Важное, но какое-то кукольное лицо Екатерины выражало восторг и милостиво улыбалось. Архиепископ Екатеринославский, родом вятич, переводчик Мильтона и член Российской Академии отец Амвросий говорил речь от имени смиренной паствы божией.
По всей вероятности, перемена средств передвижения – с галеры на карету не прошла бесследно для императрицы, она поспешила в генерал-губернаторский дом и скрылась в его покоях, когда мимо по улице браво шли екатеринославские кирасиры, гремели оркестры и легкие конники салютовали палашами. Разместив полк в лагере, Рибас переночевал в палатке, а утром первого мая верхом прискакал к генерал-губернаторскому дому. В саду Базиль представил его принцу Нассау-Зигену.
– Вы полковник мариупольцев? – переспросил Нассау. – Завидую вам. Я в России до сих пор без должности. До приезда сюда я был на испанской службе и командовал плавучими батареями в Гибралтаре. А теперь выполняю мелкие поручения князя: занят устройством сел, садов, чтобы везде достойно встречали императрицу.
Потомок древнего рода Оттонов и Нассау Оранских, в родословной которого были и короли Англии и германские императоры, кивнул в сторону дома:
– Там опять хлеб-соль, речи, иконы. По-моему в Кременчуге никто не успокоится, пока не приложится к руке монархини.
Принц Ангальт, гуляя по аллеям, занимался странным делом: сходил с дорожки и пробовал вырвать из земли то дерево, то куст.
– Принц! – окликнул его Нассау. – Не сомневайтесь: в Кременчуге все настоящее, уверяю вас. К стволам не привязаны ветки. А цветы персика – не крашеная бумага. Это ранний сорт.
– Почему вы так уверены? – сомневался Ангальт.
Нассау расхохотался:
– Уверен потому, что я этот сад не устраивал!
В это время всех отвлекли всадники в черных одеждах, высоких папахах. Кинжалы воинов были в серебряных ножнах. Всадники спешивались у крыльца.
– Это тоже местные жители? – спросил Нассау.
– О, нет, – ответил Рибас. – Скорее, это кавказцы.
– Ваша правда, – сказал Попов. – Это депутация Осетинского народа и Кабардинских племен. Прибыли просить императрицу о крещении. – Повернувшись к Рибасу он тихо промолвил: – Обязательно зайдите ко мне после маневров. – И поспешил к депутации.
– Как прошла встреча на Днепре с королем польским? – спросил Рибас у принца.
– Бедно, – отвечал Нассау. – Король Станислав ждал императрицу в Каневе три месяца и успел промотать три миллиона.
Обед, на который были приглашены генералитет, все полковые командиры и чиновники не ниже шестого класса, был дан в специально выстроенной зале под оркестр и малороссийское хоровое пение. За десертом исполняли ораторию Джиованни Сарти. Сочинитель руководил исполнением лично и делал это так же вкрадчиво, как интриговал в кругах придворных музыкантов. Екатерина несомненно отметила присутствие Рибаса за столом, потому что, когда встретилась с ним на мгновение взглядом, на лице монархини мелькнула тень озабоченности.
«Увидев меня, она вспомнила о Бобринском, – подумал Рибас, и был недалек от истины. Екатерина и у Бецкого не бывала из-за того, что воспитатель будущего гармоничного человечества не смог привить эти гармоничные черты ее тайному сыну. Алексей прожигал жизнь в Париже и наотрез отказался вернуться в Россию. Правда, в письмах к матери он выказывал гражданскую преданность и постоянно жаловался, что его оставили в Париже без гроша. Мать потребовала от Бецкого, чтобы он неукоснительно высылал Алексею проценты с его капиталов, а именно тридцать тысяч в год.
На это, как писала Настя, оскорбленный старец ответил, что банкир Сутерленд не представляет никаких квитанций от Бобринского – намек на то, что Алексей попросту проматывает или проигрывает деньги. Бецкий напомнил, что парижский беглец получал неукоснительно по 37645 рублей в год, и что он может впредь иметь эти деньги любым другим путем, минуя самого Бецкого. Мать не обратила внимания на выволочку старца, жаловалась в Париж Мельхиору Гримму и просила не оставлять Алешу без присмотра и денег.
