Семьдесят пять пленных, из которых один двухбунчужный Ахмет-паша и несколько чиновников. С нашей стороны урон мал и состоит в трех убитых рядовых троицкого пехотного полку и одном казаке да раненых рядовых того же полку одиннадцать и Николаевского гренадерского батальона двенадцать человек, а с неприятельской стороны найдено до сих пор убитыми девяносто два человека…
Атака сия по препоручению моему произведена была и дело сие желаемый успех получило неутомимым старанием, искусством и храбростью г-на генерал-майора и кавалера Рибаса, которому отдаю сию справедливость, за долг почитаю донести о нем Вашей Светлости как о человеке особливо отличившемся…»
Далее Гудович упомянул многих, участвовавших в деле, о которых писал в своем рапорте и Рибас, но еще отметил усердие графа Безбородко и бригадира Шереметьева.
– Тут есть неточности, – сказал Рибас. – Целых знамен взято семь и еще два флага. Вы не упомянули о восьмистах ядрах. И пушек взято двенадцать, а не восемь.
– Это мелочи, – отмахнулся Гудович.
– Да, но глазное: вы не отметили ни одного из моих казаков.
– Они есть в вашем рапорте, – недовольно отвечал Гудович. – Князю я пошлю и свое и ваше донесение. С кем послать?
– С Трубниковым.
Эту честь капитан заслужил.
Присутствующие генералы дружно и уничижительно заговорили об адмирале Войновиче. Рибас переждал брань: сухопутные никогда не поймут, что такое море. Потом сухо заметил:
– Ветер на море был норд-ост.
– Что же с того? Войнович позорно отсиделся под Очаковом! Надо непременно написать князю!
– Норд-ост – это буря, – сказал Рибас, но его не стали слушать:
– Легкое волнение под дождем! Для Войновича и штиль – буря!
– Нет, – возражал Рибас. – На берегу буря не ощущалась.
Но положа руку на сердце Рибас признавался себе: будь он на месте Марка Войновича, то рискнул бы пожертвовать двумя-тремя судами – команды спаслись бы на берегу – но привел бы флот под Хаджибей.
Праздник Воздвижения креста Господня войска отметили получасовой пальбой. Отец Захарий отслужил молебен. В греческой кофейне на форштадте Рибас купил несколько бочек вина, и в полках усердно поднимали тосты за господина генерал-майора.
Последующие дни Гудович кропотливо писал дополнения к первому рапорту, делал представления на офицеров, участвовавших в штурме. Попросил Рибаса написать еще один, более подробный отчет. Генерал Мекноб как-то вечером пришел на берег залива, где Рибас готовил суда для посадки в них батальонов, чтобы плыть к Днестру, и весело сказал:
– Оказывается, генерал Безбородко первый герой Хаджибея!
– Как так?
Мекноб видел последний рапорт Гудовича у писаря. Илья Безбородко теперь открывал список наиболее отличившихся в деле. Были добавлены и отец Захарий, и даже писарь Бородин. Казаки отмечались вскользь. Рибас возмутился, да еще вернувшийся от Потемкина обласканный и награжденный капитан Трубников подлил масла в огонь:
– Генерал Попов велел передать вам, что вашего рапорта его канцелярия не получала.
Рибас вскочил в седло своего донца и ближним оврагом поскакал к крепостному замку, где расположился штаб Гудовича. И только отсутствие генерал-поручика, готовившего войска к отправке в Аджидер, избавило его от стычки с Рибасом. Вернувшись к флотилии в каюте бригантины генерал-майор велел адъютанту сыскать копию со своего первого рапорта князю, которую четырнадцатого сентября оставил у себя. Перечитав ее, Рибас обнаружил некоторые неточности. Они были извинительны его тогдашним состоянием упоения победой, но он все-таки подчеркнул сомнительные места, а Базилю Попову написал: «Так как мне говорят, что вы не получили ни одного из моих рапортов, и так может случиться, что вы их еще не скоро получите, я осмеливаюсь прислать вам копию с моего рапорта. Все, что подчеркнуто, соврано; остальное справедливо. Когда вы его прочтете, прошу вас, мне возвратить, я не имею другого».
А в рапорте генерал-майор помимо прочего сообщал:
«Справедливую похвалу отдаю войску верных черно-Морских казаков и особенно предводительствовавшему оным г-ну полковнику и кавалеру Чепеге, который ударил по бежавшим из замка и слободы неприятелю; полковнику и армии капитану Белому, хорунжему армии порутчику Алексею Высочину, старшинам: армии прапорщику Павлу Лисановичу и Василию Левенду, есаулу и армии прапорщику Тимофею Чайковскому, хорунжему Ивану Сербену, и хорунжему от армии прапорщику Андрею Белому. В заключении всего признать должен, что во все продолжение экспедиции сей, в доставлении снарядов, провианту и во многих других нужных случаях великое я имел пособие от армии подполковника и кавалера Головатого, которого особливо препоручить Вашему Высокопревосходительству осмеливаюсь».
