К тому же Дания объявила войну Швеции, но Пруссия и Англия забила в дипломатический набат, и датчане помирились с Густавом на восемь месяцев…
На этом военно-дипломатическом фоне и продолжалась осада Очакова. Флот теперь нес потери не столько от османов, сколько от осенних бурь, а Рибас получил распоряжение Потемкина: захватить остров Березань, что напротив Очакова. На острове стояла хорошо укрепленная крепостца турок. К ней нужно было разведать подходы, и Рибас послал курьера к верным казакам. Через час к яхте бригадира причалила казачья лодка, из которой на Тулубу легко выпрыгнул рослый Антон Головатый, ставший после смерти Сидора Белого атаманом коша.
Он был в мягких сафьяновых сапожках, синем кетмене, смушковая шапка на бритой голове – круглая, как у архимандрита, а сабельные ножны «играли» чеканкой и камнями. Узнав, что приглашен на совещание, черноусый атаман бойко спросил:
– Как у князя, значит, будем малиновую воду пить? Ему эта вода, может, впрок, а для нас слишком крепка.
Рибас рассмеялся и сказал в тон:
– Я предложу вам исключительно слабый напиток, Антон Андреевич. Он прожигает железо и растворяет медь, а поэтому годен лишь для питья.
На столе в каюте он расстелил собственноручно изготовленную карту устья лимана, очаковского берега и острова Березань.
– Фельдмаршал приказал взять этот островок у турок, – сказал Рибас.
– Возьмем, если отдадут.
– А отдадут?
– Если сердито попросим.
– Берега круты, – показал на карте бригадир. – Сам остров, как крепость. Но должно же быть место, где можно высадиться?
– Только вот здесь, – Головатый показал на карте.
– Почему именно здесь?
– А тут у них стоит батарея. Значит, слабое место.
– Надо бы это разведать, – сказал бригадир. – Промерить глубины. Узнать: сильна ли батарея. Какие там пушки. Можно ли к берегу подойти на галерах?
Договорились о дне и часе ночной вылазки к острову. Условились держать связь. Английскую горькую водку Головатый не одобрил. Послал казака в лодке за горилкой. Закусывал переспелым арбузом и хлебом, на который густо мазал коровье масло. Учил бригадира этой закуске, и Рибас, отведав, заподозрил, что кошевой атаман отчасти гурман. Головатого и в глаза и заглазно казаки называли Соломоном, но в уместности этого прозвища бригадир убедился, когда его сотрапезник сказал:
– Много казаков может полечь на острове. Надо так сделать, чтобы у них был прямой интерес взять его.
– Князь при успехе дела всех наградит.
– Так-то оно так, – Головатый крутил смоляной ус – Но сейчас уж листопад. О чем казак думает? Где зимовать придется. Пусть Потемкин распорядится, что казаки на Березани устроят свой кош, куреня поставят. За свой курень, даже если его еще и нет, другая война будет.
Рибас обещал снестись с князем. Позже Головатый доносил, что вокруг острова великие мели и подводные камни, которых нет только возле турецкой батареи. Бригадир приплыл от очаковского берега к кинбурнскому, и был встречен в шатре атамана обильным столом.
– Поставим кош на Березани, угостим вас, бригадир, гетьманским борщем. А сейчас не взыщите – вот кулеш, вот шпундра.
Узнав, что на столе и печенка с чесноком, и караси в сметане, а шпундра – это кабанья грудинка в свекольном квасе, бригадир развел руками:
– В пехотных полках и каше рады, а у вас такие яства.
– В плавнях добываем, – ответил Головатый. – Вчера двух кабанов взяли. А караси эти уж нам надоели.
– Разрешил вам князь ставить кош на Березани, – сообщил Рибас, и атаман повеселел:
– На березанский обед приглашаю! Султанских блюд не обещаю, но мясные пальчики будут. У меня повар – крещеный турок.
Условились брать остров двумя подходами. Сначала на мель выйдут казачьи лодки, схлестнутся с батареей, а потом Рибас подведет галеры. И седьмого ноября под моросящим рассветным дождем начали дело по плану. Двадцать дубов с легкими пушками устремились в лоб на батарею, на которой шесть медных английских гаубиц не заставили себя ждать – окутались дымом, эхо пальбы раскатилось над темной черноморской волной, картечь жалила нещадно. Казаки не отвечали. С палубы галеры в трех милях от острова Рибас наблюдал в зрительную трубку крепость, где поняли, что предпринимается десант, и через палисады и вал к батарее скатилось до роты зеленых фесок.
Как только зашуршал песок под днищами, с дубов ударил пушечный и ружейный залп, крестясь у бортов, выхватывая сабли, казаки прыгали в воду и под картечью бежали к берегу, у кромки воды падали, поджидали отставших, и Головатый поднял сотню на приступ.