Подумав о том, что императрица за веселым застольем вспомнила о сыне, Рибас не мог предположить, насколько он был прав. Даже с галеры, плывущей по апрельским водам Днепра, Екатерина находила время писать о сыне Гримму в Париж. Ей было прискорбно, что Алексей в долгах, проиграл в несколько вечеров свой доход за два года, но при этом, непоследовательная, как всякая мать, называла сына скрягой, но мотом. «Отныне, – писала она, – Бобринский будет получать лишь десять тысяч. А остальное – в уплату долгов. Посоветуйте ему поехать в Англию! Там найдутся русские корабли! Если у него нет денег па дорогу – дайте ему наперехват до тысячи червонцев. Он умен, отважен, но лентяй и распущен… но все это со дня на день может измениться к лучшему…» Мать, обольщалась надеждами, сын в Париже поочередно попадал из нежных объятий кокоток в ловкие руки шулеров. Будущее его предугадать было невозможно.
После обеда Потемкин представил Екатерине невиданный фейерверк, который высветил необыкновенные миражи, дали и виды. Наутро Суворов руководил маневрами сорока пяти эскадронов, которые на рысях брали крепость. Гренадеры и мушкетеры показали отменную выучку в построениях в линию, в колонну, в каре. После маневров Рибас встретился с посланником в Неаполе Павлом Скавронским. Тот нес околесицу невероятную. Узнав, что Рибас неаполитанец, пообещал:
– Я приглашу вашего отца на свой концерт.
– Увы. Он умер.
– А как вам понравилась оратория Сарти?
– Он старался угодить императрице.
– Мой лакей угодит лучше, – заявил Скавронский. – Итальянцы портятся в России. Итальянцы должны жить в Италии. Другой такой страны нет. Я обязательно послушаю домашних музыкантов вашего отца. А вы знаете, что Сарти – убийца? Своими интригами и скверной музыкой он довел до самоубийства маэстро Березовского. Сарти – итальянец. И должен жить в Италии. Вы, кажется, из Австрии?
Рибасу показалось, что Скавронский пьян, но тот трезво рассуждал о гении Моцарта и сказал, что Моцарт просто расплакался, когда услыхал его, Скавронского, сонату. «Немудрено», – подумал Рибас и отказался от мысли что-либо поручать посланнику.
Поздним вечером Рибас прискакал к дому канцелярии, где увидел освещенные окна. Базиль был встревожен.
– Рассчитывал отдохнуть с вами за картами… Но только что получено известие, что Иосиф II в Херсоне.
– Превосходно, – сказал Рибас.
– Да. Но он не хочет ждать императрицу там. Князь приказал послать в Херсон надежного человека. Курьерский экипаж у крыльца, Осип Михайлович. – Он передал полковнику пакет. – Это депеши Мордвинову. Поезжайте. Наши курьеры неуклюжи. Свитские пьяны. Главное: все сделать, чтобы Иосиф дождался императрицу в Херсоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
По всей вероятности, перемена средств передвижения – с галеры на карету не прошла бесследно для императрицы, она поспешила в генерал-губернаторский дом и скрылась в его покоях, когда мимо по улице браво шли екатеринославские кирасиры, гремели оркестры и легкие конники салютовали палашами. Разместив полк в лагере, Рибас переночевал в палатке, а утром первого мая верхом прискакал к генерал-губернаторскому дому. В саду Базиль представил его принцу Нассау-Зигену.
– Вы полковник мариупольцев? – переспросил Нассау. – Завидую вам. Я в России до сих пор без должности. До приезда сюда я был на испанской службе и командовал плавучими батареями в Гибралтаре. А теперь выполняю мелкие поручения князя: занят устройством сел, садов, чтобы везде достойно встречали императрицу.
Потомок древнего рода Оттонов и Нассау Оранских, в родословной которого были и короли Англии и германские императоры, кивнул в сторону дома:
– Там опять хлеб-соль, речи, иконы. По-моему в Кременчуге никто не успокоится, пока не приложится к руке монархини.
Принц Ангальт, гуляя по аллеям, занимался странным делом: сходил с дорожки и пробовал вырвать из земли то дерево, то куст.
– Принц! – окликнул его Нассау. – Не сомневайтесь: в Кременчуге все настоящее, уверяю вас. К стволам не привязаны ветки. А цветы персика – не крашеная бумага. Это ранний сорт.
– Почему вы так уверены? – сомневался Ангальт.
Нассау расхохотался:
– Уверен потому, что я этот сад не устраивал!
В это время всех отвлекли всадники в черных одеждах, высоких папахах. Кинжалы воинов были в серебряных ножнах. Всадники спешивались у крыльца.
– Это тоже местные жители? – спросил Нассау.
– О, нет, – ответил Рибас. – Скорее, это кавказцы.
– Ваша правда, – сказал Попов. – Это депутация Осетинского народа и Кабардинских племен. Прибыли просить императрицу о крещении. – Повернувшись к Рибасу он тихо промолвил: – Обязательно зайдите ко мне после маневров. – И поспешил к депутации.
– Как прошла встреча на Днепре с королем польским? – спросил Рибас у принца.
