В конце недели бездействия в лагерь под Кузлуджи прибыли подводы, и интендант побежал в штаб с ведомостью на 3388 четвертей сухарей. Каменский, очевидно, засовестился и отправил полторы тысячи четвертей в отряд Суворова, у которого провианта не было вообще. Суворова с этим отрядом отправили с глаз долой, но с задачей оседлать дорогу между Шумлой и Варной.
Досада и раздражение всем происходящим, а вернее, непроисходящим, так удручали Рибаса, что, участвуя в сражении при селении Эни-базар против пятитысячной конницы Дагесналы-сераскир-паши, он скакал на своем арабчонке, как во сне. Подполковник Любимов с двумя эскадронами обошел селение и врезался в тыл рукопашной схватки. Волонтер, стиснув зубы, рубил саблей направо и налево. Страшная кровавая сабельная работа кончилась к вечеру. Путь на Шумлу был открыт. Рибаса до ночи рвало кровью, пока Бенигсен не влил в него водку, и волонтер заснул.
Наутро пришел проводник, и полковник Розен поднял полк на марш в обход визирской Шумлы. Но на следующий день авангард наскочил на неприятеля силы неисчислимой. Решили повернуть назад, но были встречены турецкими пушками. Полк оказался в окружении. Спешились в поле, костров не жгли и ждали своей участи. Бенигсен повалил проводника на землю и отсек ему голову. А на следующее утро сюрприз: никакой турецкой рати вокруг. В чем дело? Разведчики возвращались из поисков, не обнаружив даже признаков неприятеля.
И только прискакавший штаб-офицер Каменского разъяснил ситуацию. Визирь Муссин-Заде, удрученный поражением при Кузлуджи, не стал дожидаться в Шумле появления русских, а вывел двадцатитысячное войско и окружил полк Розена. Полк был обречен. Но визирь медлил, предполагая, что перед ним вся девятитысячная армия Каменского. А когда в визирском тылу замаячили гренадеры основных сил, он вернул свои войска в Шумлу.
Еще вчера обреченный на гибель полк воспрянул, двухдневным маршем обошел ставку визиря и захватил дорогу на Адрианополь. Огни славы замаячили перед волонтером де Рибасом. Бенигсен поставил по заветной дороге пять постов по сто человек и вернулся в предгорье у Шумлы, где волонтер заботливо чистил щеткой своего коня.
– | Зачем нам визирь? Зачем нам его ставка? – вопрошал Рибас, окатывая скакуна водой из кожаного ведра. – Собрать бы несколько полков. А дорога на Константинополь открыта.
– Константинополь? А зачем он нам? – пожимал плечами подполковник Бенигсен. Рибас в изумлении выронил ведро.
– Да вы что, подполковник? Объясните, наконец, зачем эта война?
– Война? – Бенигсен отобрал у волонтера щетку и принялся чистить сапожки. – Война, как всегда, ведется только для мира. И для мира, на выгодных для России условиях.
С этим волонтер никак согласиться не мог, но задумался.
Тем временем полки Каменского маневрировали у визирской ставки под Шумлой. То сбивали турецкие посты. То захватывали провиант. То начинали траншейные работы, а потом вдруг бросали их и пятились от крепости. «Зачем?» – спрашивал волонтер. – Не лучше ли собрать войска в одну когорту и двинуть ее на Константинопольские мечети. Дорога за нашими передовыми постами свободна». Но шестого июля Каменский получил приказ Румянцева и курьерами распространил его в полках: не предпринимать никаких существенных военных действий. С турками идут переговоры о мире. Беннгсен оказался прав: командование интересовала не окончательная победа, а выгоды.
Стало известно, что визирь Муссин Заде подписал договор о мире и, минуя русские посты, отправился в Константинополь к султану. Рибас, отбывший с донесением к Каменскому, не был свидетелем проезда, но когда вернулся в передовые отряды, с дальних постов Адрианопольской дороги прискакал казак, спешился и сообщил:
– Визирь помер.
Столь неожиданное и важное известие не оставляло времени уточнять: была ли смерть Муссин Заде естественной или противники мира помогли ему встретиться с аллахом – Бенигсен и Рибас поскакали курьерами к ставке Румянцева в Кучук-Кайнарджи. На ночевку стали у левого крыла флага Суворова, где волонтер безуспешно пытался разыскать Кирьякова. У костра офицеры гренадеры вели разговор о вечном мире.
– Если замирились, то уж навечно, – сказал один. – И турки устали воевать. Четыре лета в крови.
– Что с того, – возражал другой. – Суворов говорит: мир вечный, как таракан запечный. Топни сапогом – он и затрещит. У турок польские части против нас стоят. Им замиряться не с руки.
