– Где я мог вас видеть? Вы были в Париже в восемьдесят третьем?
– Нет, я тогда путешествовал. В Париже я был в восемьдесят четвертом в Драгунском полку королевы, подпоручиком.
– Вы женаты?
– Да, – Ришелье неожиданно смутился. – Но это произошло очень рано. Мне не было и шестнадцати.
– Его женили на такой красавице, что он с тех пор ее не видел, – сказал де Линь.
– Принц! – воскликнул Ришелье и опустил глаза-маслины.
– Вас не было в Вене в восемьдесят втором? – спросил Рибас.
– Император Иосиф познакомил меня в том году с принцем де Линем.
И тут генерал вспомнил:
– Мой бог, я обедал с вами у Кауница! Но у вас тогда был другой титул.
– Да. Мой титул был граф Шинон.
– Конечно же! – Рибас повернулся к де Линю. – Разве вы не помните тот обед?
– Генерал, – ответил де Линь, – обедов у меня было значительно больше, чем у герцога титулов.
Генерал остался доволен тем, что вспомнил ту, первую встречу в Вене, когда он ездил по Европе по следам наследника Павла. А дюк рассказывал, что после событий в Париже он уехал в бездействовавший полк Эстергази близ Седана, оттуда написал Екатерине II о зачислении в российскую службу, но, не дождавшись ответа, отправился в Вену.
– Господа, – сказал Рибас, – мы здесь почти ничего не знаем, что происходит во Франции?
– Двумя словами не ответишь, – пожал плечами Ланжерон. – Но я попробую. На политическую арену выступила новая сила – Третье сословие. И все дело в том, что у короля нет золота, а у третьего сословия оно есть, чтобы рассчитаться с национальными долгами. Это сословие и взялось командовать. Но так как своего золота ему жаль, оно стало грабить аристократов и духовенство! Наше имущество продается с молотка. Народ… раньше платил оброк нам, а теперь – налоги третьему сословию. Нас они разорили, народ обманули. Но это не продлится долго, король собирает силы.
– Простите, – сказал Рибас, – не сомневаюсь, что вы за короля. Тогда, почему же вы здесь?
Дюк Ришелье впервые прямо и внимательно посмотрел на генерала. Ланжерон развел руками:
– Будем считать, что это всего лишь эпизод из нашей жизни.
– Впрочем, мне опытные офицеры нужны, – сказал генерал. – Но я вас предупреждаю: легкого приключения не получится. Дело будет кровавым.
В палатку вошел флигель-адъютант Екатерины Валериан Зубов – брат теперешнего фаворита императрицы.
– Господа, был новый парламентер от турок. Опять просил отсрочки. Суворов ответил ему: «Поздно».
– И нам пора к флоту, – кивнул Рибас. – Собирайтесь. Вечером отправимся.
Головатый дал генералу лодку, и французские офицеры, де Линь и Зубов, изъявившие желание наступать со стороны Дуная, в темноте проскользнули по реке к мысу Чатала, ступили на палубу бригантины, где в каюте их ждал ужин, грог, трубки и несколько нераспечатанных колод лейпцигских карт. Отужинав, Рибас играть не остался – предстоял трудный день.
Десятого с восходом низкого мутного солнца началась пальба из всех осадных орудий с суши и из пятисот шестидесяти семи орудий всех калибров гребного флота. Канонада продолжалась весь день. Крепость отвечала. Стоявшая рядом с флагманом бригантина «Константин» взлетела обломками в небо – погибли капитаны Нелидов и Скоробогатов и шестьдесят нижних чинов. Восторженное настроение вмиг слетело с европейских офицеров.
В три пополуночи с первой ракетой обстрел был прекращен, и генерал вывел все свои суда за мыс и поставил их под крепостью параллельно берегу в две линии. В первой в ста казацких лодках приготовился десант. Во второй стояли лансоны, плавучие батареи, средние суда. На легком кирлангиче Рибас объехал свой флот.
Вторую ракету в получасе шестого генерал оставил без внимания – это был сигнал для сухопутных колонн начать движение, а флотилии еще не пришла пора – берег рядом. Суда начали движение в шесть и в получасе седьмого, когда в крепости загрохотали пушки, начали высаживать десант. И сразу же в лоб десанту ударили турецкие береговые батареи. В свете от загоревшихся лодок генерал с кирлангича увидел де Линя и дюка Ришелье, бегущих со шпагами и пистолетами в руках вместе с ротой гренадер. Картечь флота пронеслась над их головами, выбивая турецкие орудийные расчеты. Справа раздалось громогласное «А-а-а!» – там высаживапольский полк и кричал на замешкавшихся.
Десант генерала Арсеньева, как и было условлено, на берегу разделился на четыре части. Арсеньев с перевязанным после недавней болезни горлом, вел колонну на батареи. Над крепостью встал хор визгливых, отчаянных, смертных криков, а пушечная пальба расстреливала этот хор и никак не могла покончить с ним – в шестьдесят тысяч глоток вопил этот невиданный орган кровавой битвы.
Кирлангич ткнулся носом в топкий берег, Рибас и дежурные офицеры обнажили шпаги, побежали к батареям, откуда из ложемента выскочил граф Ланжерон – вал турецкой пехоты рухнул на штыки гренадер, накрыл их, заметался, расползался… Руку нельзя было вытянуть, чтобы не наткнуться на янычара, шпаги стали неудобны…
– Тут тесно, как на парижском балу! – кричал Ланжерон, а Рибас выстрелами из пистолетов обеспечил себе пространство для шпаги. Споткнувшись и оказавшись на земле, схватил ятаган, поднялся, вооружившись им. Турецкая пехота не смогла отбить свои батареи, откатилась в брешь стены куда по развалинам, отпихивая трупы, карабкались гренадеры.
Граф Ланжерон сидел на земле возле турецкого единорога и тряс головой.
– Что?! – закричал ему в лицо Рибас. Граф не ответил. Кровь хлынула изо рта. Генерал схватил за фалду зеленого кафтана бегущего мимо пехотинца, без слов указал ему на Ланжерона, и солдат, приставив ружье к стволу единорога, подхватил графа на руки и побежал назад, к берегу.
Когда рассвело? Который час? Что происходит со стороны суши, где бьются колонны Суворова? Как сумели взять редут Табия? Там, в амбразурах, мелькали бритые головы казаков. На стене генерал увидел брага. О, господи, Эммануил был без руки! Да за что же кара! Но присмотревшись, Рибас с облегчением понял: Эммануил потерял свою деревянную руку – щепки ее торчали из-под обшлага мундира!
Придерживая кончик шпаги левой рукой, де Линь спрыгнул с бруствера перед генералом.
– Кавальер взят!
– Где дюк Ришелье?
– По ту сторону стены.
– Что в редуте?
– В каземате заперлись!
– Толмача!
Дежурный офицер привел переводчика, известного еще по Хаджибею, и тот затараторил под дверью каземата так, что через минуту железные двери заскрипели и распахнулись – вышло до трехсот турок. Один из них протянул генералу ворох знамен, сказал по-французски:
– Я трехбунчужный паша Мухафиз, припадаю к вашим стопам. Сегодня мы проиграли. Вот – наши знамена. В соседних домах заперлось много моих солдат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170