Бригадир не стал дожидаться исхода сабельной рубки, повел галеры к острову. Две из пяти тотчас сели на мель. Схватка в ложементах при батарее еще продолжалась, когда Рибас приказал бить пушкам с галер, целясь по валу, чтобы отрезать возможную помощь из крепости. А крепостные батареи, не считаясь с тем, что бой на берегу не угас, стали бить и по своим и по чужим – остатки зеленых фесок хлынули за вал. С трех галер бригадир обстреливал крепость три четверти часа. Затем велел выпустить три ракеты в сторону Очакова, сошел в лодку, на ней добрался до мелководья и пошел к берегу по пояс в холодной воде, которую рябила шипящая картечь.
– Зачем ракеты? – спросил Головатый, когда Рибас лег рядом в ложементе.
– Три фрегата сейчас от Очакова подойдут. Потери большие?
– Человек двадцать с богом беседы ведут.
После вынужденного ноябрьского купанья многих тряс озноб и захваченный матросами бригадира бочонок водки пришелся кстати.
– Маловато нас для штурма, – сказал Головатый. – А сидеть тут до ночи – горилки не хватит.
– Готовь атаку, – сказал бригадир. – Дождемся фрегатов и под их пушки пойдем.
Но когда фрегаты приблизились и загрохотали пушки больших калибров, на валу крепости появился турок с белым флагом на пике.
– Сдаются или выманивают? – сомневался Головатый.
– Пошли охотников на проверку.
Казаки-добровольцы вернулись с известием, что крепость сдается при условии, если гарнизон выпустят в Очаков. Рибас тотчас послал в главную квартиру Потемкина гонца, и тот вернулся после полудня с приказом: требовать безусловной сдачи. Турки раздумывали до первого залпа с фрегатов и сдались. Двухбунчужный Осман-паша вывел на вал триста двадцать солдат гарнизона. Удача объяснялась тем, что турецкий флот ушел к румельским берегам и что осажденные опасались: ядра с фрегатов попадут в минные погреба, доверху наполненные порохом. В трофеи зачислили двадцать одну пушку и две тысячи четвертей муки.
Головатый связывал бечевой одиннадцать зеленых знамен, чтобы везти их в ставку, когда бригадир почувствовал адскую боль в ногах, схватился за плечо атамана.
– Что? – спросил тот.
– Ноги…
Головатый усадил бригадира на землю, подозвал казаков и они отнесли Рибаса в лодку, где были раненые, которых отправляли в Кинбурн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
На этом военно-дипломатическом фоне и продолжалась осада Очакова. Флот теперь нес потери не столько от османов, сколько от осенних бурь, а Рибас получил распоряжение Потемкина: захватить остров Березань, что напротив Очакова. На острове стояла хорошо укрепленная крепостца турок. К ней нужно было разведать подходы, и Рибас послал курьера к верным казакам. Через час к яхте бригадира причалила казачья лодка, из которой на Тулубу легко выпрыгнул рослый Антон Головатый, ставший после смерти Сидора Белого атаманом коша.
Он был в мягких сафьяновых сапожках, синем кетмене, смушковая шапка на бритой голове – круглая, как у архимандрита, а сабельные ножны «играли» чеканкой и камнями. Узнав, что приглашен на совещание, черноусый атаман бойко спросил:
– Как у князя, значит, будем малиновую воду пить? Ему эта вода, может, впрок, а для нас слишком крепка.
Рибас рассмеялся и сказал в тон:
– Я предложу вам исключительно слабый напиток, Антон Андреевич. Он прожигает железо и растворяет медь, а поэтому годен лишь для питья.
На столе в каюте он расстелил собственноручно изготовленную карту устья лимана, очаковского берега и острова Березань.
– Фельдмаршал приказал взять этот островок у турок, – сказал Рибас.
– Возьмем, если отдадут.
– А отдадут?
– Если сердито попросим.
– Берега круты, – показал на карте бригадир. – Сам остров, как крепость. Но должно же быть место, где можно высадиться?
– Только вот здесь, – Головатый показал на карте.
– Почему именно здесь?
– А тут у них стоит батарея. Значит, слабое место.
– Надо бы это разведать, – сказал бригадир. – Промерить глубины. Узнать: сильна ли батарея. Какие там пушки. Можно ли к берегу подойти на галерах?
Договорились о дне и часе ночной вылазки к острову. Условились держать связь. Английскую горькую водку Головатый не одобрил. Послал казака в лодке за горилкой. Закусывал переспелым арбузом и хлебом, на который густо мазал коровье масло. Учил бригадира этой закуске, и Рибас, отведав, заподозрил, что кошевой атаман отчасти гурман. Головатого и в глаза и заглазно казаки называли Соломоном, но в уместности этого прозвища бригадир убедился, когда его сотрапезник сказал:
– Много казаков может полечь на острове. Надо так сделать, чтобы у них был прямой интерес взять его.