– Да всей Европе не с руки. Там спят и видят, чтобы мы тут вместе с османами костьми легли. У вечного мира век короток.
На вопрос Рибаса о Кирьякове, гренадеры переглянулись.
– Не тот ли это капитан, что в засаду попал?
Слово за слово, и Рибасу стало ясно: Петруччо Кирьяков, незабвенный грубоватый душевный приятель ливорнских, чесменских и лейпцигских дел погиб уже после заключения мира от ружейного огня из засады, когда его рота искала в окрестностях Эни-базара неотравленные колодцы. Удрученный этой печальной новостью, волонтер отказался от поминальной чарки и лежал без сна до утра. Но что поделаешь? Эта нелепая война увенчалась не менее нелепой смертью человека, который не успел стать другом, но надежность которого заменить было некому.
Лагерь Румянцева при Кучук-Кайнарджи напоминал веселый, пьяный и праздный улей. С десятого июля, когда был подписан вечный мир, не переставая играли оркестры и прибывали от армий генералы и офицеры, столы, расставленные между палаток, постоянно обновлялись блюдами, винами и тостами. Адъютант фельдмаршала подробно расспросил курьеров, но в голубую шатровую палатку Румянцева не допустил. Во-первых, тут уже знали о смерти визиря, а во-вторых, считали, что мир – дело вполне решенное, и султан на попятную не пойдет, ибо турецкие войска уже не способны ни к каким действиям, кроме молитв и пиршеств с бараньим чоп-кебабом.
В офицерской круговерти вокруг штабных палаток волонтер повстречал петербургских знакомцев. Пили за черно-оранжевую ленту над золотым с белой эмалью крестом Святого Георгия, что украсил грудь майора Петра Палена. Юрий Владимирович Долгоруков усадил волонтера за стол, предложил:
– Выпейте за единственного среди нас генерал-аншефа!
– Но где же он?
– Посмотрите на меня и не ошибетесь. На меньшее после столь тяжких трудов и лишений я не согласен.
Название небольшого селения Кучук-Кайнарджи драгоманы переводили как малый Горячий источник. Воинство, собравшееся здесь, имело большие виды на производство в чинах и награды. Россия по двадцати восьми артикулам Кучук-Кайнарджийского мира получала в вечное и непрекословное владение земли между Днепром и Бугом, крымские крепости Еникале и Керчь, Кинбурн да еще пятнадцать тысяч мешков пиастров, что составляло четыре миллиона пятьсот тысяч рублей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
Досада и раздражение всем происходящим, а вернее, непроисходящим, так удручали Рибаса, что, участвуя в сражении при селении Эни-базар против пятитысячной конницы Дагесналы-сераскир-паши, он скакал на своем арабчонке, как во сне. Подполковник Любимов с двумя эскадронами обошел селение и врезался в тыл рукопашной схватки. Волонтер, стиснув зубы, рубил саблей направо и налево. Страшная кровавая сабельная работа кончилась к вечеру. Путь на Шумлу был открыт. Рибаса до ночи рвало кровью, пока Бенигсен не влил в него водку, и волонтер заснул.
Наутро пришел проводник, и полковник Розен поднял полк на марш в обход визирской Шумлы. Но на следующий день авангард наскочил на неприятеля силы неисчислимой. Решили повернуть назад, но были встречены турецкими пушками. Полк оказался в окружении. Спешились в поле, костров не жгли и ждали своей участи. Бенигсен повалил проводника на землю и отсек ему голову. А на следующее утро сюрприз: никакой турецкой рати вокруг. В чем дело? Разведчики возвращались из поисков, не обнаружив даже признаков неприятеля.
И только прискакавший штаб-офицер Каменского разъяснил ситуацию. Визирь Муссин-Заде, удрученный поражением при Кузлуджи, не стал дожидаться в Шумле появления русских, а вывел двадцатитысячное войско и окружил полк Розена. Полк был обречен. Но визирь медлил, предполагая, что перед ним вся девятитысячная армия Каменского. А когда в визирском тылу замаячили гренадеры основных сил, он вернул свои войска в Шумлу.
Еще вчера обреченный на гибель полк воспрянул, двухдневным маршем обошел ставку визиря и захватил дорогу на Адрианополь. Огни славы замаячили перед волонтером де Рибасом. Бенигсен поставил по заветной дороге пять постов по сто человек и вернулся в предгорье у Шумлы, где волонтер заботливо чистил щеткой своего коня.
– | Зачем нам визирь? Зачем нам его ставка? – вопрошал Рибас, окатывая скакуна водой из кожаного ведра. – Собрать бы несколько полков. А дорога на Константинополь открыта.
