Виталий, — немецкий язык я учил с четвертого класса, а, кроме набора фраз, ничего не помню. Это сверхъестественное запоминание латыни — не моя заслуга.
Отпив из бокала вина, Гебриел сказал на это:
— Конечно не твоя — это твой дар. Если хочешь знать одну вещь о своем происхождении, то могу рассказать.
— Происхождении? — переспросил Серебряков. — Я происхожу из нормальной рабочей семьи.
— Нет, ты происходишь от весьма знатной фамилии.
— Что же тут знатного? Серебряков — нормальная фамилия. Даже, помнится, что ее носил один небезызвестный маньяк.
— Твои предки были священнослужителями. Твой род пошел из Польши. Был один такой архиепископ польский Серебрович. Ты — его прямой потомок.
Виталий улыбнулся.
— Да как же? Ведь священникам нельзя жениться. Или он поступил, как отец Монтанелли?
Барон кивнул:
— Да, как тот святой отец. Только Серебрович не был таким уж непорочным. Это был деспотичный и властолюбивый человек. За что и поплатился. Его закололи вилами взбунтовавшиеся крестьяне и части тела сбросили его в Двину.
Виталий прикончил жаркое и принялся за фрукты.
— Ну, так как же это повлияло на мое знание латыни? — спросил он.
— А гены, дорогой мой? Вы о них забыли? Генная память — великая вещь. Не каждый может пользоваться ею.
— Это еще как?
— Все просто. Знания не исчезают со смертью человека, они передаются по наследству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87