– Бедно, – отвечал Нассау. – Король Станислав ждал императрицу в Каневе три месяца и успел промотать три миллиона.
Обед, на который были приглашены генералитет, все полковые командиры и чиновники не ниже шестого класса, был дан в специально выстроенной зале под оркестр и малороссийское хоровое пение. За десертом исполняли ораторию Джиованни Сарти. Сочинитель руководил исполнением лично и делал это так же вкрадчиво, как интриговал в кругах придворных музыкантов. Екатерина несомненно отметила присутствие Рибаса за столом, потому что, когда встретилась с ним на мгновение взглядом, на лице монархини мелькнула тень озабоченности.
«Увидев меня, она вспомнила о Бобринском, – подумал Рибас, и был недалек от истины. Екатерина и у Бецкого не бывала из-за того, что воспитатель будущего гармоничного человечества не смог привить эти гармоничные черты ее тайному сыну. Алексей прожигал жизнь в Париже и наотрез отказался вернуться в Россию. Правда, в письмах к матери он выказывал гражданскую преданность и постоянно жаловался, что его оставили в Париже без гроша. Мать потребовала от Бецкого, чтобы он неукоснительно высылал Алексею проценты с его капиталов, а именно тридцать тысяч в год.
На это, как писала Настя, оскорбленный старец ответил, что банкир Сутерленд не представляет никаких квитанций от Бобринского – намек на то, что Алексей попросту проматывает или проигрывает деньги. Бецкий напомнил, что парижский беглец получал неукоснительно по 37645 рублей в год, и что он может впредь иметь эти деньги любым другим путем, минуя самого Бецкого. Мать не обратила внимания на выволочку старца, жаловалась в Париж Мельхиору Гримму и просила не оставлять Алешу без присмотра и денег.
Подумав о том, что императрица за веселым застольем вспомнила о сыне, Рибас не мог предположить, насколько он был прав. Даже с галеры, плывущей по апрельским водам Днепра, Екатерина находила время писать о сыне Гримму в Париж. Ей было прискорбно, что Алексей в долгах, проиграл в несколько вечеров свой доход за два года, но при этом, непоследовательная, как всякая мать, называла сына скрягой, но мотом. «Отныне, – писала она, – Бобринский будет получать лишь десять тысяч. А остальное – в уплату долгов. Посоветуйте ему поехать в Англию! Там найдутся русские корабли! Если у него нет денег па дорогу – дайте ему наперехват до тысячи червонцев. Он умен, отважен, но лентяй и распущен… но все это со дня на день может измениться к лучшему…» Мать, обольщалась надеждами, сын в Париже поочередно попадал из нежных объятий кокоток в ловкие руки шулеров. Будущее его предугадать было невозможно.
После обеда Потемкин представил Екатерине невиданный фейерверк, который высветил необыкновенные миражи, дали и виды. Наутро Суворов руководил маневрами сорока пяти эскадронов, которые на рысях брали крепость. Гренадеры и мушкетеры показали отменную выучку в построениях в линию, в колонну, в каре. После маневров Рибас встретился с посланником в Неаполе Павлом Скавронским. Тот нес околесицу невероятную. Узнав, что Рибас неаполитанец, пообещал:
– Я приглашу вашего отца на свой концерт.
– Увы. Он умер.
– А как вам понравилась оратория Сарти?
– Он старался угодить императрице.
– Мой лакей угодит лучше, – заявил Скавронский. – Итальянцы портятся в России. Итальянцы должны жить в Италии. Другой такой страны нет. Я обязательно послушаю домашних музыкантов вашего отца. А вы знаете, что Сарти – убийца? Своими интригами и скверной музыкой он довел до самоубийства маэстро Березовского. Сарти – итальянец. И должен жить в Италии. Вы, кажется, из Австрии?
Рибасу показалось, что Скавронский пьян, но тот трезво рассуждал о гении Моцарта и сказал, что Моцарт просто расплакался, когда услыхал его, Скавронского, сонату. «Немудрено», – подумал Рибас и отказался от мысли что-либо поручать посланнику.
Поздним вечером Рибас прискакал к дому канцелярии, где увидел освещенные окна. Базиль был встревожен.
– Рассчитывал отдохнуть с вами за картами… Но только что получено известие, что Иосиф II в Херсоне.
– Превосходно, – сказал Рибас.
– Да. Но он не хочет ждать императрицу там. Князь приказал послать в Херсон надежного человека. Курьерский экипаж у крыльца, Осип Михайлович. – Он передал полковнику пакет. – Это депеши Мордвинову. Поезжайте. Наши курьеры неуклюжи. Свитские пьяны. Главное: все сделать, чтобы Иосиф дождался императрицу в Херсоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170