– Князь при успехе дела всех наградит.
– Так-то оно так, – Головатый крутил смоляной ус – Но сейчас уж листопад. О чем казак думает? Где зимовать придется. Пусть Потемкин распорядится, что казаки на Березани устроят свой кош, куреня поставят. За свой курень, даже если его еще и нет, другая война будет.
Рибас обещал снестись с князем. Позже Головатый доносил, что вокруг острова великие мели и подводные камни, которых нет только возле турецкой батареи. Бригадир приплыл от очаковского берега к кинбурнскому, и был встречен в шатре атамана обильным столом.
– Поставим кош на Березани, угостим вас, бригадир, гетьманским борщем. А сейчас не взыщите – вот кулеш, вот шпундра.
Узнав, что на столе и печенка с чесноком, и караси в сметане, а шпундра – это кабанья грудинка в свекольном квасе, бригадир развел руками:
– В пехотных полках и каше рады, а у вас такие яства.
– В плавнях добываем, – ответил Головатый. – Вчера двух кабанов взяли. А караси эти уж нам надоели.
– Разрешил вам князь ставить кош на Березани, – сообщил Рибас, и атаман повеселел:
– На березанский обед приглашаю! Султанских блюд не обещаю, но мясные пальчики будут. У меня повар – крещеный турок.
Условились брать остров двумя подходами. Сначала на мель выйдут казачьи лодки, схлестнутся с батареей, а потом Рибас подведет галеры. И седьмого ноября под моросящим рассветным дождем начали дело по плану. Двадцать дубов с легкими пушками устремились в лоб на батарею, на которой шесть медных английских гаубиц не заставили себя ждать – окутались дымом, эхо пальбы раскатилось над темной черноморской волной, картечь жалила нещадно. Казаки не отвечали. С палубы галеры в трех милях от острова Рибас наблюдал в зрительную трубку крепость, где поняли, что предпринимается десант, и через палисады и вал к батарее скатилось до роты зеленых фесок.
Как только зашуршал песок под днищами, с дубов ударил пушечный и ружейный залп, крестясь у бортов, выхватывая сабли, казаки прыгали в воду и под картечью бежали к берегу, у кромки воды падали, поджидали отставших, и Головатый поднял сотню на приступ.
Бригадир не стал дожидаться исхода сабельной рубки, повел галеры к острову. Две из пяти тотчас сели на мель. Схватка в ложементах при батарее еще продолжалась, когда Рибас приказал бить пушкам с галер, целясь по валу, чтобы отрезать возможную помощь из крепости. А крепостные батареи, не считаясь с тем, что бой на берегу не угас, стали бить и по своим и по чужим – остатки зеленых фесок хлынули за вал. С трех галер бригадир обстреливал крепость три четверти часа. Затем велел выпустить три ракеты в сторону Очакова, сошел в лодку, на ней добрался до мелководья и пошел к берегу по пояс в холодной воде, которую рябила шипящая картечь.
– Зачем ракеты? – спросил Головатый, когда Рибас лег рядом в ложементе.
– Три фрегата сейчас от Очакова подойдут. Потери большие?
– Человек двадцать с богом беседы ведут.
После вынужденного ноябрьского купанья многих тряс озноб и захваченный матросами бригадира бочонок водки пришелся кстати.
– Маловато нас для штурма, – сказал Головатый. – А сидеть тут до ночи – горилки не хватит.
– Готовь атаку, – сказал бригадир. – Дождемся фрегатов и под их пушки пойдем.
Но когда фрегаты приблизились и загрохотали пушки больших калибров, на валу крепости появился турок с белым флагом на пике.
– Сдаются или выманивают? – сомневался Головатый.
– Пошли охотников на проверку.
Казаки-добровольцы вернулись с известием, что крепость сдается при условии, если гарнизон выпустят в Очаков. Рибас тотчас послал в главную квартиру Потемкина гонца, и тот вернулся после полудня с приказом: требовать безусловной сдачи. Турки раздумывали до первого залпа с фрегатов и сдались. Двухбунчужный Осман-паша вывел на вал триста двадцать солдат гарнизона. Удача объяснялась тем, что турецкий флот ушел к румельским берегам и что осажденные опасались: ядра с фрегатов попадут в минные погреба, доверху наполненные порохом. В трофеи зачислили двадцать одну пушку и две тысячи четвертей муки.
Головатый связывал бечевой одиннадцать зеленых знамен, чтобы везти их в ставку, когда бригадир почувствовал адскую боль в ногах, схватился за плечо атамана.
– Что? – спросил тот.
– Ноги…
Головатый усадил бригадира на землю, подозвал казаков и они отнесли Рибаса в лодку, где были раненые, которых отправляли в Кинбурн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170