5. Зимние каникулы
1790
Сентябрь выдался на редкость урожайным на успехи. Кроме Хаджибея, были взяты Каушаны и Аккерман. Тридцатого сентября в день памяти Священномученика Григория и в день своих именин Григорий Потемкин осматривал Аккерманские бастионы и нашел их «зело сильными». Полковник Чепега в очередном поиске вместе с атаманом Платовым занял Паланку.
Но истинный венец сентябрьским делам преподнесли соединенные силы австрийского принца Кобурга и Суворова под Рымником. Они разбили девяностотысячную армию верховного визиря. В лагере при Хаджибее с завистью говорили о трофейных ста пятидесяти знаменах, восьмидесяти пушках и неслыханно богатом обозе. Екатерина писала, что отправила генерал-аншефу в награду целую телегу бриллиантов, из которой Суворов получил золотую шпагу, лавровый венок с надписью «Победителю визиря», орден Андрея Первозванного и был возведен в графское достоинство с наименованием Рымникского. Австрийский император возвел Суворова в графское достоинство Римской империи. Рибас письмом поздравил генерал-аншефа с успехами.
В сентябре Екатерина писала Потемкину: «Если бы ты был здесь, то бы я, взяв тебя за ушки, поцеловала».
Готовилось сражение на море. Турецкий флот все еще стоял в нескольких милях от Хаджибейского берега. К острову Тендра из Севастополя прибыли пять линейных кораблей и восемь фрегатов. Они соединились с флотилией Войновича, чтобы дать бой османскому флоту, но турки уклонились от сражения и ушли к Аккерману. Из Таганрога к Тендре явилась флотилия капитана бригадирского чина Павла Пустошкина, и моряки начали все вместе искать турецкий флот, но он, как в воду канул.
В Хаджибее Рибас получил письмо от жены. Настя писала: «Я узнала с бесконечной радостью, мой дорогой друг, что вы имел счастье взять город; это произвело здесь большое впечатление. Государыня говорила мне о вашей победе, милостиво выражала свое удовольствие. Принц Нассаутский поздравил меня с одержанной вами победой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
Атака сия по препоручению моему произведена была и дело сие желаемый успех получило неутомимым старанием, искусством и храбростью г-на генерал-майора и кавалера Рибаса, которому отдаю сию справедливость, за долг почитаю донести о нем Вашей Светлости как о человеке особливо отличившемся…»
Далее Гудович упомянул многих, участвовавших в деле, о которых писал в своем рапорте и Рибас, но еще отметил усердие графа Безбородко и бригадира Шереметьева.
– Тут есть неточности, – сказал Рибас. – Целых знамен взято семь и еще два флага. Вы не упомянули о восьмистах ядрах. И пушек взято двенадцать, а не восемь.
– Это мелочи, – отмахнулся Гудович.
– Да, но глазное: вы не отметили ни одного из моих казаков.
– Они есть в вашем рапорте, – недовольно отвечал Гудович. – Князю я пошлю и свое и ваше донесение. С кем послать?
– С Трубниковым.
Эту честь капитан заслужил.
Присутствующие генералы дружно и уничижительно заговорили об адмирале Войновиче. Рибас переждал брань: сухопутные никогда не поймут, что такое море. Потом сухо заметил:
– Ветер на море был норд-ост.
– Что же с того? Войнович позорно отсиделся под Очаковом! Надо непременно написать князю!
– Норд-ост – это буря, – сказал Рибас, но его не стали слушать:
– Легкое волнение под дождем! Для Войновича и штиль – буря!
– Нет, – возражал Рибас. – На берегу буря не ощущалась.
Но положа руку на сердце Рибас признавался себе: будь он на месте Марка Войновича, то рискнул бы пожертвовать двумя-тремя судами – команды спаслись бы на берегу – но привел бы флот под Хаджибей.
Праздник Воздвижения креста Господня войска отметили получасовой пальбой. Отец Захарий отслужил молебен. В греческой кофейне на форштадте Рибас купил несколько бочек вина, и в полках усердно поднимали тосты за господина генерал-майора.