– Константинополь? А зачем он нам? – пожимал плечами подполковник Бенигсен. Рибас в изумлении выронил ведро.
– Да вы что, подполковник? Объясните, наконец, зачем эта война?
– Война? – Бенигсен отобрал у волонтера щетку и принялся чистить сапожки. – Война, как всегда, ведется только для мира. И для мира, на выгодных для России условиях.
С этим волонтер никак согласиться не мог, но задумался.
Тем временем полки Каменского маневрировали у визирской ставки под Шумлой. То сбивали турецкие посты. То захватывали провиант. То начинали траншейные работы, а потом вдруг бросали их и пятились от крепости. «Зачем?» – спрашивал волонтер. – Не лучше ли собрать войска в одну когорту и двинуть ее на Константинопольские мечети. Дорога за нашими передовыми постами свободна». Но шестого июля Каменский получил приказ Румянцева и курьерами распространил его в полках: не предпринимать никаких существенных военных действий. С турками идут переговоры о мире. Беннгсен оказался прав: командование интересовала не окончательная победа, а выгоды.
Стало известно, что визирь Муссин Заде подписал договор о мире и, минуя русские посты, отправился в Константинополь к султану. Рибас, отбывший с донесением к Каменскому, не был свидетелем проезда, но когда вернулся в передовые отряды, с дальних постов Адрианопольской дороги прискакал казак, спешился и сообщил:
– Визирь помер.
Столь неожиданное и важное известие не оставляло времени уточнять: была ли смерть Муссин Заде естественной или противники мира помогли ему встретиться с аллахом – Бенигсен и Рибас поскакали курьерами к ставке Румянцева в Кучук-Кайнарджи. На ночевку стали у левого крыла флага Суворова, где волонтер безуспешно пытался разыскать Кирьякова. У костра офицеры гренадеры вели разговор о вечном мире.
– Если замирились, то уж навечно, – сказал один. – И турки устали воевать. Четыре лета в крови.
– Что с того, – возражал другой. – Суворов говорит: мир вечный, как таракан запечный. Топни сапогом – он и затрещит. У турок польские части против нас стоят. Им замиряться не с руки.
– Да всей Европе не с руки. Там спят и видят, чтобы мы тут вместе с османами костьми легли. У вечного мира век короток.
На вопрос Рибаса о Кирьякове, гренадеры переглянулись.
– Не тот ли это капитан, что в засаду попал?
Слово за слово, и Рибасу стало ясно: Петруччо Кирьяков, незабвенный грубоватый душевный приятель ливорнских, чесменских и лейпцигских дел погиб уже после заключения мира от ружейного огня из засады, когда его рота искала в окрестностях Эни-базара неотравленные колодцы. Удрученный этой печальной новостью, волонтер отказался от поминальной чарки и лежал без сна до утра. Но что поделаешь? Эта нелепая война увенчалась не менее нелепой смертью человека, который не успел стать другом, но надежность которого заменить было некому.
Лагерь Румянцева при Кучук-Кайнарджи напоминал веселый, пьяный и праздный улей. С десятого июля, когда был подписан вечный мир, не переставая играли оркестры и прибывали от армий генералы и офицеры, столы, расставленные между палаток, постоянно обновлялись блюдами, винами и тостами. Адъютант фельдмаршала подробно расспросил курьеров, но в голубую шатровую палатку Румянцева не допустил. Во-первых, тут уже знали о смерти визиря, а во-вторых, считали, что мир – дело вполне решенное, и султан на попятную не пойдет, ибо турецкие войска уже не способны ни к каким действиям, кроме молитв и пиршеств с бараньим чоп-кебабом.
В офицерской круговерти вокруг штабных палаток волонтер повстречал петербургских знакомцев. Пили за черно-оранжевую ленту над золотым с белой эмалью крестом Святого Георгия, что украсил грудь майора Петра Палена. Юрий Владимирович Долгоруков усадил волонтера за стол, предложил:
– Выпейте за единственного среди нас генерал-аншефа!
– Но где же он?
– Посмотрите на меня и не ошибетесь. На меньшее после столь тяжких трудов и лишений я не согласен.
Название небольшого селения Кучук-Кайнарджи драгоманы переводили как малый Горячий источник. Воинство, собравшееся здесь, имело большие виды на производство в чинах и награды. Россия по двадцати восьми артикулам Кучук-Кайнарджийского мира получала в вечное и непрекословное владение земли между Днепром и Бугом, крымские крепости Еникале и Керчь, Кинбурн да еще пятнадцать тысяч мешков пиастров, что составляло четыре миллиона пятьсот тысяч рублей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170