Последующие дни Гудович кропотливо писал дополнения к первому рапорту, делал представления на офицеров, участвовавших в штурме. Попросил Рибаса написать еще один, более подробный отчет. Генерал Мекноб как-то вечером пришел на берег залива, где Рибас готовил суда для посадки в них батальонов, чтобы плыть к Днестру, и весело сказал:
– Оказывается, генерал Безбородко первый герой Хаджибея!
– Как так?
Мекноб видел последний рапорт Гудовича у писаря. Илья Безбородко теперь открывал список наиболее отличившихся в деле. Были добавлены и отец Захарий, и даже писарь Бородин. Казаки отмечались вскользь. Рибас возмутился, да еще вернувшийся от Потемкина обласканный и награжденный капитан Трубников подлил масла в огонь:
– Генерал Попов велел передать вам, что вашего рапорта его канцелярия не получала.
Рибас вскочил в седло своего донца и ближним оврагом поскакал к крепостному замку, где расположился штаб Гудовича. И только отсутствие генерал-поручика, готовившего войска к отправке в Аджидер, избавило его от стычки с Рибасом. Вернувшись к флотилии в каюте бригантины генерал-майор велел адъютанту сыскать копию со своего первого рапорта князю, которую четырнадцатого сентября оставил у себя. Перечитав ее, Рибас обнаружил некоторые неточности. Они были извинительны его тогдашним состоянием упоения победой, но он все-таки подчеркнул сомнительные места, а Базилю Попову написал: «Так как мне говорят, что вы не получили ни одного из моих рапортов, и так может случиться, что вы их еще не скоро получите, я осмеливаюсь прислать вам копию с моего рапорта. Все, что подчеркнуто, соврано; остальное справедливо. Когда вы его прочтете, прошу вас, мне возвратить, я не имею другого».
А в рапорте генерал-майор помимо прочего сообщал:
«Справедливую похвалу отдаю войску верных черно-Морских казаков и особенно предводительствовавшему оным г-ну полковнику и кавалеру Чепеге, который ударил по бежавшим из замка и слободы неприятелю; полковнику и армии капитану Белому, хорунжему армии порутчику Алексею Высочину, старшинам: армии прапорщику Павлу Лисановичу и Василию Левенду, есаулу и армии прапорщику Тимофею Чайковскому, хорунжему Ивану Сербену, и хорунжему от армии прапорщику Андрею Белому. В заключении всего признать должен, что во все продолжение экспедиции сей, в доставлении снарядов, провианту и во многих других нужных случаях великое я имел пособие от армии подполковника и кавалера Головатого, которого особливо препоручить Вашему Высокопревосходительству осмеливаюсь».
5. Зимние каникулы
1790
Сентябрь выдался на редкость урожайным на успехи. Кроме Хаджибея, были взяты Каушаны и Аккерман. Тридцатого сентября в день памяти Священномученика Григория и в день своих именин Григорий Потемкин осматривал Аккерманские бастионы и нашел их «зело сильными». Полковник Чепега в очередном поиске вместе с атаманом Платовым занял Паланку.
Но истинный венец сентябрьским делам преподнесли соединенные силы австрийского принца Кобурга и Суворова под Рымником. Они разбили девяностотысячную армию верховного визиря. В лагере при Хаджибее с завистью говорили о трофейных ста пятидесяти знаменах, восьмидесяти пушках и неслыханно богатом обозе. Екатерина писала, что отправила генерал-аншефу в награду целую телегу бриллиантов, из которой Суворов получил золотую шпагу, лавровый венок с надписью «Победителю визиря», орден Андрея Первозванного и был возведен в графское достоинство с наименованием Рымникского. Австрийский император возвел Суворова в графское достоинство Римской империи. Рибас письмом поздравил генерал-аншефа с успехами.
В сентябре Екатерина писала Потемкину: «Если бы ты был здесь, то бы я, взяв тебя за ушки, поцеловала».
Готовилось сражение на море. Турецкий флот все еще стоял в нескольких милях от Хаджибейского берега. К острову Тендра из Севастополя прибыли пять линейных кораблей и восемь фрегатов. Они соединились с флотилией Войновича, чтобы дать бой османскому флоту, но турки уклонились от сражения и ушли к Аккерману. Из Таганрога к Тендре явилась флотилия капитана бригадирского чина Павла Пустошкина, и моряки начали все вместе искать турецкий флот, но он, как в воду канул.
В Хаджибее Рибас получил письмо от жены. Настя писала: «Я узнала с бесконечной радостью, мой дорогой друг, что вы имел счастье взять город; это произвело здесь большое впечатление. Государыня говорила мне о вашей победе, милостиво выражала свое удовольствие. Принц Нассаутский поздравил меня с одержанной вами победой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170